Форум » Игровой архив » Всех ожидает одна и та же ночь » Ответить
Всех ожидает одна и та же ночь
Катрин де Монпансье: 14 августа 1576 года. Франция, Реймс, замок То. Вечер. "Всех ожидает одна и та же ночь, всем придется когда-нибудь вступить на смертную тропу". Гораций.
Ответов - 13
Реми ле Одуэн: Думал ли когда-нибудь молодой лекарь с улицы Боррейи о том, что среди его пациентов будут не только ремесленники и буржуа, но и благородные дворяне? И вот, благодаря белокурому Ангелу с именем Диана, решившему по-христиански оказать помощь незнакомому дворянину, Реми ле Одуэн стал лекарем графа де Бюсси. А теперь вот его заботам доверили и герцогиню де Монпансье. Герцог де Гиз, узнав об улучшении здоровья графа де Монсоро, дал согласие на врачевание Катрин де Монпансье*. Ле Одуэн был в растерянности. Он первый раз применил в лечении аконит, поэтому внимательно следил за тем, как снадобье действует на Главного ловчего. И не мог быть сразу в двух покоях у разных больных. Вот так и вышло, что постель графа де Монсоро была перенесена в покои Ее светлости. Помимо пологов, постели больных красной лихорадкой разделялись еще и ширмами. Реми, конечно, так было удобно следить за здоровьем сразу двух пациентов. Состояние герцогини де Монпансье было не таким тяжелым, как Бриана де Шамб, у нее была меньше выражена сыпь, и не было такого изнуряющего кашля. Но, сестра принца Жуанвиля была почти все время в забытьи, редко приходя в сознание, а жар не спадал даже после кровопусканий и холодных компрессов.* Реми рискнул дать раствор аконита и молодой женщине, присовокупив к этому в качестве диеты крепкий бульон из каплуна с травами и хороший херес (разумеется, в умеренных количествах). К ночи герцогине де Монпансье стало легче, состояние графа де Монсоро тоже не вызывало опасений, поэтому Реми ле Одуэн, проведя почти бессонную ночь, позволил себе хороший ужин и отдых, оставив пораженных красной лихорадкой под присмотром горничной герцогини, наказав ежели чего, сразу бежать за ним. *согласовано
Катрин де Монпансье: Все дни для Катрин слились в один. Конечно, она не первый раз была больна, но сейчас, бывая в сознании, Катрин с ужасом смотрела на уродливые красные пятна по всему телу. Это приводило ее в отчаяние даже больше, чем затрудненное дыхание, головная боль и сухость во рту. За что это ей? Мало разве того, что у нее уже были некоторые изъяны с рождения? И если хромоту можно сгладить при помощи специальных туфелек, а неровность плеч замаскировать воротником или отделкой одежды, то неужели ей всю оставшуюся жизнь придется носить глухие платья и перчатки, а на лицо накладывать толстый слой белил и пудры что бы скрыть пятна? Да, женщина всегда остается женщиной, и даже во время болезни она думает о том, как выглядит. К счастью таких минут было немного. По большей части дочь Франсуа де Гиза находилась в состоянии полусна. И, словно сквозь сон для нее были визиты врачей, осмотры. Даже кровопускания перестали быть болезненными. Герцогиня де Монпансье с безучастностью смотрела, как тонким ножом делается надрез, и под наблюдением врача кровь стекает в серебряную чашу. Горькие отвары трав со временем тоже потеряли свой вкус. В первое время ее постоянно мучила жажда. Сквозь шепот пересохших губ, вместо слов «пить», можно было при хорошей фантазии различить слова «жить». Да, жить ей хотелось вопреки всему. Бывая в сознании, Катрин просила Мадлен, которая ухаживала за ней, читать ей вслух страницы Библии, просила, что бы та от ее имени заказала мессу в соборе. Сегодня она не удивилась, когда с почтенным врачом в ее комнате появился еще один, гораздо моложе. О чем разговаривали врачеватели, она не слышала, но кровь ей больше не пускали, а питье в этот день было не таким горьким, как раньше. Потом Катрин казалось, что в ее комнату вносят что-то тяжелое, слуги открывают окна, что-то передвигают. За задвинутым пологом кровати, ей было не видно, что происходит в комнате, а вскоре ее сморил сон, который был не таким тяжелым, как обычно. Когда слуга принес еду, то вино оказалось не разбавлено водой, как ранее, и она отчетливо почувствовала вкус и даже аромат бульона, который Мадлен уговаривала ее отведать. Очередной раз проснувшись, Екатерина-Мария почувствовала себя гораздо бодрее, чем за все эти дни. Были уже сумерки, на столике горела свеча. Немного приподнявшись на подушках, и отдернув полог кровати, сестра архиепископа Реймсского увидела ширму. - Мадлен… - негромко позвала она свою служанку. - Мадлен, что это принесли сюда? – показалось ей или нет, но по ее мнению, за ширмой кто-то был. Катрин слышались то ли стоны, то ли шумное чье-то дыхание. Может это было лишь ее воображение? Служанка не отозвалась. Возможно она вышла по делам, а возможно и сама задремала. - Кто есть в комнате? – это был вопрос в полутьму без надежды на ответ.
