Форум » Игровой архив » Соблазны дороги » Ответить

Соблазны дороги

Шарль д'Антрагэ: 12 августа 1576 года. Франция, Лимож. Ближе к вечеру.

Ответов - 20, стр: 1 2 All

Шарль д'Антрагэ: - Франсуа, а давай поспорим, что в этом кабачке будет толстый хозяин? – голубые глаза Шарля азартно сверкнули. Вот кто не умел скучать и унывать, так эта парочка друзей путешествующих по дорогам Франции в направлении от Парижа к Нераку. Захватив с собой в дорогу верительные грамоты от Его высочества герцога Анжуйского, смену одежды и одного слугу на двоих, анжуйцы покинули Фонтенбло и своего принца. Они заехали в Париж, чтобы к золотишку, отсыпанному Монсеньором на дорогу, прибавить немного своего, посетили лавку мэтра Рене, и двинулись навстречу августовскому югу страны. Спорить они могли сколько угодно и о чем угодно. Начиная от того, сколько раз прокукует в лесу кукушка, и заканчивая тем, с каким цветом волос будет первая встреченная ими девица в ближайшем городе или деревне. Когда ты молод, жизнерадостен, отважен и, что самое главное, не влюблен, то мир кажется тебе особо прекрасным, а воздух свободы пьянит не хуже вина. В задачу дворян Франсуа де Валуа входило прибыть в Нерак раньше королевы Маргариты и передать наваррскому государю письмо от его любящего родственника, а также уверить его на словах, что тот всегда может рассчитывать на дружбу брата короля Франции, тем более сейчас, когда их любимая сестра передана заботам своего законного супруга. Желательно было бы еще получить в ответ такие же заверения, но Антрагэ уже решил про себя, что он и так их передаст принцу, даже если Беарнец и не изволит их передавать. У шального Гравиля вообще была мысль не ездить никуда, а осесть на пару с Рибейраком в каком-нибудь теплом гнездышке, где бы они провели ближайший месяц, а потом появиться перед герцогом Анжуйским, сделав вид, что поручение его исполнено. Но, давши слово, он, как человек чести был обязан его сдержать. Кроме того, д’Оди так красочно расписывал ему очарование инфанты Наваррской, что Шарля одолело любопытство взглянуть на это диво своими глазами. В общем, пока кортеж королев следовал через Пуату и Бордо, друзья-анжуйцы поехали напрямик, через Лимож, где и собирались остановиться на очередной ночлег. Гостиницу выбрали первую попавшуюся им на глаза, и теперь у ее входа гадали о том, кто их там встретит. - Он будет толст, как…- Антраг завертелся в седле, ища с чем бы провести аллегорию. На глаза ему попался невероятных размеров монах, подходящий к дверям питейно-отдыхательного заведения. – Нет, - помотал головой Шарль, - такого толстяка второго не найдешь. Чуть похудее этого святого отца! – наконец выпалил он и рассмеялся своей находчивости.

