Форум » Игровой архив » Солнце на лезвии » Ответить
Солнце на лезвии
Екатерина Медичи: 28 августа 1578 года, Тур. Франция.
Ответов - 14
Екатерина Медичи: Тот, кто обладает властью, теряет право на свои желания. У любой из сопровождающих Екатерину Медичи и Маргариту Валуа фрейлин было больше права на счастье, чем у двух королев, старой и молодой. Но то, что королева-мать поняла еще в детстве, королева Наваррская, похоже, поймет только к старости. В лучшем случае. Сидя в кресле с высокой, жесткой спинкой, Флорентийка выслушивала приветствия знатных, богатых или просто влиятельных жителей города Тура, пришедших выразить ей свое почтение. В ее годы подобные поездки становились все тяжелее, но что поделать? Кто-то должен был взять на себя еще и это бремя. Францию следовало привести к повиновению королю, но сделать это не силой оружия, а силой слова. Слова ласкового, увещевательного. Материнского, если угодно. Город «трех башен» был очень важен для короля. Настолько важен, что у Флорентийки было специальное послание от Его величества для тех, кто вершил судьбу Тура. Но пока что Ее величество лишь милостиво выслушивала других, не спеша подать свой голос. Все хорошо в свое время. Время молчать и время говорить…Во всяком случае, вещи истинно важные. - Мой сын, король Франции, мой второй сын герцог Анжуйский и я сама, мы все надеемся на то, что поданные Его величества внемлют его любящим увещеваниями и оставят вражду… - Увы, мадам, это так трудно, - осмелился возразить королеве полноватый господин в черном камзоле с отложным воротником, почтительно кланяясь и потея от волнения. - Трудно, но не невозможно. Труд, господа, - внушительно возвысила голос Екатерина Медичи, и глаза ее под вдовьим чепцом с черной вуалью, блеснули властно и жестко, и мало кто мог в зале выдержать огонь этих глаз. - Труд, господа, главная добродетель! Никогда Флорентийка не полагалась на обычное оружие женщин – красоту, капризы, слезы, улыбки. Она сражалась, как мужчина и правила, как мужчина, притворяясь слабой только когда это было ей выгодно. Но сейчас следовало показать свою силу. И, да, кстати, кто этот господин, осмелившийся ей возражать? Её величество едва повернула голову к маркизе де Сабле, стоящей рядом, у кресла. Дама держала наготове ароматические соли и платки, но в действительности же в ее обязанности входило знать и подсказывать госпоже имена всех, с кем она говорила. Кого-то Медичи хорошо знала, с кем-то ее связывали давние узы вражды или дружбы. Но время не стоит на месте, и в зале было много новых лиц. И уже они, в свою очередь, могли стать друзьями или врагами королевы-матери, а значит, и короля.
Изабель де Лаваль: - Мэтр Маиз, богатый торговец шелком, - прошептала Изабель де Ллаваль, вкладывая в ладонь королевы-матери платок. Солнечный луч скользнул по светлым волосам молодой женщины, играя драгоценностями, высвечивая ясные, безмятежные глаза, в которых, казалось, никогда не было и не могло быть сердечных бурь, тревог или печали. В этом сходство между драгоценными камнями и женским взглядом, какие бы грозы не проносились над ними, из всех штормов они выходят по-прежнему чистыми и прекрасными. Решение королевы-матери отправится на Юг, чтобы лично проводит дочь к мужу, стало для многих неожиданностью. Придворные задавались вопросом – а не является ли это знаком охлаждения между матерью и ее царственным сыном? Не мудрено, после стольких событий. Но дело было в том, что Флорентийка отчаянно желала мира для Франции. Страны, в которую она приехала почти ребенком, и которую хотела передать свои детям. Передать процветающей, а не обнищавшей, раздираемой религиозными войнами. И, как всегда, когда одна чаша весов начинала опасно тянуть Францию к гибели, Екатерина Медичи все свои силы, все влияние бросала на другую. Нынче Лига становилась все более влиятельной, и это страшило королеву-мать, посему, она собиралась открыто поддержать протестантов. Что думал по этому поводу король? Откровенно сказать, никто не мог нынче знать, что думал король… А Екатерина Медичи была уже не молода, и когда Изабель имела возможность стоять вот так, совсем близко, она различала и нездоровый цвет кожи королевы-матери, и то, как время