Форум » Игровой архив » Ее высочество Алчность, Его величество Честолюбие » Ответить
Ее высочество Алчность, Его величество Честолюбие
Жак де Клермон: 4 сентября 1578 года. Вечер. Сен-Жермен.
Ответов - 13
Жак де Клермон: Бал закончился, те из гостей, что не имели собственных покоев во дворце, разъезжались. Барон д’Амбуаз собирался заночевать в Сен-Жермене, чтобы утром переговорить с Его высочеством. Нужно было раз и навсегда решить вопрос с маркизатом. Если Луи был маркизом де Ренель, теперь этот титул должен перейти к его отцу или (на худой конец) к его родному брату. Но никак не к сыну этой шлюхи Логжю. Сидела на возвышении с принцем, улыбалась своим опытным ротиком. Дрянь. Распутная дрянь. Барон был зол, и злость эта, как всегда обрушилась на его слуг и домочадцев. Особенно досталось старшей, Рене. Именно сейчас Его милость решил, что самое время объявить ей о грядущих переменах в ее судьбе. - Вот что, милая моя, - недовольно цедил он, отозвав Рене в сторону, в то время, как ее сестры уже ждали возле носилок. – Как вы знаете, я человек прямой. И прямо говорю вам – я рассматриваю моего друга, Эмери д'Аркура, в качестве вашего будущего супруга. Сегодня я намекнул ему на это, и намек был воспринят благосклонно. Барон знатен, состоятелен и имеет хорошие связи, словом он то, что сегодня нужно вашей семье. Поэтому я не прошу от вас, дочь моя, я требую полного послушания мне и любезности по отношению к вашему будущему жениху. Вам все ясно? Жак де Клермон кутался в мантию, подбитую дорогим мехом, и выглядел старым вороном – злобным и алчным. Злыми глазами он разглядывал Рене, ища на ее лице хотя бы отблеск непокорства, чтобы сорвать свой гнев за этот вечер. И ворот замка выезжали всадники, слышались голоса, мелькали гербы на занавесках носилок. Кто-то громко бросал вызов, кто-то шепотом назначал свидание… Жизнь, которая уже недоступна была барону де Клермон. Его молодость прошла. Но ему и в голову не пришло, что он лишает молодости и свою старшую дочь, которой суждено было зачахнуть в браке со стариком. А если бы и пришла – он бы только усмехнулся. Переживет. Не она первая, не она последняя.
Рене д'Амбуаз: Бал закончился, но сказкой для Рене де Клермон он так и не стал, оставил после себя чувство усталости и какого-то равнодушия. Равнодушно отвечала она на замечания сестер, пытаясь выдавить из себя улыбку, а в глазах всё равно стояли слёзы. Старая кормилица, занимавшаяся воспитанием девочек после смерти матери, всегда осуждающе качала головой: «Что ж плакать-то заранее». Оказалось, иногда и так бывает. Отец отозвал ее в сторону, когда мадемуазель де Клермон собиралась сесть в портшез к сестрам. Рене сначала думала, что барон хочет отдать какие-то распоряжения — о завтрашнем обеде, о воскресной мессе, о том, что должна прибыть новая посуда. Мало ли дел в доме? Рене старшая, а значит, за хозяйку. Но речь пошла о другом... Девушка стояла, пряча под плащом дрожащие пальцы и не зала, что сказать, что ответить отцу. Значит, все правда, значит, ей не показалось и отец планирует брак между старшей дочерью и этим... этим стариком! Эмери д'Аркур мог обладать множеством достоинств, но разве они могли заслонить для Рене то, что барон был ровесником ее отца?! И от нее ждали, что она смирится. Всхлипнув, девушка вскинула подбородок. Она хотела быть хорошей дочерью, видит Бог хотела, но разве она не заслужила хотя бы... хотя бы право сказать о своих чувствах? - Я подчинюсь вашему решению, батюшка, но хочу, чтобы вы знали — я никогда не буду счастлива с Его милостью! И никогда не смогу его полюбить. Любовь. Это то, что сердце ищет в восемнадцать лет. И, случается, находит. Но редко в браке.