брат Горанфло: Во Вьене было хорошо. Даже очень. Батюшка дружка Луи, стоило ему передать письмецо от сына, принял дорогого гостя, по-королевски. Брату Горанфло были выделены покои, раз в пять большие его кельи в монастыре святой Женевьевы. Он мог есть и пить вдоволь. А еще, месье Лоран, под многочисленные благословения брате, показал ему погреба замка. Брате не замедлил благословить и их, вкушая в течении нескольких недель отменное бургундское разных годов. Отдельный отсек погреба, где хранился у Можиронов херес, Горанфло посещал, как святое место. Он прожил в замке отца маркиза д’Ампуи несколько месяцев, катаясь в благах, как сыр в масле, и уже готов был поселиться там навсегда, как господин Лоран объявил, что они все едут сватать одну из младших сестер придворного короля Генриха куда-то на север страны, и предлагают ему, брату Горанфло, следовать с ними. А Людовик категорически запретил своему дружку-монаху двигаться куда-то, где севернее Парижа.* Причин достойный сборщик подати тогда не спросил, но и ослушаться не смел. Поэтому, когда повозки с семейством лейтенант-губернатора Дофине отправились в одну сторону, Горанфло в компании с осликом Панургом – подарком приятеля-Луи, последовал в другую. Запасов, что были выданы ему в дорогу, хватило на пару дней, и брате вернулся к своему привычному занятию – проповедям на улицах городков и деревушек. В паре таких местечек он неплохо разжился пропитанием – там жили добрые католики, но и палками получил по хребту добре в нескольких местах – пристанищах ереси. И тут Жак-Непомюссен поумнел. Он больше не кричал «Смерть еретикам!», не разобравшись сначала, что за публика его слушает. Если окружали достойнейшего монаха одни гугеноты, он просто делал несчастное лицо, странствующего и голодного добряка. Но при всей обретенной мудрости брате так и не сумел разжиться картой, а потому шел туда, куда его вели ноги, ориентируясь на солнце и направления, подсказанные добрым людом. Он надеялся, что еще немного и его встретят распахнутые двери родного аббатства. И думать он не думал о том, что христиане могут быть злыми, и направлять его вовсе не в сторону Парижа, а туда, куда им покажется более забавным. - Скоро, Панург, скоро, мы встретим отца Фулона, - увещевал монах своего ослика, - мы не расскажем ему, как нам было хорошо, зато в подробностях расскажем, как нам было плохо в эти дни изнурительного путешествия. Узнав у горожан, что прибыли они с Панургом в город Лимож, Горанфло тряхнул кошелем, выданным ему Лораном де Можироном. В нем было скудно, но пара монет еще позвякивали. - Сейчас мы подкрепим силы в этом вот трактире, а там уже, глядишь, и Париж не за горами, - похлопал он по морде любовно своего спутника и вытащил из сумы зеленое яблоко. Откусив кусок сам, остатки Горанфло по-братски разделил с четвероногим товарищем. - Эй, господа хорошие, не подскажите, далеко ли до Парижа? – из-под капюшона грязной рясы на двоих дворян, остановившихся у трактира на обочине, глянули голубые, полные наивности глаза. *согласовано с Луи де Можироном

Франсуа де Рибейрак: - Да уж, потолще этого святого отца я еще никого не видел, - присвистнул Рибейрак, с детским восторгом оглядывая необъятное пузо отче, оттопыривающее рясу. Если бы святость начисляли за каждую унцию плоти, то этот монах уже бы выбился в апостолы. – Экий, право, красавчик. Такую бы диковинку, да привезти с собой в Нерак! Это вам не приветы от принца Франсуа, это посущественнее будет. Гостиница манила путешественников запахами еды, в дверном проеме уже маячила лоснящаяся, улыбающаяся физиономия хозяина, который и вправду, Антрагэ был прав, все же уступал в объемах странствующему монаху. Все предвещало сытный ужин и безмятежную ночь. Но что за хлеб без зрелищ? Тем паче, что за время путешествия друзья уже слегка утомились любоваться друг на друга и развлекаться байками, пари, скачками наперегонки до ближайшего дуба, болота, церквушки или хорошенькой поселянки. В глазах Рибейрака заплясали дьяволята, он подмигнул другу, призывая того присоединится к забаве, и с готовностью улыбнулся святому отцу, как улыбнулся бы сейчас хорошо зажаренному каплуну и паре бутылок доброго вина. - Благословите, добрый отче, - с притворным смирением склонил он голову перед монахом. – Мы с другом сами едем из Парижа, и в пути уже пять дней, хотя наши кони, конечно, порезвее будут вашего серого друга. Так что считайте сами. Как пойдет, как поедет, надолго ли остановится. Да не желаете ли перекусить, брате, перед дорогой? Клянусь спасением души, трактиры до Парижа один хуже другого, мыши и то будут покрупнее тех цыплят, что нам подавали вчера на ужин, не так ли, Шарль? Это, конечно, была наглая ложь, путешественников, что могли заплатить за ночлег и ужин кормили по-королевски, но и отпускать эдакого красавца было жаль. Что ни говори, а такое чрево не наешь одними молитвами, наверняка отче предпочитает что посущественнее. В Париже полно было монахов, которые за горячую похлебку и кружку вина отпускали грехи всем желающим, были и такие, что не брезговали наведываться к веселым девицам, разумеется, чтобы спасти их души, так что на эту братию Рибейрак уже насмотрелся и почтения к их рясам не испытывал. А вот подшутить, если получится, почему бы не подшутить? И им с Антрагом весело, и святому отцу не скучно.


