Форум » Игровой архив » День завтрашний, увы, сокрыт от наших глаз! (с) » Ответить
День завтрашний, увы, сокрыт от наших глаз! (с)
Henri de Guise: 13 августа 1576 года. Франция, Реймс. День. День завтрашний, увы, сокрыт от наших глаз! Спеши использовать летящий в бездну час. Пей, луноликая! Как часто будет месяц Всходить на небеса, уже не видя нас. (Омар Хайям)
Ответов - 8
Henri de Guise: Сумерки уже опускались на Реймс, когда герцог де Гиз появился у дверей постоялого двора на улице Ранфермери. От здания Городского совета, находящегося на рыночной площади города, до местечка, где принц Жуанвиль поселил свою любовницу, было рукой подать. Поэтому Его светлость в сопровождении шести одетых в цвета дома Лоррейнов людей, дошел до туда пешком, предоставив вести коня своим людям. Можно было бы не дразнить горожан так явно подчеркивая свою принадлежность к роду, утехи представителей которого в несколько августовских дней простой люд считал причиной обрушившийся на них беды. Но последним от чего откажется Анри де Лоррейн была его семья. Сначала, завидев гизаров, прохожие злобно скалились, но им достаточно было увидеть, кто возглавляет маленькую процессию, чтобы тут же отвесить поклон в землю. Про себя Генрих горько усмехался. Много ли стоит эта любовь к нему, когда еще немного, и его братьев будут готовы разорвать на части, а сестру окрестить ведьмой и подготовить для нее костер? В который раз он убеждался, что показное обожание народа ничто по сравнению с верностью солдат. Но тем не менее, он отвечал милостивым кивком на каждый отвешенный поклон. Было неприятно осознавать, что эта ни к чему не обязывающая любезность пока уберегает дворец То от штурма. Иногда Анри даже выдавливал из себя подобие улыбки. Сегодня опять в Реймсе умерло несколько десятков горожан от красной лихорадки, и в Совете был обнаружен человек, передающий данные такого рода на улицы города. Генриху пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить старейшин отказаться от расправы над этим человеком. Один из писарей, но, если его заключить под стражу или подвергнуть казни, он станет героем. Лучше подбрасывать ему бумаги с искаженными сведениями и списками. Пусть несет их в народ. Герцог подождал, пока один из гизаров расспросит хозяина заведения. Вскоре он доложил, что постоялый двор пуст, как и желал Его светлость. Никаких посетителей, только несколько постояльцев. Двое дворян со слугами, и женщина с камеристкой. Узнав имена этих дворян Гиз удивленно повел бровью. Так вот значит где осели посланцы короля и Монсеньора. Это было к лучшему. Сын Франсуа-Меченого хотел оставить принцессе Клевской охрану более надежную, чем двое людей, прохаживающихся время от времени по улице, стараясь не привлекать к себе внимания. Но общество таких господ, как Луи де Клермон и Жак де Леви было лучшим гарантом того, что мадам де Невер ничто не угрожает. Понятия о чести и благородстве у этих господ всосаны с молоком матерей, а шпаги достаточно остры, чтобы постоять за женщину, если ей над ней нависнет опасность. Вдвоем они стоили большего, чем вся охрана замка То. За Генриетту можно было не волноваться. Чуть успокоившись, Генрих поднялся по ступеням к жилым комнатам, узнав какая из них принадлежит Ее светлости и оставив своих людей в трапезном зале. - А вы недурно устроились тут, мадам, - улыбнулся сухо Лоррейн, стягивая с рук перчатки и затыкая их за пояс, пока Клодетта, присев в приветствии вельможи, удалялась прочь. Он был рад видеть ее. Наконец-то. При виде Анриетты сердце глухо ухнуло, и прочь отступили насущные тревоги. Когда дверь за служанкой закрылась, и они остались одни, Гиз подошел к мадам де Невер и, крепко обняв, поцеловал, разрушая пальцами прическу, зарываясь с наслаждением ими в огонь ее волос. - Как же мне тебя не хватало все эти дни, Анри, - шепнул он в губы возлюбленной, чувствуя, что согреваясь о ее тепло, может позволить себе дышать глубже.