Бриан де Монсоро: Ночь сменила день, а следующий день принес облегчение. Монсоро все еще заходился приступами сухого, лающего кашля, но красные пятна на его теле побледнели, и спал жар. Лихорадка ослабляла свои тиски, но ослабляла неохотно. Отступив на день, она набросилась ко второй ночи на мужчину, пытаясь вновь заполучить его в свои объятья, посылая сны полные бреда и кошмаров и легкий жар. Бриан де Шамб спал, и во сне метался по кровати, которую по настоянию Реми ле Одуэна перенесли вместе с больным в более просторные покои герцогини де Монпансье. Днем, бодрствуя, он слышал, как Реми возился у постели женщины, давая ей, по всей видимости, то же лекарство, что и ему, он слышал ее слабый голос, просящий служанку читать, и мерные звуки девичьего голоска, сливающиеся в слова Писания. Граф думал, что ему-то приходится нелегко, а каково приходится Ее светлости, сражающейся в неравной схватке с недугом? Под строки Библии он и погрузился в забытье, которое вскоре превратилось в кошмар. Ему виделся Франсуа Анжуйский, оборачивающийся уродливым змеем, и этот гад кружил у ног Дианы де Меридор, поднимался вверх по ее юбкам, обвивал ее стан, ласкался своей мордой о ее стянутую корсажем грудь. - Диана… Диана, нет. Убейте его, это принц, убейте его, убейте, - не в силах помочь супруге во сне, душа Главного ловчего вкладывала в его чуть поджившие, но все еще пересыхающие уста, этот призыв, как мольбу. - Кто есть в комнате? – вдруг произнесла Диана, и погладила с ласковой улыбкой змея по голове. Из груди барона де Поншато раздался глухой стон, полный отчаянья, и помеси любви и ненависти. - Ваш муж, графиня, - шепнул в темноту месье Бриан, и руки его сжались в кулаки, а голова вновь метнулась по подушке. От ярости, охватившей все его существо, граф очнулся, с трудом переводя дыхание, стараясь унять бешено бьющееся сердце. В слабом свете луны, льющимся из окна, была видна ширма, и он вспомнил, где находится, и понял, что все это был всего лишь сон. Но чертовски правдоподобный.