от времени ее пальцы дрожат от тщательно скрываемой боли. Ноги старой женщины болели, и не было больше рядом того, кто своими снадобьями и добрым словом мог утешить эту боль. И тогда в сердце фрейлины боролись страх и жалость, любовь и ненависть к этой удивительной, безжалостной, невероятно сильной и в то же время такой слабой королеве. Сделав едва заметный шаг назад и в сторону, маркиза оказалась рядом с еще одной фрейлиной, сопровождающей Ее величество в поездке. Франсуаза де Ла Ферьер была фавориткой принцы, но королева пожелала ее иметь при себе. Возможно, каприз, но даже капризы Ее величества не обсуждались. Бирюзовый шелк коснулся атласа цвета алой розы. - Надо поторопить служанок. Королева скоро устанет. И проследить, чтобы на ужин ей не подавали острых соусов. Тихий шепот невидимых заговорщиц. Пока Екатерина Медичи заботилась о Франции, кто-то должен был позаботиться о Екатерине Медичи…
Франсуа д'Анжервиль: Попасть в замок было не так уж сложно. Как и говорили святые отцы – всегда найдутся истинно верующие, те, кто помогут. И они нашлись, нашлись удивительно быстро. Того, кто раньше был графом д’Анжервиль, а нынче безымянным глашатаем воли божией приветили братья из Тура. А приняв, устроили в замок слугой. Возможно, если бы граф помнил свою прежнюю жизнь, он бы счел себя униженным нынешней ролью. Но бог (или дьявол) прежде чем сделать его своим орудием, потрудились стереть память о прошлой жизни и почти до неузнаваемости изменить черты его лица. Воистину, сила Его безгранична. Старый королевский замок был тесен и мрачен, и брату Гуго, как именовали его в монастыре, казалось, что даже тени вступили с ним в заговор. Тени его скрывали, прятали, делали почти невидимым. Иногда, конечно, ему приходилось из тени выходить. Что видели при этом другие? Исполнительного слугу в синем камзоле, с золотой лилией на груди… Что видел он? Цель. И к этой цели он подходил все ближе. Королева-мать говорила, говорила и говорила. Сладкоголосая, ядовитая змея. Как ему объяснили в обители, где он нашел приют, слова – ее единственное оружие. Брат Гуго встал так, чтобы видеть виновницу всех бед Франции. Мать негодного и слабого короля. Ему сказали – решай сам. Он решил… осталось дождаться момента. Пальцы мужчины стиснули кинжал, скрытый в складках одежды.
Екатерина Медичи: - Мэтр Маиз… вы заработали свое состояние ничем иным, как трудом. теперь вы трудитесь на благо города, и, несомненно, желаете ему процветания, не так ли? Медичи доверительно улыбалась торговцу шелка, без особого труда читая его нехитрые желания. Еще больше золота, еще больше влияния. И тогда, глядишь, его дочь, или внучка выйдут замуж за обедневшего дворянина, не имеющего за душой ничего, кроме имени и старой шпаги. На деньги от торговли шелком будет отстроено разрушенное поместье, и пусть мэтр Маиз так и останется торговцем, его внуки и правнуки будут уже дворянами! Это ли не золотая мечта любого состоятельного буржуа? Флорентийка такие мечты понимала и не осуждала. Ее далекие предки тоже поднялись к герцогскому титулу благодаря золоту, труду и уму. И она этим гордилась. - Вы все, господа, желаете вашему прекрасному, древнему, благородному городу еще больше процветания, еще больше славы и влияния, я права? И я могу вам это дать. Король Франции может вам это дать! Екатерина Медичи возвысила голос, и стихли под ее горящим взглядом изумленные шепотки, ниже склонились головы. В глазах – ожидание. - Все мы помним те времена, когда именно Тур хранил в своих стенах самое дорогое сокровище Франции – его короля. И эта честь может быть ему возвращена! Если, конечно, Его величество будет уверен в благонадежности своих подданных. В старинном зале поднялся невообразимый шум. Медичи снисходительно слушала его, благосклонно взирая на отцов города. - Маркиза, запомните всех, кто покажется вам недовольным, и продиктуйте мадам Ла Ферьер их имена, - приказала она, не поворачивая головы. Любопытно, кто первый сумеет задать правильный вопрос… Сумел все тот же мэтр Маиз. - Ваше величество сказали – если король будет уверен в нашей благонадежности… В глазах торговца читалось откровенное: «Сколько? Сколько желает получить король?» И это был правильный вопрос.