Henriette de Cleves: Не слишком часто в последние два дня принцесса Клевская выходила из комнат, уступленных ей месье де Келюсом. Поначалу, преисполненная благодарности к двум вельможам, чьи имена были известны всей Франции, за оказанное ей внимание и проявленную галантность, теперь мадам де Невер чувствовала себя на подобии осаждаемой крепости. Любезность молодых людей, в чье окружение она попала, поселившись на данном постоялом дворе, становилась все более настойчивой, и больше походила на соревнование, где один ни в чем не желал уступать другому. Граф де Бюсси заваливал ее комнату цветами, в то время, как граф де Келюс, по всей видимости, решил, что Генриетте нужно непременно пополнеть, и заказывал ей различные блюда с кухни. Светская львица благосклонно принимала и то, и другое и в равной степени одаривала улыбками обоих кавалеров, про себя сделав несложный вывод, что скука и безделье лучшие двигатели мужского энтузиазма в делах любовных. Если бы не дурное самочувствие по утрам, которое преследовало неотступно герцогиню, то она с удовольствием развлеклась бы за счет придворного герцога Анжуйского и миньона короля, чьи комнаты находились по бокам от ее «апартаментов». - Клодетта, вроде на сегодня они притихли? – во время сцены на лестнице, где мужчины долго и упорно решали вопрос, кто подаст Ее светлости руку, за графом де Бюсси пришел слуга из замка То. «Одним меньше», - выдохнула мысленно супруга Лодовико ди Гонзага и с обворожительной улыбкой подала пальчики господину де Леви. После обеда, герцогиня поднялась к себе, и распорядилась приготовить ей теплую ванну. И надо же! За все то время, которое она ее принимала и то, когда камеристка омазывала ее тело благовонными маслами, в дверь даже никто не постучал! Анриетта с удовольствием подумала, что Клермон и Келюс, наконец, занялись друг другом, оставив ее в покое. Из дорожных сундуков были вытащены письма от управляющего ее землями, которые мадам так и не разобрала, принимая королев в Шатодене, а потом пустившись в Реймс. Было зябко. Мадам де Невер обернулась, сидя за небольшим столом, установленным прямо на одном из ее сундуков, огонь весело раскидывал свои языки в темном зеве очага. Да и август на дворе. Вновь ее организм, перестраивающийся под то, что теперь ему приходится заботиться не только о себе, капризничал. - Подай мне меховую накидку и ступай вниз, скажи хозяину, пусть подогреет вина, - но Клодетта успела выполнить только первое распоряжение своей госпожи, накинув на ее плечи поверх домашнего платья цвета индиго пелерину из сшитых вместе лисьих шкур. Без стука распахнулась дверь. Анриетта бросила в ту сторону гневный взгляд, собираясь высказать, посмевшему так бесцеремонно ее потревожить, все, что думает о его манерах, не скупясь на выражения. - Дьяволь… - но слова застряли в горле женщины, а письмо которое она читала, выпало из ее пальцев, и с едва слышным шелестом, опустилось на пол. Это был не Бюсси и не Келюс. На пороге ее комнаты стоял герцог де Гиз, о котором Генриетта запрещала себе думать днем, и о котором в тревогах не могла не думать ночами. Не решаясь его потревожить, она ни разу не послала за ним, не написала ему записки, зная, что и без ее причитаний ему нелегко приходится сейчас. Она просто ждала, как и любой в этом городе. Одни ждали чуда избавления от болезни, другие, что она их минует, третьи, когда откроются ворота города… Каждый чего-то ждал. А она ждала его. И ежедневно посылала Клодетту в город узнать, что слышно из замка То. - Анри…- выдохнула она, сжимая тонкими руками сильные плечи Лоррейна, сама не понимая, как оказалась в его объятьях, отвечая на поцелуй, прикасаясь пальцами к его щеке то и дело. – Господи, лучше бы ты был на войне, чем в Реймсе сейчас, - невысказанные тревоги сложились в совершенно глупую фразу. Но, когда принц Жуанвиль возглавлял войско, идущее в бой, она знала, что он победит, верила в его силу, а болезнь, ползущая по этому городу, словно ядовитая змея, жалящая кого придется, могла настигнуть и его.