Катрин де Монпансье: Вопреки ее ожиданиям, Катрин получила ответ на свой вопрос. Ей пришлось дважды повторить мысленно услышанные слова, что бы их понять. Понять то, что сказавший не является ее мужем, поскольку, во-первых, герцог Монпансье покинул Реймс после второго дня празднеств, а во-вторых, она не была графиней. Конечно, если быть пристрастным, то она была и графиней д`Э, но об этом мало кто вспоминал. Кроме того герцогине Монпансье был знаком голос произнесший их. - Здесь нет Вашей жены, граф, - уж в этом Екатерина-Мария точно была уверена, несмотря на то, что была больна. Болезнь поразила ее кожу, горло, вызывала жар, потерю иногда сознания, забытье, но никак не потерю памяти. - Граф де Монсоро, - скорее утвердительно, чем вопросительно, произнесла Катрин. – Позвольте еще раз поблагодарить то, что Вы для меня сделали. - Ей не было видно с кем она говорит, но надеялась, что ее слышат. Оставалось лишь гадать - почему граф оказался в ее комнате. Их поразила болезнь, которая подобно чуме убивает наверняка, все так плохо и им суждено умереть? Катрин в отчаянии откинулась на подушки. Она не хотела умирать. - Мадлен! – Крикнула она в полутьму. Задремавшая служанка проснулась и поспешила к своей госпоже. - Мадам! Вы очнулись! Чего изволите? – засуетилась горничная, боясь, что ее будут упрекать за нерасторопность. - Кто еще в этой комнате? Это граф де Монсоро? – сестра архиепископа Реймсского указала рукой в сторону ширмы. - Да, мадам, это Его сиятельство. Так велел месье лекарь. Тот, что прибыл во дворец с графом де Бюсси, - горничная, отвечая на вопрос, стала поправлять подушки за спиной своей госпожи. - Я хочу сесть в кресло, Мадлен. Потом ты принесешь мне виноград и белое вино, разбавленное холодной водой, и перестелешь постель. Мадлен не стала возражать, и, подвинув кресло ближе к кровати, помогла герцогине пересесть в него, заботливо укрыв свою госпожу покрывалом, не забыв положить подушечку на скамеечку для ног. - С Вашего позволения, мадам, - Мадлен сделала реверанс своей госпоже и поторопилась на кухню за виноградом и вином. – Разве графиня тоже должна быть здесь, граф? – обратилась Катрин к своему предполагаемому собеседнику за ширмой, когда за горничной закрылась дверь. Сидеть в кресле после того как столько пришлось лежать было даже не только удобно, но и приятно. Она помнила графиню де Монсоро как одну из фрейлин Луизы де Водемон, но, насколько знала Катрин, то та осталась при дворе. Возможно, узнав о болезни супруга, Диана де Монсоро поспешила в Реймс и сама стала жертвой болезни, а возможно, взялась ухаживать за больным мужем. Этого герцогине Монпансье никто не сообщал, поэтому Катрин немного засомневалась в категоричности своих слов сказанных ранее.
Бриан де Монсоро: Смерть Христова, он все же сказал это вслух, а не во сне. Иначе к чему были эти слова, раздавшиеся из-за ширмы? Конечно, здесь нет Дианы. Он находится в Реймсе, во дворце архиепископа, в одной комнате с герцогиней де Монпансье. И это ее голос звучит так мягко в ночной мгле. А Диана находится в Фонтенбло, в свите королевы Луизы, и наверняка сон, который снился ему сейчас, есть предвестник того, что там с ней происходит. Франсуа Анжуйский обвивает ее кольцами своего внимания, а Диана… Монсоро зажмурился, прогоняя видения из своего кошмарного сна. В бессильной ярости пальцы мужчины, с чуть отросшими за время болезни ногтями, впились в кожу собственной груди, раздирая едва поджившие красные пятна на теле в кровь, причиняя страдания плоти. Но это были сладкие муки, в сравнении с теми, которые терзали душу дворянина. - Простите, мадам, это были слова, сказанные во сне, - попытался Монсоро объяснить произнесенные дотоле фразы. На белой рубахе, в которую был облачен Главный ловчий появились капли крови, кажущиеся в свете луны черными. – Я знаю, что графини тут нет и не должно быть. Я еще пока в своем уме, когда нахожусь в сознании. За ширмой слышался разговор двух женщин, потом легкий сквозняк, ворвавшийся в комнату от открываемой служанкой Екатерины-Марии де Лоррейн, прохладой остудил пылающие щеки графа. В его словах слышалась горечь. Пока еще в своем уме… Но подозрительность и ревность выпивали из него силы почище лихорадки, впившейся паразитом в его организм. - Вам не за что благодарить меня, Ваша светлость. Я рад, что смог оказать вам ту небольшую услугу, что мне довелось. Как странно было говорить с другим человеком, не видя его лица, не скрывая эмоции на своем. - Скажите, как ваше самочувствие? Вам лучше? – что это в его голосе? Де Шамб словно бы слышал себя со стороны, и в его голосе была тревога. Вот уж правду говорят, что спаситель потому в вечном долгу у своего спасенного, потому что его жизнь с того момента принадлежит ему. Монсоро не претендовал на такой груз, да и не сказать, что считал ту помощь мадам де Монпансье в лесу, чем-то обязывающим. А если она пойдет на поправку, благодаря усилиям Реми, то в том ей нужно будет благодарить графа де Бюсси, своих братьев и себя саму. Но ему было не все равно. Ему не хотелось бы, чтобы эта красавица из лотарингского рода умерла в расцвете своих лет.