Флоретт Ла Ферьер: Поездка на юг, предпринятая Екатериной Медичи чтобы проводить королеву Наварры к мужу, была не самая увлекательная для Франсуазы. Покинуть Париж, трястись по жаре в дормезах, ночевать Бог знает где! Все это казалось адовой мукой вдове Шарля де Ла Ферьера, пусть даже дормез был обит дорогой тканью, устлан мягкими подушками, а ночлег Их Величествам со свитой предоставляли самые знатные дворяне тех городов, которые удостаивались чести принять у себя двух королев. Утешало лишь то, что она остается на виду своей госпожи. Служба у королевы Екатерины была сложной, порой Флоретт приходилось идти на сделку со своей и без того не очень щепетильной совестью, но оно того стоило. Покровительство королевы-матери в глазах Франсуазы было бесценным. Оно даже перевешивало благосклонность Его высочества. Да и к чему было оставаться в Париже, если с отъездом Маргариты Валуа будет меньше балов, маскарадов и прочего веселья. Кроме того, по пути королевского кортежа, каждая провинция, каждый город, а то и просто деревушка, спешили представить щедрый урожай фруктов, пышные букеты цветов и прочих даров Флоры. Это было одним из развлечений в пути. Тур радушно встретил королев и их свиту. Прием в Ратуше ничем особенно не отличался от предыдущих. Речь Екатерины Медичи, по мнению Франсуазы, была хоть и полна правильных слов и мире, труде, согласии, но была невероятно скучной. Развлечения ради она начала рассматривать мужчин, присутствующих в зале, отмечая про себя, что хоть их одежды, наверное, не обновлялись со времен короля Карла, но среди них есть весьма интересные лица. От этого занятия ее отвлек едва слышный шепот маркизы де Сабле и де Ла Ферьер едва заметно кивнув, сделала шаг назад, скрываясь за спиной Изабель. - Покои королевы Екатерины готовы? – небрежно спросила Франсуаза младшую фрейлину так, словно та лично должна была застелить постель и взбить подушки. - Да, мадам, комната готова, я лично удостоверилась, что все необходимое для Ее величества приготовлено в комнате. Крестница королевы благосклонно кивнула фрейлине недавно прибывшей ко двору, но сумевшей показать, что кроме хорошенького личика у нее есть ум и расторопность. Дурочек, обладай они даже божественной красотой, королева Екатерина не терпела. - Меня беспокоит ужин Ее Величества. Избыток специй…, - договорить Франсуаза не успела, как девушка понимающе кивнула. - Я сейчас же напомню прислуге, что бы среди блюд не было ни острой, ни жирной еды, а вино было в меру подогрето и в него добавили мед для лучшего сна Ее Величества. - Вы делаете успехи, Филиппа, - похвалила она фрейлину, не без труда припомнив ее имя. Мадемуазель де Ментеньи попала ко двору в начале лета, оставшись сиротой после смерти отца. Пройти обратно, в первые ряды придворных, имеющих право стоять рядом с креслом королевы, было сложнее, чем покинуть их, но ее узнавали и ее пропускали. - Все готово, - едва слышно шепнула Флоретт Изабель де Лаваль, не перечисляя всех подробностей, что ей передала младшая фрейлина. Быть на виду очень непросто, а рядом с первыми лицами Франции еще сложнее. Слова, переданные шепотом одной фрейлиной другой, не нарушили ни речи Ее Величества, ни паузы между словами. Все приготовления шли своим чередом и незаметно для той, которая была матерью короля.