Жак де Клермон: Ответ дочери вызывает в Жаке де Клермоне волну сильнейшего раздражения. Конечно, прямо отказаться она не посмела, но вы послушайте это ее «я никогда не смогу его полюбить». - Счастье и любовь, милочка, никак нес вязаны между собой, - грубо обрывает он ее. – Счастье в исполнении долга перед семьей и спокойствии от того, что ваша совесть чиста, мадемуазель, от того, что ваш муж уважает вас, а род продолжается через ваших детей. Любовь же есть глупые фантазии. Странному научили вас в монастыре, очень странному. Езжайте, мы продолжим этот разговор позже. Носилки подняли и понесли, а барон отправился в замок, намереваясь найти парочку старых друзей, обитавших в Сен-Жермене под крылом принца – этот Валуа уважает мудрость старших! И пропустить с ними в тишине по стаканчику кларета, обсудив сегодняшний бал, выразив порицание манерам нынешней молодежи, смелым туалетам дам и особенно – Жак это предвкушал – любовнице принца, ненавистной де Лонгжю. И вот надо же было такому случиться, только он вспомнил о Жанне, и вот пожалуйста, она дет ему навстречу. В иное время барон просто прошел бы мимо, демонстрируя сколь мало он уважает эту бесстыдницу, но сегодня желчь требовала выхода. - Мадам, - поклонился он, нарочно встав так, чтобы загородить ей проход. – Позвольте выразить вам мое восхищение. Сегодня на балу вы были в центре внимания. Особенно ваше появление с принцем после… гм… уединения. Жаль, ваш покойный супруг этого не видит! Жаль, что все ваши интриги напрасны, титул маркиза и его земли останутся в моей семье и перейдут к моему сыну, как к единственному наследнику Луи. Так что мой вам совет – уезжайте. Уезжайте и спасайте те жалкие клочки репутации, что у вас еще остались. Барон улыбнулся, зло, торжествующе. Низкий вырез, милочка, это еще не все. И умение задирать юбки это еще не все. И скоро ты это поймешь.
Жанна де Лонгжю: Разумеется, Жанна вовсе не искала встречи с этим старым хорьком, бароном д’Амбуаз, но и избегать своих недоброжелателей было не в правилах дамы д’Иверни. Напротив, она встречала их самой любезной из своих улыбок. так было и сегодня, да и, к тому же, кроме улыбок у Жанны было кое-что посущественнее… но она не торопилась достать свое оружие. Всему свое время. Молодая женщина поприветствовала старого вельможу, этот замшелый осколок былых лет, почтительным реверансом. - Барон! Рада вас видеть, Ваша милость. Неправда ли, праздник удался? Жанна обмахнулась веером, смоляной завиток на белой шее скользнул в сторону. Сегодня на балу было много красивых дам, мадам Ла Ферьер, к примеру, но новая фаворитка принца была уверена в своей привлекательности. Но привлекательность без ума – лишь игрушка в чужих руках… - Позвольте вернуть вам комплимент, ваши дочери тоже пользовались несомненным успехом. Они очень хороши, к тому же прекрасно воспитаны, можете гордиться ими. Вероятно, скоро мы услышим о помолвке одной из них? Если Жанна не понимала намеков, то уж не понимала, доводя этим собеседника до белого каления. Сейчас она развлекалась, наблюдая за тем, как старый барон мнит себя вершителем людских судеб. Хотя, конечно, не прими она необходимые меры, вполне возможно, что он добился бы своего.