Henri de Guise: Они забыли, что такое слова, предоставив возможность говорить своим телам, купая друг друга в любви, благодарно принимая ее блага, как измученная засухой почва жадно впитывает в себя капли долгожданного дождя. Упиваясь друг другом, они не слышали, как в комнату мышкой юркнула Клодетта и, оставив у входа на полу поднос с кувшином горячего вина и двумя самыми простыми чарками – чем богат был этот постоялый двор Реймса, тем и обходились его обитатели, так же бесшумно удалилась; не ощутили, как за окном сумерки сменила темнота, поглотив в себя охваченный страхом город; не уловили то, как быстро бежит время. - Ты все еще думаешь, что мне лучше было бы оказаться вдали отсюда? – справившись с застежкой домашнего платья на спине герцогини, принц Жуанвиль заботливо укрыл ее плечи лисьим мехом, и оправил свою одежду. Пристегивать обратно к поясу шпагу и забирать брошенный в изножье постели Генриетты плащ, он не торопился. Подойдя к очагу, герцог расшевелил там угли и подкинул в них пару поленьев из вязанки, стоящей в углу. Слабый свет занявшего их пламени, да восходящая на небе августовская луна, со стеснением юной девы, робко заглядывающей в чужое окно – все то немногое, что освещало комнатенку, занимаемую в этой дыре принцессой Клевской. Но здесь было относительно безопасно. Он позаботился о том, чтобы шальным прохожим и местным выпивохам было отказано от стола в заведении, уплатив его хозяину сумму, за которую можно было купить весь его трактир, вместе с ним самим и всеми его помощниками. В цену входило и молчание. Достопочтенный трактирщик должен был помалкивать, что за особа живет у него, и объяснять свой отказ от других клиентов боязнью заразиться гуляющей по городу хворью. - Прости, что я так долго не приходил, - Гиз поднялся с корточек, на которые присел у подобия камина, когда разводил огонь, и подошел к Анриетте. От нее пахло пряностями, а густые длинные волосы были еще влажны, он почувствовал это еще когда впервые сегодня прикоснулся пальцами к напитанным солнечным светом прядям. - Ты мерзнешь, Анри? – только сейчас герцог сообразил, что на улице довольно тепло, а мадам де Невер куталась в меха, словно бы заморозки уже пробирались в щели стен. – Ты не заболела? - мысль о том, что его любовница могла попасть в жадные лапы лихорадки, заставила клубком страха свернуться что-то в центре живота вельможи. Генрих губами прикоснулся ко лбу женщины. Нет, он был теплый, такой же, как его уста. - Ты перенервничала, любовь моя, - сделал он вывод, который был более всего желанен для его истерзанного тревогой за последние дни сердца, и бережно усадил даму на табурет, где она сидела, когда он только появился, опустившись сам у ее ног прямо на пол и уложив голову на юбку платья цвета индиго. Сам не понимая того, Анри де Лоррейн искал покоя для себя.* *согласовано с Henriette de Cleves
Henriette de Cleves: Сидя в темноте, на черном плаще которой красовалась алая роза огня в очаге и белая лилия лунного света, падающего через окно на пол, Генриетта де Клев задумчиво запустила пальчики в светлые пряди возлюбленного, бережно перебирая их и нежно касаясь его головы. - Если мы останемся живы после всего, что происходит в этом городе, Анри, ты должен будешь поехать к Катрин, - негромко произнесла мадам де Невер, словно боясь нарушить тишину вечера. Каждый человек имеет право в какие-то моменты быть слабым, и Анриетта хорошо чувствовала ныне эту потребность в принце Жуанвиле, доверчиво устроившемся на ее коленях. Но именно сейчас Генрих не имел права на эту слабость. Судьбы двух семей разыгрывались на карточном столе между Богом и дьяволом. Им обоим нужно было быть сильными, и забрать партию в свои руки. - Я люблю тебя, Анри, но ты должен будешь поехать к жене и постараться сделать так, чтобы она снова понесла, - лицо герцогини исказилось от внутренней боли при этих словах, и чтобы унять ее, она склонилась к губам Генриха, ловя его поцелуй, как глоток воздуха. Тонкие белые пальцы любяще