Шарль д'Антрагэ: На смазливой физиономии Антрагэ мелькнуло удивление от слов Франсуа, которое быстро сменилось пониманием задумки приятеля. Рибейраку опостыли их невинные дорожные забавы, и он выбрал себе новый объект для шуточек. Шарль всецело готов был поддержать эту игру. Спрыгнув со своего коня, он бросил поводья слуге, и подошел к монаху. - Все именно так, как говорит мой друг, добрый брате. Но я скажу вам еще больше, - граф де Гравиль воровато гляделся, словно бы собирался сообщить путешествующему святому человеку и его ослу нечто очень крамольное. - Ни на одном постоялом дворе, где нам довелось останавливаться, не было приличного вина. Одна кислятина, - склонившись к капюшону грязной рясы быстро прошептал он «великую тайну», и приложил палец к губам, призывая путника сохранить этот секрет. - Эй, хозяин, у тебя найдется приличный обед для трех путников или нам поискать другое местечко. Подхватив брате под пухлый локоть, Шарль уже тащил его за ворота трактира, во дворе которого подобострастно расшаркивался хозяин, увещевая своих гостей, что и еда, и выпивка у него в заведении отличного качества, и даже найдется три свободные комнаты. Лимож хоть и находился на одной из главных дорог, ведущих на юг страны, но в эту пору здесь было малолюдно. Торговцы покинули город, стараясь расположиться на пути, которым следовал кортеж двух королев. Да и путешествующий люд был не прочь поглядеть на такое диво, как королева Наваррская. Поэтому на постоялом дворе, избранном анжуйцами, посетителей почти не было, и у них был шанс получить все самое лучшее, чем была богата эта дыра. - Д’Оди, прежде чем клянчить благословение такого человека, как наш новый друг, неплохо было бы убедиться, что желудок его полон, и мысли не отяжелены голодом. Не так ли, брат мой? – Антрагэ общался с монахом так, словно бы знал его всю жизнь, и под свою болтовню медленно, но верно тащил его за собой.

брат Горанфло: Невинный, несчастный взгляд детских глаз монаха переходил с лица одного дворянина на лицо другого. Пять дней пути верхом? Этого просто быть не могло! Горанфло с Понургом значит понадобятся все десять дней, если не больше. А он уже так надеялся, что вот-вот войдет в двери родного аббатства, что расскажет отцу Фулону обо всех своих злоключениях, и ему выдадут миску хорошей горячей похлебки. И все это теперь становилось таким призрачным. От обиды монах хлюпнул носом и вытер расклеившийся нос рукавом рясы. - Этого не может быть, - упрямо прошептал он. Но зачем этим двум добрым благородным людям, готовым его накормить славно за одно благословение, обманывать путешествующего брате? Однако, даже то, что они говорили, что нигде не пили приличного вина по пути, вызывало доверие и уважение. После погребов в замке Лорана де Можирона все вино казалось Жаку-Непомюссену уксусом. - Храни вас Господь, брат мой, за вшу доброту, и что не даете умереть с голоду несчастному страннику, которого злые языки завели так далеко от родного аббатства, - сборщик подати монастыря Св. Женевьевы уже повис на руке, которая щедро обещала оплатить его ужин. - Я вам отплачу, господа мои хорошие, я неустанно буду молиться о вашем благоденствии и здравии, и да пусть уста мои захлопнуться на веки, если хоть день пропущу и не вспомню вашу доброту. Из трактира выбежал мальчишка и забрал поводья осла у брате, и с поклоном в землю готов был принять лошадей дворян. как бы там ни было, от обеда Горанфло еще ни разу не отказался. Впрочем, как и от завтрака, и от ужина, если Всевышний был милостив к нему и баловал его такой роскошью. Сейчас он поест и подумает, как бы ему поскорее попасть в Париж. Вдохновленный таким планом монах, подобрал одной рукой полы своей рясы и шустро устремился в открывшее свое двери заведение. Теперь уже он тащил за собой светловолосого дворянина, и не собирался выпускать его рукав из своих пальцев, пока не сядет за стол.

