Форум » Игровой архив » Плоды согласия, яблоки раздора » Ответить
Плоды согласия, яблоки раздора
Франсуа де Валуа: 29 сентября 1576 года. Франция, Сен-Жермен. Полдень.
Ответов - 14
Франсуа де Валуа: Его высочество герцог Анжуйский позировал для парадного портрета, с которого, к тому же, должны были быть написаны несколько миниатюр, которые будут отправлены с послами к тем европейским дворам, где имеются подходящие претендентки на роль супруги первого принца крови Франции. Надо сказать, Его высочество наслаждался процессом, хотя в груди и свербело от недоброго предчувствия. Все же, как это ни прискорбно признавать, он уже был женат на девчонке д’Омаль. Правда, брак так и не был консумирован, а значит, оставалась маленькая надежда на то, что возможно освободиться от этих уз, которые все больше тяготили принца, и все чаще он раздумывал над тем, чтобы признаться во всем матушке. Мадам Катрин наверняка нашла бы выход. К тому же, в последнее время, вдова Генриха II была ласкова и внимательна к своему младшему сыну, и Франциск, всю жизнь добивавшийся любви и внимания суровой матери, таял от знаков ее расположения, как масло на солнце. Взять, к примеру, этот портрет, и новый наряд, который доставили в Сен-Жермен. Меха, золотое шитье, тончайшее кружево. Его высочество горделиво подбоченился. Полуденный свет, падающий из окон дворца Сен-Жермен, подчеркивал все это великолепие, которое художнику предстояло перенести на холст. Подчеркивал он так же недостатки, но за это Его высочество был спокоен. Придворные художники знали свое дело. К тому же, Франсуа нравился себе. У него был внушительный вид, ладная фигура, величественная осанка, которую он перенимал у портретов своего отца и деда, самоуверенно полагая, что копия вполне может превзойти оригинал. Что в сравнении с этим пара оспин на лице? - Пишите не меня, мэтр, - покровительственно улыбнулся он художнику. – Пишите Францию! Разве женятся и выходят заму Валуа и Габсбурги, Тюдоры и Бурбоны? Нет, это Испания женится на Англии, Франция выходит замуж за Наварру. Так пусть же сегодня у Франции будет его лицо, лицо Франциска Валуа! Мэтр Дю Валь работал сосредоточено, в своей обычной, немного суровой манере. Его высочество уже предвкушал, как из рамы на него глянет его е собственное лицо, почти как из зеркала, только лучше, потому что глядя в зеркало он всегда видел там отражение своих страхов. На парадном же портрете будет видно лишь его величие.
Анри де Тюренн: Судьба – дама капризная, а Его Величество Случай благоволит не каждому. Жизнь, то и дело, преподносит сюрпризы и чинит препятствия к достижению той или иной цели. Преодолевая эти препятствия, многие устают, сдаются, опускают руки и плывут по течению, уповая на благосклонность этой самой Судьбы, которая, как и всякая дама, склонна не прощать ошибок и карает за них с женской утончённой жестокостью. И лишь единицы находят в себе силы преодолеть все препятствия. И тогда победителю достаётся самая высшая награда, но для каждого она своя… - Вы великолепны, Монсеньор! – Виконт де Тюренн уже несколько минут, изящно подпирая дверной косяк и оставаясь незамеченным, наблюдал за тем, как Франсуа Анжуйский – брат короля Франции и сын Флорентийки – создавал образ, который мэтр Дю Валь должен был запечатлеть на холсте. Но этих нескольких минут оказалось достаточно, чтобы голубые глаза, в которых утонула ни одна заблудшая душа, рискнувшая влюбиться в молодого виконта и которые, казалось, были созданы, чтобы ласкать взглядом возлюбленную, успели отметить и тончайшее кружево, и золотое шитье, и гордый вид принца. Следовательно, дела Монсеньора ни так уж плохи. Сам Тюренн был одет весьма просто, но с неизменным вкусом. Обратив на себя внимание комплиментом, Анри уверенно вышел из тени дверного проёма и отвесил брату короля поклон не лишённый изящества. - Я приветствую Вас, мой принц. – Внук Анна Монморанси, верный своей природной учтивости, кивком головы приветствовал и художника, одарив его любезной улыбкой. Люди искусства всегда вызывали уважение в молодом виконте, а беседа с ними доставляла истинное наслаждение. - Прошу простить меня, Ваше Высочество, что я вот так, без доклада. – Движением руки Анри указал на дверь, в которую только что вошёл. – Но к моему великому удивлению Ваша приёмная оказалась пустой. Даже сеньор де Ла Бати, что весьма странно, отсутствует. Де Тюренн был хорошо знаком со всеми свитскими герцога Анжуйского, поскольку и сам имел честь быть в свите брата короля. Но с некоторых пор многое поменялось. Если бы в феврале внуку коннетабля Анна Монморанси, который в компании единомышленников следом за молодым Бурбоном, загоняя лошадей, покидал Париж, сказали, что он вот так прибудет к монсеньору герцогу Анжускому, он бы решил, что собеседник бредит. Уж очень поспешно Анри покидал бывшего покровителя, который, к слову сказать, в то время нуждался в помощи не меньше Генриха Наваррского. Но вот на дворе сентябрь, и виконт де Тюренн перед Его Высочеством. - Вы, действительно, прекрасно выглядите. Монсеньор. Эти кружева Вам к лицу. Какая тонкая работа. – Анри подошёл к художнику и взглянул на полотно. – Я бы подчеркнул вот здесь и добавил тона здесь.– Виконт провёл в воздухе плавную линию. – Хоть Его Высочество и один из Валуа, он всё же не лишён своей индивидуальности. – Де Тюренн бросил в сторону принца ласковый взгляд бездонных голубых глаз.