Франсуа д'Анжервиль: Свою прежнюю жизнь он не помнил. Братья сказали, что в этом особая милость Господа, сотворившее из него совершенное орудие своей воли. Верить в это было легко и отрадно. Но что осталось – это ненависть к королеве-матери и к королю Генриху. Ненависть слепая, идущая из самой глубины души того, кто раньше был графом д’Анжервилем. Возможно, если бы ему удалось вспомнить свое прошлое, он бы получил ключ к этой ненависти, но зачем ему прошлое, когда вот оно – его настоящее. И будущее – мученический венец, ибо он пострадает за Господа… Он смотрел на Флорентийку, эту Дьволицу, посланную на погибель Франции, слушал ее и еще раз убеждался – как были правы те, кто желал ее смерти. Его внимание привлекло мелькание яркой бирюзы, это женщина за спиной королевы сделала шаг в сторону, о чем-то перешептываясь с другой дамой, в алом. Обе были белокурыми, красивыми, отличались той изысканной красотой, которую художники стараются придать своим ангелам или мадоннам. Но горло безымянного орудия Господа сжало от черной ярости, такой сильной, что он едва устоял на ногах. В памяти вдруг всплыло женское лицо – тоже блондинка, тоже красавица… в роскошном платье и драгоценностях. Тот, кто раньше был Франсуа д’Анжервилем отступил за колонну, пытаясь справиться с сердцебиением. Что это? Откуда? А, главное, отчего сейчас, когда до желанной цели пара шагов и удар?
Екатерина Медичи: - Да, именно так, господа. В вашей благонадежности. Это означает, что в Туре не должно быть Лиги и лигистов. Добрые подданные французского короля должны жить в мире, молиться богу и чтить своего повелителя. Тур должен стать несокрушимой каменной плитой под ступенями трона французских королей. Оплотом! Старая женщина в черном уборе подалась вперед, пытливо вглядываясь в лица тех, кто сегодня находился в зале старого замка, с удовлетворением замечая, что большинство из присутствующих зачарованы открывшимися перспективами. Еще бы... Франция там, где король! Даже когда Его величество выбирал для летнего отдыха один из близлежащих замков, тот же горячо любимый королевской семьей Шенонсо, торговцы Тура получали двойную прибыль (хотя, конечно, и забот хватало). В зале становилось душно. Под черным вдовьим чепцом болела голова, затекла шея и плечи от необходимости сидеть прямо и только прямо, но Екатерина Медичи стойко и без жалоб переносила все неудобства. К тому же, ощущение собственной власти, ощущение пьянящее, будоражащее, давало ей силы говорить, убеждать, повелевать... В Париже все было не так. Сын, Генрих, оставаясь внешне почтительным, окончательно отдалился от нее, и отдалил мать от государственных дел. И, хотя Флорентийка лицемерно уверяла всех, что только рада такому, дескать, наконец-то она может отдохнуть, в действительности же она увядала. Власть была ее воздухом. - Подумайте над тем, что я сказала вам, а если у вас возникнут сомнения, или пожелания — смело приходите ко мне завтра и мы обо всем поговорим доверительно и откровенно, памятуя о том, что у нас нет иной славы кроме славы нашего короля. Надеюсь так же, вы выразите благодарность Его величеству за ту честь, которой он желает почтить ваш город, - уже поднимаясь с кресла, вскользь бросила она. Тур был богатым городом, а королевская казна пуста. Ее следовало наполнить.