Франсуа де Рибейрак: Трактирщик, готовый накормить хоть армию святых отцов, лишь бы за них было заплачено, с уважением поглядывал на необъятное чрево монаха. Наверняка тот питал его не одними лишь святыми молитвами. Об этом же подумал Рибейрак, запоздало спохватившись, а возможно ли насытить эдакое чудо природы. Сам гасконец в еде был не прихотлив, его же друг, граф де Гравиль, скорее капризен. Но оба не предавались излишнему чревоугодию. Чревоугодие мешает приключениям военным и любовным, отяжеляет ум и тело. Но гасконец был не из тех, кто отступает, поэтому, усевшись за стол, он решил проверить монаха в деле. - Добрый брате, не хотите ли заказать сами трапезу, - ласково осведомился виконт, словно всю жизнь только этим и занимался, кормил странствующих монахов сытными обедами. – И расскажите нам, что такая благочестивая душа, как вы, забыла в Париже, когда вокруг столько нуждающихся в наставлении истиной верой? Вот мы, к примеру, направляемся в Нерак и всю дорогу наши сердца рыдают, как дети, лишенные материнского тепла, правда Антрагэ? А все потому, что город этот полон еретиков, и мы боимся за чистоту наших душ. Вот, если бы вы, отче, согласились нас сопровождать, нам куда спокойнее бы было исполнять поручение нашего господина, герцога Анжуйского! Не говоря уже о том, как повеселился бы король Наварры и инфанта Катрин, вручи они им эдакий презент. Подмигиваниями прочими гримасами Франсуа д’Оди попытался передать Шарлю свой замысел, надеясь, что тот поймет, оценит, и поддержит. Затем, виконт благочестиво сложил ладони. - Давайте помолимся перед трапезой, друзья мои. Всеблагой господь послал нам обед, спасибо ему за это. Строго говоря, обедали они за счет герцога Анжуйского, но раз тот родной брат помазанника божьего, значит и сам чуть ближе к небесам, чем простые смертные. Хотя, если размышлять над этим двуличным предметом углубленно, Монсеньор своими поступками ближе к аду, нежели к раю. Хотя, не исключено, что у принцев и в этом вопросе есть какие-то преференции.

Шарль д'Антрагэ: Сначала Шарлю показалось, что Франсуа завладел какой-то страшный недуг, издевающийся над его мимикой, но вскоре Антрагэ сообразил-таки, чего хочет его приятель. Даааа… Шутка могла выйти презабавная, гораздо лучше той, которую они уже затеяли с монахом. Но, притащить в город, дышащий реформаторским движением, такую персону, как встретившийся им на пути монах, это не только развлечение, но и ответственность. Можно было выставить на потеху этого толстяка, но нельзя было допустить, чтобы его спины там коснулась хоть чья-то палка. Пока брате, воодушевленный приглашением д’Оди самостоятельно выбирать блюда на стол, упоенно делал заказ, граф де Гравиль опустился на скамейку рядом со своим приятелем. - Ты понимаешь, что, если с этой колодой что-то случится, то мы свои долги перед Господом не расхлебаем из всех адовых котлов? – быстро шепнул он на ухо Франсуа. Не сказать, чтобы Бальзака сильно смущала такая перспектива, но он был добрым христианином. Во всяком случае он таким себя считал, даже если так не думали те достойные или недостойные люди, с которыми ему некогда приходилось скрещивать шпагу. В общем-то, глядя на путешествующего с ослом святого человека, анжуец быстро договорился со своей религиозной совестью, но Рибейраку показал приподнятый указательный палец, что, мол вдвоем будем защищать эту обузу, раз уж хотим шутку сыграть. Бальзак-младший неплохо помнил Генриха Наваррского. Это был славный король, если не считать его вероисповедания. И женщин любил, и выпить был не прочь. Если ему понравится затея двух дворян герцога Анжуйского, то, пожалуй, толстячок еще и в прибыли останется. - Прочтете молитву, брат мой? Мы оба вас просим, - Антрагэ придал своей физиономии благочестивое выражение и ободряюще улыбнулся сотрапезнику.