Катрин де Монпансье: Высказав благодарность за помощь в лесу один раз за сегодняшний вечер, герцогиня Монпансье не стала больше возвращаться к этому вопросу. Действительно, граф не сделал ничего особенного, оказав ей помощь в лесу. Так должен был поступить каждый уважающий себя дворянин. Кто же знал, что причиной ее обморока стала не жара и усталость, а лихорадка. И тут в сознании Катрин мелькнула мысль, что ее счастье, что это болезнь, а не действие яда. У нее и у Гизов было достаточно недоброжелателей, а на многолюдных торжествах по случаю свадьбы герцога Майенского было легче найти случай подсунуть яд, чем в обычной размеренной жизни. - Не стоит извиняться, месье, за сказанные во сне слова. Вы счастливый человек, если видите сны, - Катрин попыталась вспомнить, а что же ей снилось в последний раз накануне, и не могла припомнить. Было только смутное ощущение того, что ей снились какие-то люди, обрывки фраз. Все это не давало общей картины, и она не могла даже поручиться - снилось ли ей это или было на яву. - Графине де Монсоро повезло, что она не сопровождала Вас в этой поездке, - вежливо ответила Катрин. В словах главного ловчего слышалась горечь, и герцогиня приписала ее тому, что в эту минуту с ним нет рядом жены. Для нее самой было большой поддержкой и утешением, что все ее братья здесь, в Реймсе, они рядом. И случись самое худшее, то она сможет попрощаться с ними всеми. Что могло быть естественнее вопроса о самочувствии от человека, который сам сражен этим недугом. - Вы не поверите, но сегодня к вечеру я чувствую себя как никогда лучше за время болезни. – И это было действительно так. Сегодня она за время болезни почувствовала аппетит, поэтому и послала горничную за виноградом. Екатерине казалось, что стоит ей съесть несколько сочных ягод, и все будет хорошо. - Возможно, Господь услышал молитвы, - сестра архиепископа Реймсского была убеждена в том, что во власти Всевышнего и казнить и миловать. Даже люди – лишь оружие в руках Господа. Откинувшись на высокую спинку кресла, Катрин посмотрела в сторону окна. Почему-то ей хотелось увидеть звездное ли сегодня небо. - Как Ваше самочувствие? – участливо поинтересовалась Катрин. Она не винила себя в том, что оказавший ей помощь в лесу главный ловчий Франции оказался болен по ее вине. Слухи о том, что в городе не только она одна оказалась жертвой лихорадки, дошли и до герцогини. Все в руках Господа. И, как только ее здоровье позволит, она обязательно посетит Реймсский собор с благодарственной молитвой.
Бриан де Монсоро: Как Катрин де Лоррейн ошибалась, предполагая, что счастлив тот, кто видит сны. Если они такие, как снились графу де Монсоро, то возможно стоило продать свою душу дьяволу, чтобы избавиться от них. Ведь, наверняка, гореть в геенне огненной вечность, не столь мучительно, как ощущать, как тебя выжигают изнутри эти кошмары. Столь богохульственные мысли в столь благочестивом доме. Но отчего-то месье Бриан не провалился тотчас же в преисподнюю. Не оттого ли, что архиепископ Реймсский был сам далеко не так чист перед небесами, как то положено было бы быть священнослужителю его ранга. Относясь с большим почтением к принцу Жуанвилю, де Шамб счел бы себя идиотом, если бы хоть на мгновение поверил, что действиями Людовика де Лоррейна двигал лишь божий промысел. Перед глазами пробежали картины действа, некогда происходившего под сводами церкви аббатства Святой Женевьевы. В знании – сила, и Монсоро вспомнил, что знал о Франсуа де Валуа нечто такое, что, возможно, поможет вырвать ядовитые зубы у этого змея. - Вы правы, мадам, - чуть свободнее вздохнул мужчина, ощущая, что к нему возвращается уверенность в собственных возможностях. – То, что графини нет нынче в Реймсе, действительно, большая удача. Мне не хотелось бы, чтобы она подвергалась опасности заболеть, подобно нам с вами. Он врал. Он не отказался бы от