Жак де Клермон: Барон почувствовал, как краска заливает шею и лицо. Обычно это означало, что Его милость подошел к опасной грани, за которой начинается безудержный гнев, опасный для слуг, а особенно для домочадцев. Но Жанна де Лонгжю не была его дочерью (и слава Богу, спаси и сохрани от таких дочерей). Она была дамой сердца Его высочества герцога Анжуйского, о чем он наглядно известил весь двор, едва ли не на глазах у всех задрав вдове юбки. Стыд какой. А посему приходилось блюсти какую-никакую вежливость. Или ее слабое подобие. Нет, в глубине уши барон признавал, что будь он моложе хотя бы лет на десять, с удовольствием бы проделал то же самое, ибо распутница была на редкость хороша собой. Но мысль о том, что его время уже ушло, только добавляла ему злости. - Вы, кажется, меня не поняли, мадам, - проскрежетал он зубами. – Я посоветовал вам уезжать. Как можно быстрее, потому что уже скоро вам придется это сделать, только ваш уход будет куда менее триумфальным. Не лучше ли сохранить лицо, милочка? Двор злопамятен, ваши ошибки запомнятся надолго, и судачить о них будут долго. А что касается вашего вопроса то да, скоро мы объявим о помолвке моей старшей дочери с бароном д’Аркруа, хотя, всем дьяволам в глотку, я не вижу, как это вас касается! Помолвка, конечно, еще не была назначена и даже оговорена. Старый друг только выразил согласие поближе познакомиться с Рене, но уж очень ему хотелось немного сбить спесь с этой черноглазой ведьмы. Пусть знает, что скоро он станет еще сильнее, благодаря выгодным бракам его дочерей.
Флоретт Ла Ферьер: В коридорах и галереях Лувра водятся не только привидения. Здесь можно было найти тайны, интриги, интрижки или стать просто свидетелем (или свидетельницей) интересного разговора. Конечно, для этого Элен Клод пришлось скрыться в соседней оконной нише, делая вид, что таясь от всех, поправляет подвязку чулка, благо рядом, кроме Жанны де Лонгжю и барона де Бюсси, никого не было. Обмен взаимными комплиментами, больше похожими на острые шпильки, чем на взаимные любезности был вполне безобиден до тех пор, пока отец погибшего красавчика Бюсси не дал совет даме д’Иверни. Совет был вовсе не «отеческим» и больше походил на угрозу. В глубине души, где-то очень глубоко, Флоретт с удовольствием бы присоединилась к пожеланиям барона, пожелав Жанне де Лонгжю доброй дороги, но тот тон, который позволил себе де Клермон возмутил Франсуазу. И эти старики еще смеют порой говорить, что молодые люди и дамы непочтительны, не уважают возраст, заслуги перед королем, думают только о себе и об удовольствиях, тогда, как в их время… Далее можно было смело настраиваться не менее четверти часа слушать воспоминания о былых временах. Вспоминать былые времена барон не стал, зато похвастался предстоящим браком одной из своих дочерей с бароном д’Аркруа. Флоретт чуть не фыркнула от возмущения. Этому д’Аркруа вполне можно было удочерить старшую дочь барона де Бюсси. В таком возрасте уже о душе нужно думать и готовиться к встрече с Всевышним, а не к алтарю идти. Франсуаза могла бы еще послушать о чем пойдет речь, но ей стало скучно быть лишь немым свидетелем, поэтому, сделав вид, что только что свернула в эту залу, направилась прямо к д’Иверни. - А! Вот где вы, Жанна! Я вас искала. У меня для вас кое-что есть, - мадам де Ла Ферьер улыбалась Жанне де Лонгжю, протягивала приветственно обе руки, как самой любимой подруге, хотя они никогда подругами не были, даже когда де Лонгжю была фрейлиной королевы матери. И даже тогда Франсуаза никогда бы не стала обращаться к ней просто по имени. - Барон, - Флоретт сделала вид, что только что заметила его присутствие, - после бала все только и обсуждают помолвку одной из дочерей. Но неужели вы этим огорчены? Мне послышался резкий тон вашего голоса, - она видела, что де Клермон, судя по красному лицу и шее раздражен, но тем лучше, в гневе он может и не заметит ее ироничный тон и взгляд. А Жанна де Лонгжю умна и подыграет ей. - Мадам, я и на мгновение не могу предположить, что барон посмел разговаривать с вами в таком тоне. Франсуаза поджала губки и нарочито сокрушенно покачала головой, выражая порицание. Еще чуть-чуть и может показаться, что с ее губ сорвутся слова: "о времена, о нравы".