коснулись шрама на скуле мужчины. Если у нее родится сын, то он обязательно будет похож на своего отца. Жаром обожгло грудь изнутри, Генриетта почувствовала, что за ребенка, что растет у нее в чреве, она будет бороться и с адом, и с небесами. - После ночей, проведенных нами под Шатоденом, я ношу твое дитя, и ты можешь себе представить, какие последствия нас всех ожидают, если возникнет хоть тень подозрений, что этот ребенок плод наших отношений, - пальчик мадам умоляюще лег на губы Лоррейна, призывая его дать ей возможность договорить. Объяснять то, что он поймет и сам не было никакого желания и нужды. Скандал, который может привести даже к расторжению их браков не был нужен никому, кроме тех, кто сможет этим умело воспользоваться. - Лодовико я уже отправила письмо, где прошу его признать это дитя своим. Не думаю, что он мне откажет, - глаза принцессы Клевской чуть хищно сузились. Со своим мужем она уж как-нибудь да разберется. Ему придется смириться с бастардом в доме, если он не захочет, чтобы о его связи с Марго трубили на каждом углу, и его любимый король первым бы счел своего друга предателем. Если в семье Неверов начнут рубить дрова, то щепок на долю всех достанется. - Но и тебе придется доказать этому глупому светскому обществу, что в твоей семье царит идиллия. А я… Я уже как-то перенесла одно известие о том, что Екатерина брюхата, когда мы уже были вместе, перенесу и еще одно, - чуть поддела Гиза супруга Луиджи ди Гонзага. Она сказала это. Самое трудное было позади и можно было вздохнуть чуть глубже.
Henri de Guise: Он почувствовал, как желваки под скулами свело от напряжения, вызванного словами любовницы. Господь не скупился, посылая своим чадам испытания, и, единожды начав, словно бы вошел в раж, хлеща их души наотмашь плетью своего гнева. Герцог прикрыл глаза, мышцы его окаменели, но дыхание оставалось ровным. Кончики женских пальцев прикасались лаской к его волосам, внезапно похолодевшей коже лица, прикрытым векам, напряженным устам, еще не готовым разомкнуться и произнести хоть что-то. Сердце билось спокойно, в такт молитве, которую про себя читал принц Жуанвиль. Молитва была благодарности и восхваления, ибо, только пережив страшные беды и тяготы, человек способен стать сильнее и осознать всю свою мощь. Захотелось встать и уйти. Генриетта уже все решила за него, к чему были споры и разговоры? Но Генрих остался сидеть на полу и не одернул головы. Словно бы уснул или не решался пошевелиться. - И давно ты это поняла? – разрезал повисшую тишину вопрос, заданный чуть осипшим, но бестрепетным голосом. О чем он спрашивал? О том, как давно она узнала о своей беременности? О том, что находила единственным выходом для них его будущее совокупление с законной женой, с целью зачать ей очередного ребенка? Или о том, что Гонзага необходимо признать бастарда своим, во избежание скандала? Анри спрашивал обо всем и сразу. Но больше всего ему хотелось узнать, какого черта, без него решают, что ему должно делать. Принц Жуанвиль, этот столп светского и военного общества, этот оплот католичества во Франции, и примерный семьянин, да, он не мог себе позволить того, что обычный человек, не отягощенный никакими обязательствами. Он не мог допустить скандала вокруг своей семьи и своего имени, и, возможно, пришел бы к тем же выводам, что и мадам де Невер, но дальше бы решал сам, как им быть дальше. Кроме того, он был не согласен с тем, что супругу принцессы Клевской необходимо признавать бастарда. Ребенок станет заложником, если борьба между политическими партиями страны обострится, той ахиллесовой пятой Лотарингца, используя которую приближенный короля сможет воздействовать на Гиза. - Вы дарите своему супругу оружие против меня, мадам, даже не посоветовавшись со мной, и говорите мне после о своей любви? – веки вельможи распахнулись, и его светлые глаза, ставшие в полумраке от расширившихся зрачков почти черными, обратились к глазам той, кто носила его дитя, с сотней невысказанных вопросов.