того, чтобы Диана была изуродована красными пятнами. Но не умерла бы, нет, но чтобы следы недуга навсегда остались на ее коже, отталкивая охотников до женской красоты. Ооо! Монсеньор, некогда переболевший оспой, первым бы сбежал куда подальше от супруги Главного ловчего. А сам граф? А сам бы он любил Диану и такую. - Благодаря воле Всевышнего, доброте ваших братьев, сударыня, и стараниям лекаря господина де Бюсси, мне гораздо лучше, чем было давеча, - на фоне черных и злых мыслей, проносившихся в голове барона де Поншато, воспоминания о благородстве Луи де Клермона и его дружеском расположении, были сродни чистому воздуху, в яме полной нечистот. – Тот медик, что пользует нас с вами, принадлежит Его сиятельству. Несмотря на свою молодость, этот юноша весьма искусный врачеватель. Я не первый раз имею счастье пользоваться его услугами. У нас есть шанс выкарабкаться. А какой у него есть чудесный бальзам – он заживляет любые раны, - желая одной женщине внешнего уродства, Монсоро чувствовал себя должным ободрить другую, что ее красота может быть спасена. Кашель подобрался к горлу, но в этот раз уже не было той болезненности, причиняемой им, как случалось до этого.
Катрин де Монпансье: Теперь Екатерина-Мария де Лоррейн поняла, кто был молодым врачом, появившимся в ее покоях нынче утром в сопровождении остальных врачевателей. - Судя по Вашим словам, лекарь господина де Бюсси своими бальзамами может соперничать со снадобьями мэтра Рэне, - тихая улыбка коснулась губ герцогини, и она прикрыла глаза. Спасибо ширме, можно было позволить себе такие мелочи, какие бы она не позволила себе, будь этот разговор лицом к лицу. Теперь они были жертвами одной и той же болезни, и, похоже, были обязаны шансу выздоровления одному и тому же лекарю. И сама беседа с Главным ловчим Франции, была сегодня немного необычной, не такой, как была бы в гостиной или на прогулке. Раньше бы Катрин де Лоррейн никогда бы не стала говорить с графом де Монсоро о мазях или о лекаре графа де Бюсси. Их разговор мог коснуться темы охоты, ловчих птиц, о том, когда и какой сезон охоты на зверя и птицу, на крайний случай о погоде и дежурными фразами о здоровье. - На все воля Божья, господин граф, но мне хочется надеяться, что Вы устроите еще не одну охоту для Его величества, а я смогу принять участие в ней. – Свеча в комнате давала мягкий и спокойный свет, который не резал глаза, как яркий солнечный свет. Пламя свечи горело ровно, чуть потрескивая, оставляя слабый аромат воска и меда. Немного воском пахло и от резной ширмы. «Ее недавно протирали воском», - подумала Катрин, разглядывая замысловатый узору резьбы, напоминающий стрельчатые арки собора. И, если ее тело было еще слабо, изнуренное болезнью, то сознание наоборот, словно пробуждалось от сна. И граф де Монсоро, и граф де Бюсси, как знала герцогиня де Монпансье, были приближенными герцога Анжуйского. Мало того, находящийся за ширмой человек присутствовал в аббатстве Святой Женевьевы при «коронации» Франсуа де Валуа. Но, тогда только ее братья знали - кто скрывается под скромной сутаной монашека. Думать о разных политических лагерях сейчас не хотелось. По иронии судьбы, болезни, как и смерти все равно, на чьей стороне при жизни человек. Болезнь и смерть приходит равно как в лачуги, так и во дворцы. В данный момент и сестра герцога де Гиза и приближенный герцога Анжуйского «играли» на одной стороне против зловещего недуга. - Полагаю, что герцог Анжуйский весьма ценит Ваши услуги, насколько я слышала, это именно он ходатайствовал получению Вами должности Главного ловчего. Вам повезло иметь такого высокого покровителя, - речь Катрин была спокойна и размеренна. Герцогиня де Монпансье хотела этими словами лишь подчеркнуть, какое значение граф имеет для второго дворянина Франции, что тот предпочел видеть на такой почетной должности графа де Монсоро, а не графа де Бюсси.