Франсуа де Валуа: Художник неприязненно покосился на появившегося невесть откуда дворянина, возомнившего себя знатоком живописи. Беда этих господ была в том, что они считали себя знатоками во всем, на деле же умея хорошо только одно – махать шпагой. Но живописец, пусть даже удостоенный сомнительной чести рисовать королевских особ, всего лишь ремесленник, и Дю Валь это хорошо помнил, поэтому ответил на рекомендации молодого месье лишь ироничным кивком. - Монсеньор, не шевелитесь, - повелительно обратился он к принцу. Иначе тень будет падать на ваше лицо совсем не так, как нужно, и упаси бог, вы окажетесь на портрете без индивидуальности, о которой говорит этот месье. Принц, повернувшийся было на голос де Тюренна, послушно замер в своей величественной позе, стараясь не то, что не шевелиться – не моргать. Искусственная, чуть натянутая улыбка намертво приклеилась к его губам. - Не верю своим глазам, - протянул Франсуа, весьма довольный про себя тем, что его застали в таком, можно сказать, парадном виде. На свободе, в собственном дворце, позирующим для портрета. Уж кто-кто, а Монсеньор прекрасно знал, как важно первое впечатление. – Что такое, виконт, вам надоели наваррские пейзажи и вы затосковали по прежним друзьям? Рад вас видеть в Сен-Жермене, но, полагаю, вы к нам ненадолго? Монсеньор герцог Анжуйский был весьма и весьма злопамятен. От своих фаворитов он требовал верности, и верности абсолютной. Принц с радостью переманивал придворных у брата, но болезненно переживал, когда кто-то из его свитских переходил на службу к другому господину. А с де Тюренном так и произошло. Так что обманываться добродушными словами и сладкими улыбками Его высочества не стоило. Говорят, кстати, что яд лучше всего добавлять в сладости. Обманутый приятным вкусом, несчастный даже не заметит легкую горчинку смертоносного зелья.
Анри де Тюренн: Поймав на себе неприязненный взгляд мэтра Дю Валя, виконт лишь слегка пожал плечами – он дал совет, а уж следовать ему или нет, пусть художник решает сам. Анри интересовался живописью. Например, работы Франсуа Клуэ вызывали неподдельное восхищение внука Анна де Монморанси, особенно портреты покойного короля Карла IX. В своё время Екатерина Медичи покровительствовала этому художнику-портретисту, а гордая Флорентийка не подпустит к себе кабы кого. Де Тюренн бросил ещё один взгляд на полотно. Да, конечно, Дю Валь это не Клуэ. Характеры последнего были точны, он тонко описывал выражение лица, даже передавал фактуры материалов одежды. Дю Валь же многое старался завуалировать, приукрасить, скрыть недостатки. От этого портрет Франсуа Валуа получался чересчур величественным. - Поверьте Вашим глазам, Монсеньор. Вот он я. – Анри обернулся вокруг себя, ещё раз поклонившись принцу. – И, клянусь честью, весьма рад видеть Вас в добром здравии. А наваррские пейзажи… - д’Овернь умолк, как будто что-то припоминая, но уже мгновение спустя, выпрямившись и приподняв правую руку, призывая ко вниманию, продекламировал: Ручей поет журчанием своим: В нем нимф серебряных игра. Их стайки, смеясь, катают перлы на лужайке, Алмазы крутят, как угодно им.* Улыбнувшись и мысленно отпустив комплимент автору строк – Агриппе Д’Обинье, виконт продолжал. – Как видите, мой принц, наваррские пейзажи, как и нимфы, надоесть не могут. Но не мог же я забыть своего благодетеля. И, если бы меня не опередили, Бог свидетель, я бы помог Вам покинуть стены Лувра. Анри не лукавил. Он и его единомышленники в феврале, действительно, уже были готовы помочь бежать брату короля из заточения, но сей порыв, конечно же, не был бескорыстен, но об этом принцу совсем необязательно было знать. Герцог милостиво улыбался, но Тюренн с ранних лет состоял в свите Монсеньора, чтобы поверить в искренность этих улыбок. Анри, если уж называть вещи своими именами, предал брата короля, а последний предательства не прощал. Но виконт прибыл в Сен-Жермен с конкретной целью и деловыми предложениями. И был готов эти предложения принцу озвучить. Встав позади мэтра Дю Валя, Анри снова заговорил. -А вот надолго ли я здесь, зависит от Вас, мой принц. – Де Тюренн многозначительным взглядом указал герцогу на художника, давая понять, что разговор тет-а-тет приветствуется. *автор строк Агриппа Д'Обинье