брат Горанфло: От щедрости повстречавшихся Горанфло молодых дворян у него на радостях в зобу дыхание сперло, и даже на некоторое время почтенный сын церкви утерял дар речи, хлопая часто веками, все еще не веря в свою удачу и переводя взор с господ на трактирщика. - Я закажу, - неуверенно начал он, сглатывая обильно текущую по зеву слюну, - закажу я…. На мгновение Жаку-Непомюссену пришлось прикрыть глаза, чтобы совладать с приступом жадности, порожденным пустым урчащим брюхом, поэтому он не видел переглядываний своих будущих сотрапезников и не слышал их перешептываний. - Самого лучшего вина, что у вас найдется, по три бутылки на брата! – наконец выпалил он, и тут прорвало плотину, выстроенную скромностью на бушующей реке чревоугодия. – Седло барашка, фазаний суп, цыплят под луковым соусом, сырный пирог с грибной подливой, горячих, но не прожаренных колбасок, а пока все это готовится яичницу из трех десятков яиц на большой сковороде и с зеленью, и можно еще… - брате осекся и прикусил губу. Скромнее надо быть, и сдержаннее, а то господа добрые дворяне, не приведи Господи, передумают его кормить. Кстати, о Создателе! - Прежде, чем делить посланную нам Создателем пищу за одним столом, распивать за здравие друг друга волшебный напиток из даров виноградных лоз, и возносить свои жалкие благодарности небесам, неплохо было бы узнать имена друг друга. Меня зовут брат Горанфло, я сборщик подати монастыря Святой Женевьевы, - от гордости за самого себя и важности, брате раздулся в груди, и стал казаться еще большее, чем был. Этакий монумент. – А вот вас как величать, добрый мой друг? - Толстая сосиска указательного пальца сборщика подати устремилась в сторону темноволосого мужчины.

Франсуа де Рибейрак: А добрый брате Горанфло, сборщик налогов аббатства Святой Женевьевы, был совсем не дурак вкусно и сытно откушать. Рибейрак чуть не присвистнул, услышав заказ. От такого не отказался бы, пожалуй, и его высочество герцог Анжуйский. Хотя, все сыновья Катрин Медичи были слабы желудком, и едоки из них были никудышные. Вот был бы Монсеньор таким же упитанным толстячком, как достойный монах, глядишь, и подобрел бы! - Уверен, Господь сохранит своего агнца целым и невредимым, не зря же он его так откармливал, - прошептал Франсуа в ответ Шарлю. – А мы, так и быть, ему в этом поможем! Нет, ты послушай его, послушай, это же просто песня! Не тревожься, Шарль. Лучше помоги мне уговорить эту тушу отправиться с нами ко двору короля Наваррского! Наименования блюд в исполнении монаха и правда звучали почище литании, с таким глубоким душевным трепетом их выговаривал брат Горанфло. Определенно, упустить такое сокровище было бы ошибкой. - Я, брат Горанфло, виконт де Рибейрак, а это мой друг, достопочтенный граф де Гравиль. Мы едем в Нерак с поручением от Монсеньора герцога Анжуйского. Франсуа д’Оди искренне надеялся, что их имена и титулы, вкупе с именем принца, удовлетворят тщеславие монаха, а то, судя по его важной физиономии, тот привык сидеть за одним столом с герцогами и маркизами, не меньше. Ну, пусть тогда удовольствуется тем, что гасконец надеялся когда-нибудь стать герцогом, а титул маркиза, на его взгляд, чрезвычайно подойдет красавчику д’Антрагэ. - А вы, добрый брате, что делаете так далеко от своей обители? Если это, конечно, не тайна. Мы понимаем, что у такой важной особы, как сборщик податей могущественного аббатства Святой Женевьевы, могут быть свои секреты, правда, Шарль? Риберак и Антрагэ и сами имели возможность чуть прикоснуться к этим тайнам, один раз принц брал их с собой на таинственную встречу, правда, с кем она была, и зачем, Франсуа д’Оди так и не понял. Но, подкармливая необъятное чрево монаха, отчего не подкормить его тщеславие? Так гуся перед Рождеством подвязывают в корзине к потолку и откармливают орехами. Чтобы затем запечь гусачка на радость всем. Набирающая жирок птица считает, вероятно, что она при жизни попала в гусиный рай. Точно так же виконт собирался поступить и с братом Горанфло. Напоить, накормить, захвалить, и увезти с собой в Нерак. Вместе с ослом и непомерными аппетитами.