Жанна де Лонгжю: Бывают такие моменты… впрочем, обо всем по порядку. Барон де Клермон терял терпение и манеры, Жанна наблюдала за этим со скромной улыбкой, остро сожалея, что нет сейчас случайного и непредвзятого свидетеля подобной грубости старого вельможи. Все же двор Франциска Валуа был галантным двором, Его высочество относился к дамам с подчеркнутой любезностью, и от остальных дворян требовал того же. И вот же совпадение – свидетель нашелся, Франсуаза де Ла Ферьер! Но, по правде говоря, эта белокурая дам удивила даже Жанну, которая, казалось бы, знала о жизни все. Удивила, но не настолько, чтобы дама д’Иверни потеряла чутье и не включилась в игру. - Франсуаза! – воскликнула она с не меньшим восторгом. - Как я рада вас видеть! На балу нам так и не удалось поговорить! Со стороны, вероятно, казалось, что две подруги встретились после долгой разлуки и жаждут утолить тоску в сердечной беседе… и все, что им мешает, а вернее – кто, это барон. - А мы беседуем с Его милостью о… его дочерях! Я как раз собиралась поздравить барона, старшая мадемуазель д’Амбуаз, оказывается, сговорена. Чудесная новость, не правда ли? Ах, да, еще его милость убеждает меня покинуть двор… или я вас не так поняла, барон? Жанна улыбнулась барону, нежно и сердечно, выражая полную готовность ошибиться в его словах и намерениях, гадая про себя, как поступит Жак де Клермон. И, да, бывают моменты, когда женщины объединяются против мужчин, и тогда это страшная сила.
Жак де Клермон: Во времена молодости барона де Клермон и трава была зеленее, и деревья выше, и женщины вели себя скромнее, что и говорить. Более того, барон был привычен к определенному порядку вещей. Вот, к примеру, мадам де Ла Ферьер и дама д’Иверни, любовницы принца. Кто они? Разумеется, соперницы. Барон очень рассчитывал, что внучка принца Шатильона потеснит вдову маркиза де Ренель. Ну как женщины это умеют? Насмешки, сплетни, сцены ревности. И что он видит? Лучше бы он этого не видел, потому что в голове не укладывалось. Или он чего-то не знает? Однако, одно дело воевать с Жанной де Лонгжю без свидетелей, совсем другое делать то же самое уже на два фронта. Но барон все же попробовал. У него три дочери. Три, господа и дамы! И еще не старая жена. Так неужели он не справится с двумя фаворитками принца? - Доброго вечера, мадам де Ла Ферьер, - скупо отозвался он, окинув белокурую Франсуазу суровым, неодобрительным взглядом. – В каком тоне я разговариваю с госпожой де Логжю – мое личное дело и не вам учить меня манерам. Молоды вы еще для этого. Барон приосанился, заложив руку за золотой чеканный пояс, обхватывающий его уже не тонкую талию. - А вам, Жанна, я дал хороший совет. Отеческий, если угодно. Но повторюсь, если вы не поняли – наследство моего сына принадлежит моей семье. И точка. Тяните свои прелестные ручки к чему-нибудь другому. Я поражаюсь вашей жадности. Все знают, что королева-мать пожаловала вашему сыну земли, видимо, за какие-то особенные заслуги его матери? Не так ли? Так что самое время вспомнить о скромности, мадам. Если бы вы были моей дочерью, я бы велел выпороть вас и сослал в монастырь за распущенность! Паж, проходивший мимо, услышав раскаты старческого голоса, поспешил скрыться в ближайшем коридоре. барон в гневе представлял собой весьма внушительное зрелище.