Бриан де Монсоро: - Снадобьями мэтра Рене мне пользоваться не доводилось, Ваша светлость - криво улыбнулся в ночной воздух Бриан де Шамб. – А вот бальзам Реми ле Одуэна я испробовал на своей шкуре. Чудесное по своим целительным свойствам средство. И вправду, еще днем кровоточащие от трещин губы, сейчас могли говорить, не причиняя страданий их обладателю. Вихрем пронеслась мысль, что, быть может, стоит сходить к старому чернокнижнику и взять у него какое приворотное средство, чтобы графиня де Монсоро перестала быть холодной, подобно каменному изваянию, к своему супругу. Но граф ее тут же отверг. Он и так мог принудить Диану делить с ним ложе силой, смысл от использования средств Ренато Биянко был тем же самым – не вложишь в человеческое сердце любовь насильно. Слова герцогини де Монпансье об охоте и герцоге Анжуйком причудливым образом переплелись в сознании выздоравливающего мужчины. - О да, мадам, мы еще обязательно поохотимся, - чуть зловеще прозвучал голос барона де Поншато. Он еще отомстит этому двуличному принцу за все страдания, которые пережил, только нужно изгнать из своего тела болезнь окончательно, и обзавестись могущественными союзниками и покровителями, которые смогут ему помочь в его личной борьбе с принцем крови. Превозмогая слабость, анжуйский дворянин спустил ноги с постели и поднялся. Чуть шатнуло, но ничто так не возвращает к жизни, как алкающая мести ненависть. Некоторое время постояв, обретая равновесие, Монсоро сделал несколько шагов к распахнутому окну и с жадностью стал вдыхать воздух улицы, то и дело кашляя, но чувствуя, как иссушенное лихорадкой тело впитывает вновь впитывает в себя жизнь. - Я предпочел бы иметь покровителем вашего старшего брата, сударыня, нежели брата короля, - вполне искренне ответил Бриан своей невидимой собеседнице. – И можете быть уверены, моя служба Монсеньору герцогу Анжуйскому, есть ничто иное, как попытка заслужить благосклонность у принца Жуанвиля. Да и должностью своей я считаю, что обязан больше ему, нежели герцогу Франсуа, - и Монсоро очень надеялся, что его усилия не были тщетными. Что возможно его интересы некогда совпадут с интересами герцога де Гиза, и тогда младшему Валуа придет конец. - Если бы я когда-то смог вас о чем-либо просить, то просил бы только о том, чтобы вы уверили Его светлость в моей преданности, - тихо добавил Бриан де Шамб, подумав, что в таких делах любое ходатайство будет не лишним.
Катрин де Монпансье: С улицы в комнату ворвался легкий порыв августовского теплого ветерка, но и этого было достаточно, что бы коснувшись плеч герцогини де Монпансье, вызвать дрожь. Подтянув выше покрывало, Катрин даже зарылась в него лицом. От покрывала слабо пахло чесноком, травами, т.е. теми запахами, которые вызывали у нее уже дурноту. Слушая Главного ловчего Франции, Катрин де Лоррейн в душе лишь порадовалась, что ей никогда не приходилось выбирать, на чьей она стороне. Ее сердце и душа были всегда с той семьей, в которой она родилась. И неудивительно, что граф де Монсоро предпочел бы покровительство принца Жуанвиля покровительству принца дома Валуа. - Я никогда не вмешиваюсь ни в дела моих братьев, ни в дела своего мужа, - ответила Екатерина-Мария, - но я передам Ваши слова своему брату. – Это все, что она могла сделать. И пусть она чувствовала себя в некотором долгу перед графом де Монсоро, который, можно сказать спас ее жизнь, не оставив на произвол судьбы в лесу, но давать Генриху заверения в чьей-то преданности она бы не посмела. - Не обижайтесь, граф, за эти слова, - как можно более мягко добавила Катрин, - но, мои слова действительно мало значат в таких делах. Поставьте себя на место герцога, как бы Вы отнеслись к словам своей супруги, уверяй она Вас в чьей-то преданности. У герцогини де Монпансье не было причин сомневаться в искренности и правдивости слов, произнесенных Главным ловчим Франции. Возможно, именно сейчас, когда лихорадка охватила весь город, когда неизвестно было, что ждало их утром, граф де Монсоро говорил от чистого сердца. - Граф, я возьму лишь на себя смелость пообещать, что если когда-нибудь от моих слов будет зависеть решение Вашего дела, то я не забуду о том, какую услугу Вы мне оказали. Даже от такой недлительной беседы Катрин почувствовала усталость, хотелось пить, но на столике стоял лишь отвар из трав, горничная, посланная за вином и виноградом, еще не вернулась, и герцогиня де Монпансье недовольно посмотрела в сторону двери. Казалось, что прошла уже целая вечность с тех пор, как Мадлен вышла за порог этой комнаты.