Изабель де Лаваль: Ее величество встала, и придворные дамы, вышколенные не хуже швейцарцев, сделали маленький шаг вперед, чтобы по двое, чинно опустив глаза, уйти вслед за своей госпожой. Задумывая эту поездку, Ее величество отнеслась к выбору фрейлин еще с большей тщательностью, чем обычно. Верные и разумные – для услуг, привлекательные и соблазнительные – для деликатных услуг, и несколько свежих, весьма красивых лиц специально для короля Наваррского. Видимо, на тот случай, если красоты жены окажется не достаточно. Маркиза де Сабле спрятала улыбку, но тут же упрекнула себя – за язвительные мысли. Судьбе Маргариты Валуа трудно было завидовать, семья то ласкала ее, то бичевала – в зависимости от политической надобности. Муж то оглашался ее принять, то шел на попятный, требуя сначала выплатить все, что причиталось ему по брачному договору. Не осталось даже иллюзии супружеской любви… Но, может быть, это к лучшему. Что ни говори, а без иллюзий жить легче. Сама Изабель не собиралась возвращаться в Нерак, но она и не королева. Она вправе забыть прошлое, если так будет лучше, а вот Маргарита Валуа должна вернуться к мужу, от которого уехала с такой самоуверенностью. Вернуться в прошлое, которое когда-то было счастливым. Напоследок маркиза еще раз оглядела всех присутствующих в зале. Спины согнуты в поклонах, парча и меха аристократии соседствуют с черным сукном и белыми полотняными воротниками богатых торговцев. У одних – власть, у других – золото. Пожалуй, пару – тройку имен она сможет назвать Франсуазе де Ла Ферьер. Не все остались недовольны словами королевы о Лиге, и не все сумели скрыть свое недовольство. На бирюзовый шелк упала чья-то тень. Изабель подняла глаза, нахмурилась. За колонной стоял слуга, бледный, странный, дрожащий, словно в лихорадке. Лицо терялось в полумраке, но все же на маркизу – как холодом из склепа – повеяло чем-то знакомым. - Какой странный человек, - шепнула она мадам Ла Ферьер. – Не знаю почему, но у меня от него мороз по коже.
Франсуа д'Анжервиль: «Ведьма постарела», - подумал убийца, и с удивлением понял, что да… лицо Флорентийки ем не просто знакомо, он видел его раньше, видел достаточно часто, чтобы сказать, что морщин на нем стало больше, а под глазами залегли тени, из тех, что уже никогда не сходят, из тех, что свидетельствуют о болезнях и немощах. Но вместе с этим пониманием ненависть лишь усилилась… А еще ему было знакомо лицо блондинки в бирюзовом шелке. Память даже услужливо выдала имя – Изабель. Если он помнит ее, то, возможно, она вспомнит его? Убийца зажмурил глаза, словно по ним бил яркий свет. Для того, кто потерял память, к кому отголосок о прошлой жизни не приходит даже во сне, самое большое искушение – вернуть утраченное. И мог ли он знать, что это искушение настигнет его здесь и сейчас? «Ты избран Господом», - словно наяву услышал он голос своего наставника, того, который часами беседовал с ним выхаживая от полученных ран телесных, и потом, исцеляя его душу. - Я избран Господом, - прошептал Франсуа д’Анжервиль и шагнул вперед, замахиваясь, целясь в сердце… Сегодня итальянская змея умрет. А потом придет черед и ее сына. Трон очистится кровью, чтобы на него смог сесть тот, кого ждет вся Франция. Весь католический мир.
Флоретт Ла Ферьер: Пока Екатерина Медичи принимала представителей Тура, порой чисто по-матерински давая им наказ, Флоретт с безмятежным видом скользя взглядом по собравшимся в зале. Казалось, что единственным ее призванием было украшать собой свиту королевы-матери и все услышанное ее никак не касалось. Приобретя немалый опыт при дворе, она научилась сохранять нужное выражение лица вне зависимости от своих чувств, мыслей и настроения. Она устала, ей хотелось присесть и выпить чего-нибудь освежающего, но все, что она себе могла позволить, так это обмахнуться веером. Всему рано или поздно приходит конец, окончилась и аудиенция, даваемая в Ратуше. Медичи поднялась с кресла, и все присутствующие склонились в поклоне. Кто больше, кто меньше, в зависимости от своего статуса или гордыни. Летучий отряд Медичи, словно ее маленькое войско, непринужденно заняли свои места вслед за своей госпожой. Мадам де Ла Ферьер оказавшись рядом с маркизой де Сабле, улыбнулась ей и удивилась, когда та нахмурилась. Проследив за ее взглядом, она заметила молодого мужчину, одетого, как слуга. - Можно подумать, что он болен, но превозмог недуг, только ради того, чтобы попасть сюда. Крайне неразумно. – Флоретт покачала головой, опасаясь, что такое рвение больного лихорадкой человека ставит под угрозу здоровье всех присутствующих здесь. И королевы Екатерины в том числе. Франсуаза была эгоистична, поэтому понимала, что все ее как нынешнее благополучие, так и дальнейшее, зависит от этой женщины во вдовьих одеждах. - Не дай Бог, он принес сюда болезнь, - фрейлина готова была уже достать роскошный шелковый платок и прикрыть лицо, чтобы не подхватить заразу, но внимательнее присмотревшись на слугу около колонны, не заметила на его лице лихорадочного румянца или пятен. - А знаете, маркиза, тот слуга не лишен благородства. Можно подумать, что в свое время он знавал лучшие времена. Обратите внимание на его осанку и лицо. Скорее всего, он из семьи торговца, но теперь разорен и вынужден сменить ремесло. Кто знает, вдруг он прячется от тех богатых торговцев, кто его раньше знал и может осудить за его нынешнее занятие? Флоретт говорила шепотом, чтобы не привлекать внимание ни Медичи, ни остальных фрейлин. Она могла бы и промолчать о своем мнении, ограничившись лишь коротким «да», но стоит ли отказывать себе в небольшом удовольствии обсудить происходящее в зале. Жизнь и так коротка, чтобы отказывать себе в пустяках.