Франсуа де Валуа: - Верю, виконт, верю, - добродушно отозвался Монсеньор, старательно делая вид, что не замечает знаков де Тюренна, и не уточняя, чему именно верит. Своим глазам или заверениям д’Оверня в том, что «если бы», то тот «бог свидетель». Бог вообще очень удобный свидетель, ибо все видит, но крайне редко что-то говорит. Не спешил Франциск Валуа и отсылать художника. Святая пятница, как говаривал Беарнец, с чего вдруг? Что бы там ни решил сообщить ему бывший свитский, это может и подождать. Если, конечно, у де Тюренна в рукаве не припрятано для принца короны, а это мало вероятно. Портрет важнее. По этому портрету его будут судить при иностранных королевских и великокняжеских домах. По этому портрету его будут судить даже тогда, когда он покинет этот мир, прожив долгую, полную великих свершений жизнь. Франсуа очень надеялся, что отблеск этих великих свершений будет виден на портрете. Во всяком случае, когда Дю Валь писал гугенотских вождей, те у него получались не людьми, а фигурами политическими. Этого Его высочество желал и для себя. Однако, и отсылать де Тюренна, не выслушав, Франсуа не собирался. Хотя и сомневался, что услышит для себя что-то действительно ценное. Время для старых заговоров прошло, а для новых еще не наступило. Во Франции был свой король, в Наварре свой, а именно между этими двумя коронами метался принц последние четыре года. Видимо, пришло время искать ее где-то в другом месте. «Если, конечно, удастся решить маленькое затруднение в лице лотаринской девчонки», - напомнил себе Франсуа, чтобы уж сильно не воспарять душой к мечтам. - Ну, раз это зависит от нас, д’Овернь, то оставайтесь на обед, - великодушно предложил Его высочество. – Сегодня я обедаю у себя. Может быть, если повезет, вы даже встретитесь с кем-нибудь из ваших бывших друзей. Как Дю Валь добавлял на свой холст светлые мазки, чтобы сам лик первого принца крови внушительнее выступал из темноты фона, так и Франсуа умело добавлял в приветливые речи едва уловимые оттенки, которые должны были дать понять виконту де Тюренну, что все изменилось. Больше он не тот несчастный, всеми забытый принц, заточенный в Лувре. Он сумел добыть себе свободу, вернуть положение наследника французского престола и приумножить его блеск. А значит, теперь он решает, когда и кого выслушивать. - Мы же закончим к обеду, мэтр? - Если солнце не уйдет за тучи раньше, Ваше высочество, - отозвался Дю Валь, которому были безразличны все дворцовые интриги. Он делал свое дело, делал его хорошо, и считал, что этого достаточно.
Анри де Тюренн: - Вы абсолютно правы, мэтр. – Внук Анна Монморанси кивком головы подтвердил своё согласие со словами художника. – Солнце – светило своенравное и непредсказуемое. Сейчас оно светит, позволяя Вам передать на холсте гордую осанку Монсеньора, присущую многим его предкам. Уверенный взгляд, милостивую улыбку. А стоит солнцу скрыться за облаками, лягут тени… здесь, – Анри указал Дю Валю на холст, - и здесь, и даже здесь…Взгляд потухнет, улыбка получится натянутой, тень скроет задний план, отчего гордость осанки исчезнет. – Минутная тишина.- Так что, мой принц, ловите момент, пока светило благоволит Вам. Другого случая может не представиться. Анри подошёл к изящному столику, но котором красовалась огромная ваза с фруктами. Из всего разнообразия он выбрал персик с розовыми боками, покрытыми нежным пушком. - Благодарю за приглашение. Это большая честь для меня, Ваше Высочество, отобедать с Вами. К тому же, если быть искренним, мне порядком приелись Неракские блюда, обильно сдобренные чесноком. – Де Тюренн улыбнулся, отчего взгляд голубых глаз стал по-детски наивным. – А давайте, как раньше, мой принц. – Шевалье подкинул персик в руках. – Дичь, вино в изобилии, фрукты. Возможно, и мои бывшие друзья присоединятся к нам. Хотя, - Анри погладил пальцем «пушистые» бока персика, – я склонен называть бывшими только тех друзей, против которых мне придётся обнажить шпагу, а с господами из свиты Вашего Высочества, мы, Слава Небесам, пока в фехтовании не упражнялись. Д’Овернь продолжал вертеть сочный фрукт в руках. Персик – дитя юга. Сколько же историй слышал виконт об отравлении персиками, сдобренными ядами. Поговаривали, что и Генриха Наваррского тоже пытались отравить при помощи этого плода. Вздрогнув, Анри вернул фрукт на прежнее место. Не может быть, чтобы у Франсуа Анжуйского дела пошли на лад. Быть может, это всего лишь мишура? Да и благосклонность принца в отношении него самого настораживала. Возможно, и не стоит торопиться с предложениями. Нужно выждать. А ждать молодой де Тюренн умел. Благо, он с раннего возраста служил Монсеньору и просиживал часами в его приёмной, страдая скукой и бездельем. Подождать, пока не скроется солнце – легко! А оно скроется, Монсеньор. Тюренн опустился в кресло, остановив взгляд голубых глаз на позирующем художнику брате короля. «Не похожи Вы, Монсеньор, на беззаботного принца, наслаждающегося жизнью. Точно так же, как Ваш портрет не похож на свой оригинал».