Бриан де Монсоро: Горечь исказила резкие черты лица Бриана де Шамб. В его супружеской жизни не было не только взаимной любви, но и доверия. Диана не доверяла ему, потому что боялась. Да, вынудил он ее к браку обманом. Его одержимость этой женщиной была столь сильна, что для того, чтобы обладать ею, он не остановился ни перед ложью, ни перед убийством. И к чему все это привело? К тому, что да, он получил ее в жены, стал ее полновластным господином, но в ее сердце не было и намека на любовь к нему. Граф поймал себя на мысли, что и сам последнее время тяготится своим отношением к Диане де Меридор, стараясь всячески, чтобы его место заняло чувство собственника к вещи. Тогда он сможет обладать ей, не задумываясь о том, насколько ей это приятно или нет. Верить сам графине он тоже не мог, ревновал каждый ее взгляд и жест, направленные в сторону кого-то другого. - Благодарю вас, герцогиня, за доброту, - негромко проговорил мужчина, жадно вдыхая воздух с улицы. – Ваши слова дают мне надежду. В свою очередь, обещаю вам, что коли смогу быть вам чем-то полезен, то вы всегда можете рассчитывать на мою помощь и поддержку. Странно было, но ночь и общее несчастье, постигшее Монсоро с герцогиней де Монпансье, словно сближало их. Говорить было просто, и слова, слетавшие с языка были искренними. Не стоило стоять у окна долго, да и ноги еще были слабы, словно из них ушла вся кровь, и пол холодил босые ступни, но барон де Поншато не мог заставить себя отойти от ставней, и лишь крепче уцепился за них пальцами. - Если вы позволите, сударыня, когда мы оба будем в Париже, я навещу вас, чтобы высказать свою признательность не в таких печальных обстоятельствах, - а будут ли они в Париже еще когда-нибудь? На все воля Божья.
Катрин де Монпансье: Слова Бриана де Шамба вызвали улыбку на лице герцогини де Монпансье. Никогда не предугадать когда и какая ей может понадобиться помощь и поддержка Главного ловчего Франции. Но Катрин знала, что никогда не следует пренебрегать подобными словами, что были сказаны графом. - Конечно, граф, я буду рада принять Вас в Париже. – При мысли о возвращении в Париж, Катрин де Лоррейн подумала, что вот сейчас, после того, как все приготовления к свадьбе, как и само бракосочетание герцога Майеннского позади, то следует поговорить с Шарлем об одном из его домов на Гревской площади. Или съездить с ним и посмотреть на тот уютный двухэтажный особнячок на авеню Монтень, по словам брата отделанный по последней моде архитектуры. Или на апартаменты в десяти минутах ходьбы от Тюильри, о которых упоминал он. Словом, по мнению Катрин, сейчас самое время было заняться переездом. Или она попросит высказать мнение об этом Генриха. А пока новый дом не будет готов принять свою хозяйку, она может остаться или здесь или занять привычные для нее комнаты в Отеле Клиссон. - Думаю, что Вы застанете меня в Отеле Клиссон, месье, - ответила Катрин, прикрыв глаза, благо ширма не позволяла собеседникам видеть друг друга. Послушался звук открываемой двери, повеяло сквозняком, пламя горевшей на столе свечи дрогнуло. Запыхавшись, вернулась Мадлен, неся сразу и смену белья, и вино, и виноград. - Мадам, как Вы себя чувствуете? Я старалась быстрее вернуться. – Проворная горничная налив из принесенного кувшина вина, подала его герцогине, а сама быстро стала перестилать простынь на постели. Катрин сделала глоток вина, ощущая сладковатый вкус. Это было хорошее, выдержанное вино, всего несколько глотков утолили жажду, согрели, придали сил. - Хотите вина? Мадлен может Вам налить его. Виноград ей уже не хотелось есть, но сам вид янтарной грозди, мысль, что она в любой момент может съесть одну или две ягоды, уже нравились герцогине. Тем временем постель была готова, и Катрин попросила свою горничную помочь ей лечь, чувствуя, что сидеть в кресле ей больше не по силам. От свежего белья приятно пахло лавандой, это успокаивало. Приятно было вместо забытья, словно заново ощущать вкус еды и питья, запахи. Екатерина-Мария верила, что прошлые кошмары, насылаемые лихорадкой больше не вернутся.