Henriette de Cleves: Пальчики Генриетты Клевской чуть задрожали и замерли в светло-русых прядях принца Жуанвиля, словно бы растерянно запутались, не зная, как им быть дальше. Потемневший до цвета малахита взор женщины встретился со взглядом любимых глаз, смотревших обычно на все вокруг с надменной гордостью, но иногда, очень редко, можно было утонуть в нежности, расплавленной в их серебре. - Не очень, - голос мадам де Невер звучал тихо, но уверенно. – Когда Гонзага был в июле в Шатодене, я еще только начинала прозревать, и не стала говорить ему. Герцогиня чувствовала, что поступает с любовником жестоко, и что он заслуживал того, чтобы с ним изволили считаться, прежде, чем принимать какие-то решения. Но не она сама сделала себя такой, какой была. Жизнь научила ее вершить свою судьбу, не дожидаясь того, пока кто-то возьмется решать проблемы, падающие на ее голову. Никто не захотел ей помочь, когда над головой Аннибала де Коконнаса занесся топор палача, никто не смог ей помочь, когда Карл Валуа корчился в агонии, умирая от яда, предназначенного ей. - Я лишь хочу, чтобы у этого дитя было будущее, Анри, - холодность, которой ее окатил Генрих де Гиз, Анриетта приняла, как должное. Он был вправе злиться, и считать себя преданным. Но все ее поступки теперь сообразовывались не только с ее личными интересами, но и того малыша, что рос у нее в чреве, и того мужчины, чья голова покоилась у нее на коленях. Тонкая длань невесомо провела по мягким локонам, стараясь принести успокоение. Но слова любовника больно ранили женское сердце. Генриетта закусила губу, стараясь не разрыдаться, но упрямая слезинка все же скатилась по щеке, и упала на лоб лотарингского вельможи. Подняв лицо к потолку комнаты, и загоняя обратно в глаза непрошенную влагу, герцогиня сделала глубокий вдох. - Да, говорю, - к грусти примешалась злость на саму себя. – Мой муж не посмеет манипулировать этим ребенком, как оружием против вас, Ваша светлость. В ином случае… - графиня де Ретель замолчала ненадолго, скорбно усмехнувшись. Можно было сказать, что иначе кладбище бывших любовников этой женщины вскроется и мертвецы покроют и Гонзага, и его некогда ветреную супругу нескрываемым позором, лишив надежды на будущее уже имеющихся у них дочерей, поскольку каждую из них начнут подозревать в незаконнорожденности. Но Анриетта честно признавалась себе, что не сможет так поступить со своими девочками, поэтому сказала просто. – Иначе, ему придется умереть. Мало ли несчастных случаев происходит в то смутное время, когда все они пытались жить… Бережно приподняв голову Анри со своих колен, Ее светлость встала и, оправив мех, укрывавший ее плечи, поискала в вещах Клодетты нюхательные соли. Не хватало еще лишиться чувств, а голова уже кружилась. Возможно, архиепископ Реймсский был прав, и им стоило вдвоем вести с Генрихом этот разговор.