Франсуа де Валуа: - Ах, друг мой виконт, призрачно все в этом непостоянном мире. Враги становятся друзьями, друзья врагами. Шатильон и покойный герцог де Гиз тоже когда-то души друг в друге не чаяли, а чем все закончилось? Но не будем о столь грустных вещах, - слащаво улыбнулся Его высочество, надеясь, что персик встанет колом в горле бывшего фаворита. Право же, это будет только справедливо, после того, как виконт бросил его, перебежав на сторону мужа Маргариты. – Вы знаете, де Тюренн, меня хотят женить! Но это еще не самое ужасное. Самое ужасное, что я даже не прочь обременить себя цепями Гименея. Франциск Валуа прочувствованно вздохнул, словно бы уже вкушал мысленно плоды супружеского счастья. Под бесценными мехами становилось жарко, как под одеялом. Хорошо бы, его будущая жена оказалась не только богатой и знатной, но и хоть чуточку привлекательной. Все же им двоим придется постараться, чтобы восполнить недостаток дофинов в семье. Конечно, если вдруг господа Гизы не очнуться, и не вспомнят, что пока что он получил от них только белобрысую пигалицу, а корона Франции как была, так и осталась миражом. - Мария Макимилиана Баварская – раз, Изабелла Клара Евгения, моя племянница – два, Елизавета Тюдор – три, инфанта Екатерина де Бурбон – четыре, - перечислил Монсеньор официальным тоном. - Я никого не забыл? Кажется, нет. Вот так вот, де Тюренн, четыре дамы и я один. Придется выбирать! Правда, моя племянница еще слишком юна, а Елизавета Английская наоборот, юна не слишком, но остальные две дамы мне очень даже по сердцу. Да, кстати, может быть, расскажете мне о маленькой сестренке короля Наваррского? Как она из себя? Мне нужна жена красивая, но смирная. Две католички, кальвинистка и глава англиканской церкви. Право же, есть из чего выбрать! И каждая из них будет ожидать, что муж разделит с ней не только мирские блага, но и царствие небесное. И в этом разрезе положение принца, как католика, сочувствующего гугенотам, было как нельзя более кстати. Шаг вправо, и перед вами добрый католик, шаг влево и приветствуйте Франциска Валуа, горячего сторонника Реформации!