Реми ле Одуэн: Горячая еда и несколько часов сна стали просто блаженством для Реми, который до того более суток не сомкнул глаз, находясь при своих пациентах. Если когда-то лекарь и мечтал о солидных пациентах, то Господь, Пресвятая Дева и Святой Ремигий услышали его молитвы, но вместе с этим, возложив на его плечи еще большую ответственность, чем раньше. Давая раствор аконита графу де Монсоро и герцогине де Монпансье, Реми и сам добросовестно выпивал такую же дозу, дабы понять действие этого снадобья. Ничего необычного: ни головокружения, ни тошноты, ни слабости в желудке юный эскулап не чувствовал, а посему и спал сном праведника, пока его не разбудила горничная герцогини*. Подскочив, как ужаленный целым роем пчел, ле Одуэн готов был услышать самые худшие известия, но хорошенькая Мадлен лишь сообщила, что ее госпожа попросила усадить ее в кресло, и послала за вином и виноградом. Ему и самому было нужно заглянуть на кухню, где на медленном огне томился отвар из фиалки трехцветный. Пока он его сливал, процеживал, охлаждал в кадушке с водой, шустренькая Мадлен уже успела, взяв все необходимое, убежать наверх. Когда Реми ле Одуэн вошел в покои герцогини де Монпансье, то сама герцогиня была уже в постели, а вот граф де Монсоро самым непростительным образом стоял напротив раскрытого окна. - Господин граф, я рад, что Вам стало лучше, и Вы встали, - Реми поставив отвар на небольшой столик, подошел к графу и закрыл окно. - Граф, насколько я помню, Вы всегда были примерным пациентом. А сейчас просто непростительно, то, что едва начав поправляться, Вы стоите у окна, да еще босиком. Так кашель мы не скоро сможем вылечить, - тихо шепотом, почти на ухо, чтобы не слышали дамы, находящиеся по ту сторону ширмы, отчитывал Реми графа де Монсоро. Вот она благодарность больных за труды лекаря. Их выхаживаешь, ночей не спишь, а они чуть стоит отлучиться, разбегаются из своих постелей, а некоторые норовят еще схватить до кучи банальную простуду. Отмерив очередных три порции раствора аконита, последователь Гиппократа в первую очередь выпил одну из них сам, а затем, взяв вторую, подошел к постели герцогини. Прикоснувшись к ее лбу, Реми убедился, что жара нет, пульс тоже говорил о том, что лихорадка отступает*. - Ваша светлость, пора выпить еще раз лекарство, - подал он ей бокал. – Мне Ваша горничная сообщила, что Вы пожелали отдохнуть в кресле. Надеюсь, это хороший знак того, что болезнь начала отступать, но ради всего святого, прошу поберечь себя, мадам. Реми ле Одуэн вернулся к графу де Монсоро, и подал ему третий бокал с лекарством. - Меня беспокоит Ваш кашель, месье, поэтому для Вас сейчас я принес еще и отвар виолы, – Реми подал графу еще один напиток. - И все же зря вы босой стояли на каменных плитах. Пожалуй, я схожу за медной грелкой с горячими углями, - тихим шепотом вынес свой вердикт юный эскулап. Реми ле Одуэн порой был дотошен в тщательности лечения своих пациентов, особенно сейчас, когда от того поправятся ли граф де Монсоро и герцогиня де Монпансье, зависела не только его честь, как лекаря, но, возможно и сама жизнь. *согласовано Эпизод завершен
полная версия страницы