Шарль д'Антрагэ: Пока Франсуа прикинувшись святой добротой вопрошал достопочтенного монаха, Шарль прикидывал, во что им обойдется затеянная забава. Все то оно хорошо, и повеселить Генриха Наваррского, и самим развлечься, дело нужное и благодарное, но ведь эту бездонную бочку придется кормить всю дорогу до Нерака за свой счет. Не похоже было, что у брате задерживаются деньжата. Да и шутка ли прокормить такое брюхо! На поездку к своему дражайшему родственнику и возлюбленной сестре Маргарите, Монсеньор выделил не так уж и много средств своим приближенным. Если не сказать, что мало. Мадам Жозефина, принимающая в своей постели анжуйца всякий раз, как ее увешанный рогами супруг уезжал на охоту или по каким делам из Парижа, оказалась и то в два раза щедрее. Из чего граф де Гравиль сделал вывод, что их господин герцог Анжуйский стал, если не скаредным, то очень бережливым. Но возможно для такой экономии были причины, о которых Антрагэ и Рибейрак просто были не оповещены. Шарль прикинул, что монет, подаренных ему перед отъездом любовницами вполне хватит, чтобы прокормить брата Горанфло, и, наконец, улыбнулся своим сотрапезникам. Перспектива потом стать героем розыгрыша монаха и Бурбона стоила того, чтобы на нее потратиться. - Франсуа, я даже не сомневаюсь, что наш новый друг – есть вместилище большого количества тайн, и не только простых людей, - важно поддакнул приятелю граф, и благочестиво сложил руки, готовясь внимать молитве. Как только добрый брате начал читать слава хвалы Создателю*, Антрагэ склонился к уху гасконца и что-то быстро в него стал нашептывать, завершив свою тираду фразой: - … после этого он уже никуда от нас не денется, - дворянин многозначительно подмигнул своему подельнику, и вновь принялся делать вид, что шепчет слова молитвы. *согласовано с братом Горанфло

Франсуа де Рибейрак: После молитвы обед пошел своим чередом, блюда сменяли одно другое, бутылки, выставленные перед добрым братом Горанфло, пустели с такой легкостью, словно по ним была разлита святая водица, а не доброе французское вино. Первое время виконт, любивший и поесть, и выпить, почти так же, как добрую драку, еще пытался угнаться за столом за сборщиком податей, но сдался, признав свое поражение перед этим гигантом чревоугодия, сделав про себя вывод, что из аббатства его не иначе как выгнали за обжорство. Но пора было приступать к исполнению того небольшого плана, который блестяще придумал Шарль д’Антрагэ. Франсуа д’Оди встал из-за стола, потянулся, и подмигнул другу. - Продолжайте, дорогие мои, мой же организм требует некоторого… гм… опустошения. Так что я оставлю вас ненадолго. Выйдя во двор, по которому бегали заполошные куры, будущие пироги с курятиной, виконт Рибейрак огляделся по сторонам, и одобрительно кивнул. Как раз у забора рос роскошнейший терновый куст, с глянцевой листвой, красными ягодами и огромными колючками, длинной с палец. Франсуа даже поежился глядя на эти колючки, представляя, как они впиваются в тело. Но царапины пройдут, а шутка того стоила. Теперь нужно было подготовить, так сказать, сцену, чем анжуец и занялся, сходив на конюшню за сухой соломой и достав из седельной сумки кресало и трут в холщовом мешке. - Ла-ла-ла… ма-ме-му, - протянул он на манер церковного служки, распевающегося перед мессой. – Да, голос у меня только медведей пугать, ну да, надеюсь, брате не наделен тонким музыкальным слухом. Да и, с другой стороны, вряд ли голос Господа нашего (тут гасконец перекрестился) отличается нежными ангельскими переливами. Ну, другого-то у меня все равно нет, так что не будем капризничать. Рассуждая так, Рибейрак накрылся плащом, зашел за куст, прикинув, что тут его видно не будет, и приготовился терпеливо ждать.