Екатерина Медичи: Дальше все происходило, словно в страшном сне, который видишь, осознаешь, но не можешь освободиться из его липких объятий. Спасло королеву то, что она, услышав шепот дам за спиной, замедлила шаг. Из-за колонны выступила тень, замахнувшись кинжалом. Лезвие показалось Флорентийке нестерпимо алым, будто впитавшим в себя и кровь, и яркий солнечный свет, и золото. Кто-то вскрикнул. Стража бросилась к убийце. Но, прежде чем шпага гвардейца насквозь прошила тело нападавшего, он все же успел нанести удар. Но лезвие только вспороло черное платье и оцарапало бок старой королевы. Екатерина ахнула, с ужасом глядя, как по платью расползается кровавое пятно. «Опасайтесь Сен-Жермена», - предупреждал ее Нострадамус. Медичи считала, что речь идет о замке Сен-Жермен, или о Сен-Жерменском аббатстве. Но она в Туре! Нострадамус, будь он проклят, еще никогда не ошибался. Эта мысль странным образом придала ей сил. Либо он и сейчас прав, а значит она не умрет. Либо она умрет и разрушит цепочку его мрачных пророчеств! И династия Валуа останется на троне, и у ее сыновей будут дети… разве жизнь – это цена? Жизнь, прожитая в тревогах, тоске и ненависти? Опершись о руку маркизы де Сабле, она наклонилась над хрипевшим мужчиной. - Поднимите повыше факел, я хочу видеть его лицо! – приказала она. - Но, Ваше величество, лекарь! Вам нужен лекарь! - Я сама знаю, что мне нужно. Огня! Стражник повиновался, и королева всмотрелась в лицо, искаженное предсмертной судорогой и муками. Что-то знакомое было в нем, что-то, вызывающее в памяти отклик… и память снова не подвела Ее величество. - Франсуа д’Анжервиль… вот уж не думала, что встречу вас снова. Кто приказал вам убить меня? Рим? Гизы? Врагов у королевы хватало. Но вряд ли она услышит хоть одно имя. На губах графа уже пузырилась кровавая пена.
Франсуа д'Анжервиль: Франсуа д’Анжервиль! Собственное имя заставило убийцу задохнуться от множества противоречивых чувств. Радость – он, наконец-то узнал, кто он есть. Страх, даже ужас от понимания, что жить ему осталось недолго, сердце неровно отсчитывало последние удары. Сожаление – он не выполнил приказа, змея ранена, но не убита. Удивительно, но тот, кем он был раньше, ничуть не сожалел о содеянном. - Мне… приказал… бог, - прохрипел он и рассмеялся торжествующе в это ненавистное лицо. Теперь Екатерина Медичи будет жить в страхе. Днем и ночью. В каждой тени ей будет видеться следующий убийца… это было достойной местью за… за что? Перед глазами вспыхнул женский образ – его жена. Красивая женщина, которую он ненавидел, на которой его принудили жениться, позолотив ее прошлое хорошим приданым. Но вот же беда, золото имеет свойство иссякать, а прошлое – нет. Рене де Рье никак не могла забыть, что пусть недолго, но лежала в постели Генриха Валуа, и вела себя с мужем как королева в изгнании. Сейчас она, наверное, считается вдовой… - Справедливость… придет… правосудие… придет. Вы умрете. Вздохнув тяжело и больно, закашлявшись кровью, Франсуа д’Анжервиль отдал дьяволу свою душу. На губах застыла победная улыбка.