Анри де Тюренн: Д’Овернь одарил младшего сына Екатерины Медичи улыбкой, выражающей согласие – не будем о грустном, так не будем. Хотя, чем закончилась дружба между Франсуа де Гизом и Гаспаром де Колиньи, ни для кого не было секретом. Только уж слишком неудачный пример, Монсеньор. Во всяком случае, молодой де Тюренн не припоминал, чтобы когда-то предпринимал попытки незаслуженно присвоить себе часть славы того же Бюсси. А одной из причин, почему Шатильон и Гиз стали злейшими врагами, называли именно эту. - Женить? – Анри рассмеялся. – А Вы, мой принц, полагали, что Вас минует эта участь? – Виконт быстро взял себя в руки, и звонкий смех сменила выдержанная улыбка. – А тот факт, что Вы и сами не против женитьбы, радует. И что же у нас с претендентками? Этот вопрос можно было и не задавать. Принц сам перечислил всех, кто имел хоть какие-то шансы назваться его супругой. Среди прочих было упомянуто и имя инфанты Екатерины де Бурбон – сестры Генриха Наваррского. Анри ничем не выдал своего живого интереса к сказанному герцогом Анжуйским. - Бог мой, Ваше Высочество. - Де Тюренн поднялся с кресла и, приблизившись к принцу практически вплотную, стараясь сдержать улыбку, продолжил. - Мария Макимилиана Баварская? Но вспомните, мой принц, портрет этой дочери Альберта V. – Шевалье бросил красноречивый взгляд на брата короля. - А он, наверняка, писался при правильном освещении, чтобы скрыть все недостатки. - Анри обошёл принца и встал с другой стороны. - Елизавета Тюдор, конечно, королева, но, как Вы и сами только что заметили, Монсеньор, не слишком молода. А хотелось бы, чтобы Ваша супруга была королевой не только в своей стране, но и на супружеском ложе. Имя Изабеллы Клары Евгении де Тюренн как бы невзначай выпустил из внимания. Кроме молодости, не к чему и придраться. Но здесь, сам того не подозревая, Франсуа повернул разговор в нужное для внука Анна де Монморанси русло – спросил о сестре Генриха Наваррского. - Екатерину де Бурбон можно смело назвать достойной наследницей своей матери - Жанны д'Альбре. – Анри пытался говорить так, как будто ему совсем безразлично, какое мнение сложится у принца о сестре Беарнца по его рассказу. – Образована, весьма начитана. – Де Тюренн снова занял своё место в кресле.- Говорите, мой принц, жена должна быть красивая и смирная? – Шевалье улыбнулся. – Такое возможно. Присмотритесь к инфанте Наваррской. И…к чёрту портреты. Вы же можете наведаться в Нерак, скажем, навестить Вашу сестру и воочию увидеть Екатерину де Бурбон, а я с превеликим удовольствием буду Вас сопровождать, Монсеньор.
Франсуа де Валуа: - Королева Жанна в молодости была хороша собой, это верно, - согласился принц, сделав вид, что не услышал приглашения де Тюренна в Нерак. Впрочем, предложение было сделано в тоне шутки, что давало Его высочеству возможность отнестись к нему как угодно. Например, забыть о нем сейчас и вспомнить потом, в более подходящее время. – Но ее брат беден, что он может дать за своей сестрой, кроме пары деревень? Король Наваррский виртуозно играл перед носом Флорентийки своим отречением, пока был пленником в Лувре, но можно было не сомневаться, сейчас корону у него можно отнять только с жизнью. А еще, Анрио наверняка обеспокоется тем, чтобы у него появился законный наследник, а лучше несколько. Тогда и сестричку можно без страха выдавать замуж, и не опасаться, что ее муженек будет лелеять мечты занять его место на троне. Франсуа был заносчив и самовлюблен, но он рос рядом с троном, наблюдая, как короны меняют головы, запоминал и делал выводы. - Королева Англии, конечно, куда более завидная невеста, но уж очень разборчивая, как знать, не сочтет ли она мою молодость недостатком. Моя племянница еще юна, придется подождать года четыре, прежде чем она сможет выполнять свои обязанности. Что мы имеем в остатке? Всю ту же Марию Максимилиану? И, да, я видел ее портрет, только вот, что я скажу вам, виконт, вы не увидели на нем самого главного. А я это главное очень хорошо разглядел! Франсуа улыбался, но глаза его блеснули холодно и расчетливо. Марию Баварскую нельзя было назвать красавицей, это верно, как, впрочем, и рыжую Бесс, и носатую Катрин Бурбон, и черномазенькую дочь покойной сестры Изабеллы, хотя последняя, возможно, пойдет в мать, если не красотой, то обаянием. Что поделаешь, династические браки методично уничтожали в представителях лучших семейств Европы всю внешнюю привлекательность, и умножали болезни, которые перекочевывали из одного рода в другой. - Вы, д’Овернь, глядя на портрет этой дамы, видели невыразительное лицо, а я любовался длинным списком родственников-курфюстов, которые, друг мой, выбирают Императора Священной Римской Империи. А дядя нашей принцессы, Максимилиан II, довольно стар, и, как говорят, болен. Поэтому я нахожу ее здоровье отменным. Вы находили ее глаза тусклыми, а я видел в них сияние золотых талеров, которые дают ей в приданое. Вот так, виконт, любуются портретами принцесс! Не желаете проехаться вместе со мной в Баварию, Тюренн? Как вы сказали – к черту портреты! Монсеньор рассмеялся, вполне довольный собой. Он не собирался отказываться ни от одной из возможностей, которые сулил ему брак на одной из принцесс Европы. Но с недавних пор в его сердце закралась мечта еще более честолюбивая, чем мечта стать королем Франции.