Шарль д'Антрагэ: - Франсуа? – тихо позвал Шарль приятеля, выйдя спустя некоторое время за ним следом, и оглядывая окрестные кусты. И хоть вышел он из трактира с вполне известной целью, кусты присматривал совсем не для того. Если д’Оди его правильно услышал, то он сидит сейчас в одном из кустов. - Франсуа? – граф де Гравиль заприметил вполне себе внушительный куст, и торчащую из его листвы черную макушку Рибейрака. - У тебя все готово? Я скоро выведу нашего нового друга. Уже было бы пора. Антрагэ повидал в своей жизни немало чудес чудных, но вот чтобы человек столько ел и пил, не видел никогда. Желудок почтенного брате начинался очевидно сразу под местом, где должна была бы быть шея, а не три подбородка, а заканчивался где-то в области могучей поясницы монаха. В ином случае было необъяснимо, куда девалась вся та еда, которую метал им на стол хозяин заведения. И это заставило анжуйца в очередной раз подумать, что накладное общество компания такого обжоры. - Только я тебя прошу, не переусердствуй. Если он хлопнется в обморок, то я могу не успеть отбежать и меня раздавит эта туша, как мошку. День клонился к вечеру. Еще бы! Ублажая чрево сборщика подати аббатства святой Женевьевы, дворяне свиты герцога Анжуйского потеряли весь день. Хотя и в этом были свои плюсы. Никогда не унывающий Бальзак-младший быстро уговорил себя, что вечером пускаться в путь даже лучше, чем утром. Солнце так не припекает голову. Светило уходило на закат, и было самое удачное время, чтобы провернуть свою затею. - Не начинай, если вокруг будут люди, слышишь, Рибейрак? Иначе по Франции прокатится волна слухов, что в этом городишке дивные дела творятся, - рассмеявшись, Шарль зашел обратно в обеденную залу. - Либо я перебрал лишнего, друг мой, либо небеса пылают огнем. Вы должны сами в том убедиться, брате, или уверить меня, что это не так. Вцепившись в толстый локоть Горанфло обеими руками, Антрагэ попробовал стащить его со скамьи.  

брат Горанфло: - Меня, брат мой, увели от родного аббатства так далече егоные самые дела. Столь важные, что наш настоятель, не смог доверить эти дела никому, кроме меня. И нам с Панургом пришлось отправиться в путь, - в самом деле, не говорить же новым знакомым, что королевский фаворит заслал своего дружка в провинцию от страшного гнева кого-то там. Кого именно Горанфло не слишком понял, но Людовик был очень убедителен, а приглашение наведаться к его батюшке было очень заманчивым. А хорошо сидели! Ели, пили, говорили – все, ка любил Жак-Непомюссен. Этим трем занятиям он был готов предаваться бесконечно, прерываясь только на сон. Особенно нравилось брате, что господа не скупились, и можно было вдоволь набивать свое брюхо. Он даже грешным делом подумал, что, ведь и правда, было бы неплохо набиться этим щедрым людям в попутчики, но перспектива удаляться от Парижа еще дальше, чем его уже занесло, очень пугала достойного сына церкви. Нет-нет, скорей под крышу родимого монастыря. - Господь будет щедр к вам, братья мои, так же, как вы оказались щедры к одному из его служителей, - подкармливая свое брюхо, сборщик подати, не забывал благодарить своих сегодняшних благодетелей. – Да облегчится тело ваше, сударь, - крикнул он вслед удаляющемуся темноволосому дворянину, и проворно уцепил с блюда на столе самую толстую колбасу. Именно потому что рот его был занят делом важным и неспешным, месье Шарлю, пошедшему вслед за другом, вместо слов досталось крестное знаменье. Дворяне Монсеньора герцога Анжуйского на поверку оказались послабее в выпивке, нежели свитские короля Генриха. Ишь вон как их развезло с полдюжины бутылок на брата! - Что вы, бесценный мой граф?! Какие еще пылающие небес?! - Горанфло недоуменно захлопал глазами, не собираясь никуда вставать из-за стола. Однако сил у молодого человека было достаточно, чтобы не давать его руке дотянуться до ароматного куска пирога. - Пойдемте, - сокрушенно вздохнул монах, - и мы вместе увидим, что небеса столь же голубые, как и тогда, когда мы с вами зашли сюда. Однако, прежде чем встать и пойти, Жак-Непомюссен долакал все то, что оставалось в его бутылке, и мощными челюстями, предназначенными для великих застолий, откупорил новую, прихватив ее с собой.