Екатерина Медичи: Еще один фанатик… Сколько их королева Екатерина повидала. Фанатичных католиков, фанатичных гугенотов. Несущих, как им казалось свободу, обязательно от кого-либо, обязательно божьей волей. Ни один не дожил до торжества этой самой воли, так, может быть, они подменяли желания Господа своими, человеческими желаниями? - Что прикажете делать с этим… - Пусть его отпоют и похоронят. - Как графа д’Анжервиль? - Да… и пусть сообщат его жене, что теперь она совершенно точно вдова. Кивнув начальнику охраны, в чьих глазах застыло понимание: за все случившееся ему придется отвечать перед королем, Флорентийка подала знак своим дамам. - Маркиза де Сабле, успокойте всех, моя рана не опасна. Мадам Ла Ферьер, найдите мне лекаря. Голова неприятно кружилась, но к счастью, старый замок был невелик, дойти до королевских покоев она сумеет. Потерянная кровь восстановится несколькими днями отдыха, рана заживет. А душа? Медичи честно вопросила свою душу – что для нее смерть Франсуа д’Анжервиля? Душа равнодушно молчала. Безумец попытался бороться с судьбой и погиб. Ее час еще не настал. Королева-мать усмехнулась, тяжело поднимаясь по лестнице. Возможно, несчастный оказал ей услугу. Тур будет куда более сговорчив теперь, когда пролилась кровь вдовы Генриха II. Сговорчив и щедр из страха, что его обвинят в предательстве. Так что, все к лучшему.
Флоретт Ла Ферьер: Тот, в ком она предполагала разорившимся торговцем, оказался убийцей. Все произошло настолько быстро, что Франсуаза даже не успела испугаться. Сердце билось часто-часто, губы приоткрылись, но крик застыл на губах. Это и к лучшему, паника была бы неуместна. Франсуа д’Анжервиль лгал! Лгал! Господь не мог ему приказать убить Медичи! Флоретт не могла даже представить, в каком положении она оказалась бы, если план д’Анжервиля удался. И дело было даже не в верноподданных чувствах к женщине, родившей Франции нескольких королей. Королев может быть много, а вот крестная у нее одна. Справедливость, правосудие – эти высокопарные и одновременно пустые слова казались нелепы в устах того, кто уже сам прощался с жизнью. - Убийца, тебя ждет ад…, - прошептала Флоретт, глядя, как угасает жизнь д’Анжервиля. Франсуаза де Ла Ферьер очередной раз могла только с уважением отметить умение Екатерины Медичи владеть собой. С этим надо родиться или приобрести в течение долгого жизненного пути. - Да, Ваше величество, - с готовностью ответила Флоретт, радуясь возможности отправиться за лекарем и покинуть зал раньше других. Пока Франсуаза торопливо шла в комнату, отведенной лекарю, сопровождавшему Медичи и остальных в путешествии по стране, она размышляла о том, как глупо завершил свою жизнь граф д’Анжервиль. И каково его вдове. Несостоявшийся убийца не подумал о том, что теперь его родные, в том числе и его жена, могут лишиться привилегий, дарованных королем, лишиться доходов, земель, должностей и т.д. Быть вдовой, как она убедилась на своем опыте, и так не слишком прибыльно и почетно, а быть вдовой решившегося убить мать короля… Слава всем святым, это ее не касается. Лекарь, осмотрев Екатерину Медичи, не нашел ничего опасного. Рана была несерьезна. Тут, конечно, хвала придворной моде, диктующей носить под платьем помимо нижних юбок еще одну жесткую, из конского волоса, придающую платью колокообразный силуэт. Он велел наложить повязку с целебными травами и рекомендовал соблюдать покой, по меньшей мере недели две или три. Для всех причиной задержки королевы Екатерины в Туре дольше, чем планировалось, был назван ревматическая лихорадка, что хоть неприятно, но вполне объяснимо для женщины, чьи дети отметили уже не одно десятилетие. Иными словами, старость не минует даже королей и королев. Эпизод завершен
полная версия страницы