Анри де Тюренн: Дебаты о претендентках на роль супруги французского принца быстро наскучили Тюренну. Весь этот разговор сводился не к обычной мужской дискуссии о красоте, женственности, манящему взору дамы, а банально оценивалось её приданое, родственники, ну и, самую малость, внешние данные. Но разве можно упрекнуть герцога в этом? Конечно же, нет. Он изначально собирался жениться не на женщине, а на её титулах, коронах, деревнях и на всём генеалогическом древе её рода. Хотя, как ни странно, упоминал и природные данные будущей супруги. Хоть виконт и расхваливал инфанту Екатерину де Бурбон перед герцогом Анжуйским, делалось это, разумеется, с умыслом, но для себя Анри, ещё будучи в Нераке, решил, что нет никого прекраснее и желаннее королевы Наваррской. Д’Овернь тряхнул головой, отгоняя от себя навязчивое мечтательное настроение. Хватит говорить о женщинах, иначе он не выполнит того, зачем сюда пришёл. - Монсеньор, в некоторых случаях важны не деревни. Это дело наживное. – Тюренн вернулся к разговору о приданом Екатерины Бурбон. – Не помните, что там Ваш брат Карл обещал королю Наваррскому в качестве приданого за сестру? – Тюренн улыбнулся. – Думаю, и сам Генрих уже не помнит, поскольку ничего из обещанного так и не получил. Но, тем не менее, он на свободе – раз, - Анри подрожал принцу, считающему претенденток на звание своей супруги. – Корона, какая-никакая, у него есть, и, должен заметить, весьма неплохо сидит на его голове, - два. И, наконец, у него в женах одна из самых прекрасных женщин в Европе – три. И всё это благодаря поддержке верных людей, мой принц, которые до последнего были с ним в ту проклятую ночь Святого Варфоломея; которые прикрывали его тыл, когда Наваррский покидал Париж; которые до сих пор верой и правдой служат ему, чтобы корона Наварры не соскользнула с его головы. Ну вот и наступил кульминационный момент. Судьба не захотела ждать обеда. Или когда солнце скроется за тучей. - Без поддержки верных людей не нужны будут деревни, не мила будет даже самая красивая супруга. – Де Тюренн посмотрел на принца своими голубыми глазами. – Ваше Высочество, я с ранних лет состоял у Вас на службе. И, видит Бог, выполнял её исправно. Даже покинув Вас, я не мог не думать о своём принце. И вот я здесь, Монсеньор. И предлагаю Вам поддержку.
Франсуа де Валуа: Как удивительно вовремя пришла поддержка верных людей! Не тогда, когда он был пленником брата в Лувре, не тогда, когда бежал в Анжер, и готовился к войне с королем. Нет. Тогда король Наваррский, виконт де Тюренн и многие, многие другие предпочли остаться в стороне и посмотреть, чем все закончится. А сейчас, когда его позиции укрепились, к нему спешат с предложениями преданности и дружбы. Которые Монсеньор находил для себя неудобными по нескольким причинам, и не последней было нежелание вызвать неудовольствие брата. Между ними пока воцарился худой мир, который, как известно, лучше доброй ссоры, и нарушать это зыбкое перемирие первым принц не хотел. А это вполне могло случиться, если в его дворец будут наезжать бывшие свитские, а ныне приближенные Генриха Наваррского и открыто, в голос, говорить о поддержке верных людей, как будто затевается война или заговор! Такие разговоры ведутся осторожно, уединенно, для таких разговоров, если они, конечно, серьезны, принимаются должные меры, дабы их никто не подслушал. Так что, виконт, либо вы растеряли всю осторожность, либо надеетесь, что ее растерял я, подумал про себя Франсуа, вслух же произнес как можно сердечнее: - Милый виконт, как это любезно с вашей стороны! Право же, я тронут до глубины души. Но право же, не вижу, как вы, состоя на службе у моего дорогого брата Генриха Наваррского, можете поддержать меня. Разве что советом относительно портрета, но я полностью положусь в этом вопросе на мэтра Дю Валя. Его высочество, чья шея затекла от неестественно-прямой посадки головы, воспользовался случаем, чтобы слегка наклонить голову, выражая мэтру свое уважение, а де Тюренну свое расположение. Накрахмаленный плоеный воротник, на котором голова принца возлежала, как на тарелке, затруднял этот маневр, но герцог Анжуйский справился и не без изящества. - Но пусть ваша чувствительная душа будет за меня спокойна, д’Овернь. Вы видите, все чудесно не только у короля Наваррского, но и у меня. С Его величеством королём Франции мы снова любящие братья, одна семья. Все недоразумения, разделявшие нас, позади. Скоро я обзаведусь женой. А пока что самые большие волнения в моей жизни связаны с улучшением парка перед дворцом. Но это волнения приятные. Вот так. Если их разговор подслушивают, то его маленькая декларация любви и верности брату Анри не останется незамеченной. Рисковать Франсуа не любил, во всяком случае, не ради слов, которые только звучат красиво. - Ах, де Тюренн, - прочувствованно вздохнул он, поднимая взгляд к потолку, расписанному на подобии ночного неба, созвездиями и светилами. – Мне кажется, мы, наконец, вступаем в счастливую пору мира и согласия, и я надеюсь, в ближайшие годы мне понадобятся не верные люди, а добрые друзья, которые разделят со мной радости, как делили печали. Чего от всей души желаю и королю Наваррскому. Тут, прервав свою маленькую речь, Франсуа, этот искуснейший притворщик, позволил тени сомнения промелькнуть на своем лице. - Надеюсь, виконт, у Его величества короля Наваррского действительно все так благополучно, как вы говорите, и те верные люди, о которых вы твердите, не только следят за тем, чтобы корона не соскользнула с его головы, но и дают ему хорошие советы. Например, советы жить в мире и согласии с королем Франции, не смотря на то, что не все вопросы улажены. Конечно, приданое это важно, но, как вы заметили с присущей вам проницательностью, в женах у него одна из прекрасных женщин в Европе. Художник, слушавший разговор принца и его бывшего придворного в пол-уха, тщательно протер кисти и отложил их в сторону. - Еще один-два сеанса, Монсеньор, и портрет буде закончен, - поклонился он. – С вашего позволения, продолжим через пару дней, краски должны высохнуть. Поклонившись и выйдя вон, мэтр Дю Валь, лишь недавно покинувший Наварру ради Франции и Нерак ради Парижа, позволил себе тонкую улыбку. Судя по всему, при дворе Бурбона что-то затевалось. Впрочем, там всегда что-то затевалось.