Флоретт Ла Ферьер: Франсуаза не собиралась никого учить манерам, слава Богу она еще не дожила до того возраста, когда уделом женщины становятся или молитвы или воспитание кучи племянниц или племянников, если Господь не послал им собственных внуков. - В каком тоне Ваша милость будет вести беседу, Вы будет решать в отношении своих дочерей или жены, - спокойно ответила Флоретт не оставаясь в долгу, и которой раз радуясь своему положению. Она вдова, и сама себе хозяйка, не выслушивая ни наставлений отца, ни наставлений мужа. Барон же считал, что его возраст дает ему право на все, даже на нарушение этикета во дворце Его высочества, позволив себе не галантное отношение к высокородной даме, не говоря уже о фамильярном обращении. Но чем дальше Флоретт слушала гневную речь де Клермона, тем больше приходила в ужас. Уж не выпил ли барон на балу лишнего вина? Или не помутился ли у него разум? Бедные сестрички Клермон! Вот уж наказание иметь вместо отца – спятившего пьяницу. Тут уж действительно и за д’Анкура замуж пойдешь, лишь бы сбежать из отчего дома. Хорошо, что Флоретт обманулась в Жанне и та ловко подхватила ее игру. Со стороны, в глазах двора, они могли смотреться соперницами, но в мелочах вполне могли быть союзницами. - Ах! Мадам! Я не верю, что слышу такие речи при дворе особы королевской крови, – Франсуаза чувствовала, что ее охватывает неподдельный гнев. Подумать только, барон вздумал осуждать поступки самой Медичи! - Думаю, что Его высочеству не безынтересно будет узнать, что его камергер смеет обсуждать действия королевы-матери и тех, кто ей служил. Я как раз направлялась к герцогу Анжуйскому, чтобы передать письмо его доброй матушки. Это была еще не угроза, но и не сплетни. Жак де Клермон просто допустил маленькую ошибку. Флоретт сама была слишком многим обязана своей крестной, чтобы позволить безнаказанно упоминать в негативном тоне те милости, которыми Медичи награждала за верную службу ей. Мадам де Ла Ферьер еще не знала, как поступит с услышанным. Может, расскажет Франсуа, может, промолчит, а может быть упомянет в письме к королеве-матери.
Жанна де Лонгжю: Как же приятно было наблюдать за тем, как барон де Клермона падает в яму, которую сам же и выкопал. Жанна наслаждалась картиной, как наслаждалась бы лучшим представлением или изысканным вином, смакуя каждое мгновение, по маленькому глоточку… - Я совсем не сержусь на господина барона, Франсуаза, - кротко вздохнула вдова. Только взгляд черных глаз оставался холодным и насмешливым. Взгляд этот говорил о том, что вдова маркиза де Ренель не сердится на господина барона не потому, что обрела вдруг ангельский нрав, а потому, что месье барон проиграл, еще не начав, по сути войну. Первые же залпы его орудий были холостыми, а остальные попали в его же ворота. Его сын, Луи де Клермон, граф де Бюсси, не был столь неумел, и вражда с ним доставила Жанне много сильных переживаний. Как оказалось яблочко очень, очень далеко откатилось от яблони. - Я думаю, бал утомил Его милость. К тому же, дорогая Франсуаза, у меня сегодня воистину счастливый день. Его высочество герцог Анжуйский выказал желание взять моего сына, маркиза де Ренель, под свою милостивую опеку, бумаги уже готовят, включая письмо к кролю, в котором принц будет просить Его величество поскорее завершить все формальности с передачей титула. Наконец-то мой мальчик получит наследство своего отца! Выпустив, наконец, эту ядовитую стрелу, хранимую про запас, Жанна улыбнулась, даже не давая себе труд скрыть свою победную улыбку за веером. Таков двор. Таковы нравы. Никакого снисхождения к поверженному врагу.
Жак де Клермон: Барону очень хотелось обвинить Жанну во лжи. Бросить ей в лицо, что она шлюха, лгунья, ведьма. И еще что-нибудь похуже, что удалось ей придумать. Но он не мог. Во-первых, потому что новость, которую она ему сообщила, ошарашила Жака де Клермон. Во-вторых, потому что это не могло быть ложью, даже ради того, чтобы досадить ему, дама д’Иверни не решилась бы на такое, да еще в присутствии Франсуазы де Ла Ферьер. …и тут на собственной, так сказать, шкуре, барон де Клермон ощутил то, что его сын, храбрец де Бюсси, вероятно, ощущал множество раз – как тяжела неблагодарность принцев. Ты служишь им, а они пренебрегают тобой. Бывает, ради политической выгоды, бывает как сейчас – ради женщины. И это было особенно невыносимо. Первой мыслью Жака де Клермон было пойти и потребовать у принца объяснений. К счастью, он удержался, потому что это был бы конец. Конец его придворной карьере, возможности выгодного брака для его дочерей и всем его честолюбивым планам. Второй – и тут тот, кто знал Жака де Клермон не слишком хорошо, удивился бы – второй была мысль о том, что сын Жанны и ныне маркиз де Ренель и его младшая дочь от второй жены подходят друг другу по возрасту, не заключить ли между ними помолвку? Это, конечно, не то же самое, что получить титул для себя или для сына, но хоть что-то… Об этом он подумает. Но не сейчас, дьявол и преисподняя, не сейчас… - Примите мои поздравления, мадам, - проскрежетал он, как старый замок, который принуждают открыться против его воли. – Его высочество очень добр. Следовало бы сказать, наверное, что-нибудь еще, но барон не стал, только резко отрывисто поклонился дамам и ушел, чувствуя, как сердце болезненно выскакивает из груди, а на губах вкус желчи. Вкус разбитых надежд.