Франсуа де Рибейрак: Поджечь куст было не сложно, сложнее было устроиться за ним так, чтобы и не обжечься о горящие ветви, и видеть все, что происходит на крыльце. Но самым трудным было не расхохотаться, когда Шарль выволок на крыльцо доброго брата Горанфло, который даже в эту минуту не расстался с бутылкой вина. Слегка прокашлявшись, он провозгласил так громко и торжественно, как только смог: - Брате Горанфло, смиренный агнец стада моего, слышишь ли ты меня, внимаешь ли мне? За углом забрехала собака, за ней еще одна, и еще. Не прибежал бы народец тушить пожар, потому что несдобровать тогда шутникам, не спасут господ дворян и их шпаги, и титулы, и даже имя герцога Анжуйского не спасет. И, да, кстати, на каком языке Господь вещал Моисею из горящего куста? На латыни, наверное. Ну да ладно, остается надеяться, что монах так пьян, что его не удивит глас небесный на французском. Да еще с легкий гасконским акцентом, который нет-нет, да прорезался у виконта де Рибейрака в самый неподходящий момент. - Се реку! Суждено тебе великое, обратить в веру истинную еретика Генриха де Бурбона, короля Наварры! Тут «глас божий», согнувшись в три погибели, закашлялся, потому что ветерок решил подуть в другую сторону и весь дым вместе с искрами полетел в лицо Франсуа д’Оди. - Встань и иди, - наконец, закончил он речь первым, что счел более-менее подходящим, а сам бочком-бочком, прокрался вдоль забора, чтобы войти в трактир с черного хода и сесть за опустевший стол. Отправив в рот пирог с курятиной и запив его вином, виконт подмигнул девице, обносящей посетителей заказанными блюдами. Он был весьма доволен собой.

Шарль д'Антрагэ: - Вон! Вон, смотрите, брате! – Антрагэ скакал, как молодой олень, вокруг туши монаха, нагоняя на него страху и тыча пальцем в сторону пылающего куста. – Оно перебралось с небес на куст! Я сам видел только что это диво!!! – Шарль с трудом сдерживал хохот, пряча его за суетой, а когда раздался из-за куста «глас Божий» с гасконским выговором, понял, что держаться больше нету сил, и плюхнулся на колени, ударившись лбом о землю, всхлипывая от смеха, но стараясь выдать эти звуки за рыдания. Чуть успокоившись, Бальзак воздел руки к небесам. - О, Господи! Я тебя слышу, - прошептал он, мысленно проклиная себя, что не учел той детали, что Рибейрак на латыни говорит так же, как играет на лютне или поет, то есть никак. А потому приходилось изображать, что все так и должно быть, и Боже Всемогущий с каждым общается на языке ему понятном. - Брат мой, а вы слышали это? – влажный от слез взгляд на миловидном лице обратился к Горанфло в восхищении. Граф де Гравиль даже подполз на коленях к сборщику подати и примкнул устами к поле его грязной рясы, вновь уткнувшись лбом землю и отплевываясь. - О, великий друг мой, именно благодаря вам, я удостоился чести узреть чудо. Ведь именно к вам были ныне обращены небеса, - не давая собутыльнику опомниться, Антрагэ поднялся с колен, отряхнул их, и потащил Горанфло обратно в трактир. - Франсуа, ты сейчас такое пропустил! У меня даже в горле пересохло. Шарль плюхнулся на скамью рядом с приятелем, забыв совершенно, что лоб перепачкан в пыли, и ткнув Рибейрака в бок кулаком, давая понять, что все прошло, как надо. Осталось закрепить успех, пока их новый друг из монастыря Святой Женевьевы не пришел в себя от увиденного и услышанного. Жаль они с Франсуа не увидят, как толстяк будет другим монахам рассказывать о чуде, явившемся ему.



полная версия страницы