Анри де Тюренн: Д’Овернь проводил Дю Валя до двери долгим проницательным взглядом. От него не укрылась и тонкая улыбка, заигравшая на губах художника. Идите-идите, мэтр, мысленно обратился бывший анжуец к удаляющемуся Дю Валю, иначе Ваше видение образа Монсеньора пострадает и это потом скажется на портрете – вместо величественного брата короля Генриха Третьего Валуа с уверенным взглядом и гордой осанкой Вы напишите младшего сына Екатерины Медичи обречённого самой Судьбой на вечные метания, увиливания и предательства. - Великолепно! – Тюренн занял место художника и бросал на незавершённый портрет герцога взгляды, вкладывая в них как можно больше восторга. – Мои комплименты Дю Валю. На портрете, Монсеньор, как и в жизни, Вы выглядите довольным своей судьбой и уверенным в завтрашнем дне. Значит, всё действительно так прекрасно, как Вы говорите. И поверьте, мой принц, я несказанно рад этому. – Анри взял в руку кисть только что протёртую художником. Бросив взгляд на брата короля, шевалье, не касаясь холста, провёл в воздухе несколько плавных линий. – Хотя, если уж быть абсолютно искренним, пару предметов, дабы придать композиции завершённость, я бы дописал. Но, увы, это уже будет недостоверный портрет, да ещё и обвинят в крамольных мыслях.- Д’Овернь вернул кисть на прежнее место и, бросив ещё один взгляд на портрет, - на этот раз уже не восторженный, а безразличный, - подошёл к принцу. - Давайте я помогу Вам, Монсеньор. Здесь весьма душно. – Улыбнулся Тюренн сыну Флорентийки, предлагая ему освободиться хотя бы от мехов. – А знаете, мой принц, я был только что неправ, предлагая дополнить портрет короной на Вашей голове. Образ и без неё будет завершённым, а Вы в жизни счастливым и не обременённым столь тяжкой ношей. К тому же Вас, судя по всему, скоро будут называть покровителем искусства и творческих людей. Портреты, улучшение парка…Наверняка, украсите его изящными скульптурами пока что неизвестных мастеров, но которые, благодаря Вашему покровительству, в ближайшее время станут востребованными. Как будто забыв о только что предложенной помощи по освобождению принца от мехов, де Тюренн вернулся в кресло, в котором сидел недавно. - А у короля Наваррского, как и у Вас, мой принц, действительно всё прекрасно. Он забыл о политике и наслаждается жизнью под крылышком своей очаровательной супруги. А вот я весь извёлся бездельем. – Анри глубоко вздохнул. – Да и многие другие дворяне, которых, кстати говоря, я собирал для того, чтобы помочь Вам, мой принц, покинуть стены Лувра зимой. Но, увы, тогда нас опередили, и мы не смогли доказать Вам своей преданности. А сейчас Вы, Монсеньор, в нас не нуждаетесь. – Тюренн посмотрел на принца своими голубыми глазами, в которых, казалось, застыла тоска и разочарование. – Ну что ж, мой принц, нет так нет. – Шевалье поднялся с кресла. – Возможно, Вы и правы. Мы вступаем в пору мира. Сейчас каждый на своём месте. Генрих Валуа - король Франции. Генрих Наваррский - король Наварры. Вы, мой принц, великолепно позируете художнику. - Д'Овернь улыбнулся. - Ваше Высочество, весьма мудры и проницательны и были бы настоящим королём своей страны. – Тюренн поклонился Анжуйскому так, как поклонился бы Генриху-Александру. - Но не смею больше отнимать у Вас драгоценные минуты. Вас ждёт парк, Монсеньор, а меня дальний путь.