Флоретт Ла Ферьер: Кротость и смирение – вот истинные добродетели, украшающие любую женщину лучше жемчугов, драгоценных камней и дорогих тканей. Франсуаза не соглашалась с этой истиной, но и не спорила. Все, что ей оставалось сейчас делать, так это молча подождать, когда Жак де Клермон выскажет слова подобающие этикету и откланяется. Но, в то же время, мадам де Ла Ферьер пожертвовала бы месячным жалованием или новым платьем, лишь бы знать, о чем думает де Клермон, принося поздравления Жанне де Лонгжю таким голосом, словно каждое слово из него вытаскивали клещами против его воли. Можно было не сомневаться, что барон вовсе не испытывает радости от услышанного, но и ничего изменить не в силах. Кто знает, может появление сразу трех дочерей барона при дворе - было хитрым ходом, чтобы с помощью их очарования самому получить титул маркиза и причитающиеся к нему земли. Так или нет, в любом случае, она сейчас убедилась, что Жанна и барон не союзники. Какое счастье, что ей самой не нужно выбирать на чьей она стороне. - Воистину счастливый день, мадам! У Вашего сына прекрасное будущее! Ла Ферьер от души улыбнулась Жанне де Лонгжю, выражая радость, хотя, если признаться самой себе, то на самом деле такое милостивое участие принца в делах вдовы Антуана де Клермона оставило царапину в ее душе. Ее собственное положение при герцоге Анжуйском зависело от капризов принца, тогда как Жанна, как и ее сын, будут под покровительством герцога до совершеннолетия нового маркиза де Ренель. То, что мальчик получит титул, не огорчало Франсуазу, чего нельзя было сказать о бароне де Бюсси. - Да, похоже, что бал утомил Его милость, - подтвердила Франсуаза предположение Жанны в отношении барона, глядя ему в след. Соперницы они с Жанной или союзницы? Время покажет. Для Флоретт было нужно дать понять принцу, что она полезна ему.
Жанна де Лонгжю: Мысленно Жанна помахала платочком вслед барону д’Амбуаз и пожелала ему приятного вечера и не менее приятной ночи наедине с мыслями о том, что титул маркиза уплыл из его рук. - Кажется, это называется «тактическое отступление», мадам, - усмехнулась вдова. – Месье барон не из тех, кого останавливают неудачи. Но сегодня он потерпел поражение, во многом благодаря вашей поддержке. Я не забуду вашей помощи, мадам. При случае буду рада оказать вам такую же услугу. Лёгкий наклон головы, взмах веером. Жанна всегда отдавала должное женскому уму и красоте. Умей видеть свои недостатки и чужие достоинства, и ты не будешь ослеплен гордыней. А больнее всего падать именно с ее вершин. Хотя, надо отдать должное барону, держался он хорошо. - Вероятно, вы идете к Его высочеству? Не буду вас задерживать, помню, Монсеньор очень хотел расспросить вас о здоровье Ее величества королевы-матери. Эта встреча не нравилась Жанне, но она не собиралась это показывать ни взглядом, ни жестом. Никакой ревности. Для фаворитки принца ревность – непозволительная роскошь. Но, сотавшись одна, она подумает, как укрепить свои позиции при Его высочестве… Легко поклонившись мадам Ла Ферьер и дружески ей улыбнувшись, Жанна поспешила к себе. Кажется, это называется «тактическое отступление».
полная версия страницы