Henri de Guise: Сидя неподвижно, словно бы изваяние, вышедшее из-под рук Лисиппа или Скопаса, герцог слушал свою возлюбленную, чувствуя, как ее мягкий голос обволакивает его разум, как ласка пальцев дурманит голову, и не сопротивлялся. Он вообще не решался пошевелиться, будто бы любой его жест непоправимо разрушит что-то невидимое. Его душа заливалась чем-то черным, доселе неведомым ему, выжигающим все существо не хуже флорентинского яда. И Анри нашел в себе силы признать, что это ревность. Он ревновал свою любовницу не к ее законному мужу, а к тому еще нерожденному дитя, что набирало силы у нее под сердцем. Отныне ему придется делить любовь этой женщины со своим же потомком, к которому он пока не испытывал никаких добрых чувств. - Я не сомневаюсь, мадам, что вы печетесь о будущем своего ребенка, - едва слышно скрипнув зубами от злости, Генрих поднялся с пола. Он не мог и не хотел называть плод их любви «нашим ребенком», коли уж официально отцом его будет признан другой. – И благодарю вас, что не забываете подумать и обо мне. Забрав с постели свою шпагу, он прицепил ее к поясу. Движения вельможи были скупы, но резки. Плащ был накинут на плечи, щелкнула застежка аграфа. - Как только откроются ворота Реймса, - принц Жуанвиль едва слышно вздохнул, надеясь, что им всем удастся выбраться из этого города, - я навещу герцогиню де Гиз в Шато-Рено, раз вы так того желаете, сударыня. Он видел, что Анриетте тоже непросто давался этот разговор, но гнал прочь желание обнять ее и утешить. А ей… Ей теперь есть о ком позаботиться. - До встречи, Ваша светлость, - поклонившись супруге Лодовико ди Гонзага с присущим ему изяществом, Генрих де Гиз вышел из ее комнаты и сбежал по ступеням деревянной лестницы постоялого двора в обеденный зал, заставляя себя не оборачиваться, душа потребность расстаться с любимой женщиной совсем не так, зная когда они вновь увидятся. Сделав знак своим людям следовать за ним, пэр Франции отправился в То, отдавая по пути гизарам четкие распоряжения относительно охраны мадам де Невер во время ее пребывания в Реймсе. Оставлять ее или отказываться от своей любви он не собирался. Но нужно было время, чтобы прийти в себя и все обдумать.
Henriette de Cleves: Казалось еще немного и в комнате затрещит под ногами снег, а на окне появятся морозные узоры, таким холодом повеяло от Анри де Гиза. Но это ледяное спокойствие старшего из детей Франсуа де Гиза и Анны д’Эсте придало сил герцогине больше, чем если бы она нашла злополучные соли и вдохнула их аромат. - До встречи, Ваша светлость, - эхом откликнулась она на прощание вельможи, чинно присев ему вслед в реверансе. Дверь за Генрихом закрылась, а взгляд Генриетты упал на поднос с кувшином вина, оставленный Клодеттой на полу. И когда только она успела прошмыгнуть? Едва сдерживаемые слезы, застывшие в зеленых глазах, так и не нашли выхода. Плеснув себе еще не остывшего вина, женщина залпом сделала несколько глотков, чувствуя, как благодатное тепло разливается по ее телу. Им она запила соленую влагу, выступившую было на веках и тот комок, предательски трепещущий в горле. Все могло быть гораздо хуже. Гиз мог заупрямиться, а сейчас… Да, она осталась одна, и даже поделиться ни с кем не могла своими тревогами и страхами, но, уходя, он дал ей слово, что исполнит ее желание. А не этого ли она добивалась от их встречи? Пусть воображение и рисовало краски прощания после этого разговора не столь удручающие, но за будущее можно было быть спокойной, а настоящее нужно было просто пережить. Принцесса Клевская несколько раз глубоко вздохнула, и ощутила, что ее организм вновь пустился в капризы. Хотелось чего-то кислого. Еще кружка вина, и у мадам хватило сил взять себя в руки и нетвердой походкой выплыть из комнаты. С высоты лестницы второго этажа она увидела Клодетту в обеденной зале, уже успевшую подцепить себе очередного ухажера. - Я хочу кислых зеленых слив, - непререкаемо прозвучал голос герцогини. Изъявив свою волю и не сильно заботясь, где сейчас ее камеристка должна найти желаемое ее госпожой, мадам де Невер вернулась к себе в комнату и глупо, совсем по-девичьи хихикнула. Еще предстоял разговор с супругом. И примирение с Генрихом. Жизнь продолжалась. Жизнь жила в ней. А ночи любви после ссор всегда жарче, но все это будет уже не сегодня. Сегодня ей хотелось неспелых слив. Эпизод завершен
полная версия страницы