Франсуа де Валуа: Корона! Глаза Франсуа зло сверкнули. Он что, по мнению Тюренна и ему подобным, осел, которого заставляют перебирать ногами, дразня морковкой на веревочке? Очевидно, что так. Потому что, декларируя свою преданность так рьяно, корону следует либо приносить к ногам господина вместе с головой прежнего короля, либо сложить свою голову в этой борьбе. Д’Овернь же поступал как кокетливая дамочка, завлекающая кавалера, показывая то ногу, то грудь, то изгиб бедра, и тут же напуская на себя невинный вид. Иными словами, он заставил принца насторожиться еще больше и заподозрить ловушку, заманить в которую его пытались изрядно подгнившей приманкой. Кто? Не исключено, что новый господин де Тюренна, король Наваррский. Разделяй и властвуй, как говорили древние. Сей раздор среди братьев Валуа, чтобы ослабить их, а значит, стать сильнее самому. Вот только платить за такие игры будет он, герцог Анжуйский. И не исключено, что платить своей жизнью. Его высочество сам снял с себя накидку, подбитую бесценным горностаем. Подарок нелюбимой и нелюбящей матери. Снял с шеи тяжелую золотую цепь, усыпанную изумрудами и сапфирами, подарок ненавистного брата. Налил себе вина и сел в кресло. Все это с улыбкой покровительственной и лишь самую малость насмешливой. - Увы, милый мой виконт, если бы я каждый раз, словно принцесса в башне, дожидался, когда вы и ваши люди вспомните обо мне, я бы, пожалуй, и состарился в ней. Не я вас опередил, виконт, а вы опоздали. Опоздали зимой, и опоздали сейчас. Франсуа глотнул вина, на языке расцвела нежная сладость, напоминающая о солнечных летних днях. Днях, которые он провел в Анжере. Они пошли ему на пользу, сделав сильнее. - Зато успели к королю Наваррскому, - закончил Монсеньор свою мысль, продолжая улыбаться все так же любезно, и испытывая при этом ни с чем несравнимое удовольствие реванша. За те ночи, когда он в одиночестве был заперт в Лувре, не мог уснуть от страха, за побег в морозную ночь лишь с Орильи и Рибейраком, устроенный не виконтом д’Овернем, а Жанной де Лонгжю. За те тысячу смертей на дрянных постоялых дворах, когда ему казалось, что беглецов настигла королевская стража. За все. - Что ж, я понимаю, нельзя успеть везде. Франсуа наклонил голову, все еще обрамляемую роскошным белым воротником, отстроченным золотым кружевом, блеск которого так мастерски передал мэтр Дю Валь на своем портрете, давая виконту де Тюренну понять, что аудиенция, начавшаяся столь неформально, заканчивается в полном соответствии с предписаниями придворного этикета. - Счастливого пути, месье и передайте тысячу приветов моей возлюбленной сестре Маргарите.
Анри де Тюренн: Аудиенция окончена. Цель не достигнута. Но «битва», ни в коем случае, не проиграна. Да, Его Высочество хитрил, но это было вполне естественно, поэтому Тюренн и бровью не повёл, когда принц сделал вид, что не понял, о какой помощи говорит его бывший свитский. Продолжать разговор не было смысла. Лучше пока отступить, чтобы потом, быть может, выждав более подходящий момент, возобновить его вновь, но уже имея на руках другие козыри. А уж история покажет, кто окажется в победителях, а кто в проигравших. Это как гамбит в шахматах – в начале партии пожертвовать пешку или фигуру для скорейшего развития событий, занятия выгодной позиции и навязывания острой борьбы сопернику. Ну что ж, Монсеньор, перемирие с королём у Вас, наверняка, ненадолго. Сколько их уже было. А пока что занимайтесь для вида парками, портретами. Хотя в эти увлечения принца виконт, конечно же, не верил. Он долго служил герцогу Анжуйскому, чтобы так просто поверить во всё это. Отвесив брату короля поклон, Анри улыбнулся. - Вся Ваша тысяча приветов будет передана королеве Наваррской, мой принц. В приёмной было всё так же тихо и безлюдно. Даже завсегдатаев бархатных подушек не наблюдалось. Вряд ли все свитские Его Высочества, как и сам принц, были увлечены искусством. В воздухе не чувствовалось беззаботности, которую так усердно демонстрировал Анжуйский. Что-то здесь было не так. Сен-Жермен де Тюренн покидал с лёгким сердцем. Если зимой, оставляя Париж, виконт ещё ловил себя на мысли, что частичка его сердца остаётся здесь, то сейчас он увозил с собой и эту частичку. Не оглядываясь… Всё дальше и дальше. Эпизод завершен
полная версия страницы