Форум » Игровой архив » Обманутые обманщики, или чудо святого Людовика » Ответить
Обманутые обманщики, или чудо святого Людовика
Henri de Valois: 17 мая 1577 года. Утро и далее. Париж, Лувр.
Ответов - 17, стр:
1 2 All
Жак де Келюс: - И как она побежала! Клянусь вам, сир, Луи – веришь, не вру, я не успел вздохнуть, как этой пташки и след простыл! А какие были взгляды, а как она ко мне прижималась! А ведь я не святой, мог бы и не устоять! Келюс жалобно вздохнул, переводя взгляд невиннейших синих глаз с Его величества на маркиза д’Ампуи. Сегодня они завтракали втроем. Луи с королем сидя на постели, Жак на ступеньке возле королевского ложа ублажал желудок перепелками в вине, а друзей – рассказом о своем вчерашнем маленьком приключении. - Если она не побежала сразу к королеве Екатерине, сир, то я завтра же постригусь в монахи и уйду в обитель святой Женевьевы, к брату Горанфло. Удивляюсь, что у двери еще не стоит траурная процессия, уж я постарался напугать эту чертовку! Напугать фрейлину было нетрудно, после того, как Его величество так напугал их с Луи. Но, слава Господу, все обошлось. Граф бросил понимающий взгляд на друга, тот все еще был несколько бледен. Его самого бы уложить в постель, пока не разболелся вслед за своим любимым Анри, но было ясно, что от короля Людовика не оторвут даже трубы страшного суда. - Жаль, нельзя было увидеть лицо вашей достойной матушки, сир, когда ей передали все, что я наплел! Вы уж простите, я был с ней вчера не слишком-то любезен. Келюс виновато повесил голову, но глаза блестели, как у хитрого кота, и, как хитрый кот, он ловко увел с блюда Луи ломоть великолепного щучьего паштета, на который уже претендовала Звезда, четвертый участник веселого завтрака. Но королевская кошка и так ни в чем не знала отказа, а вот Жак требовалось срочно восстановить силы после пережитых тревог.
Henri de Valois: Анри слушал о похождениях Келюса, не скрывая веселья. Думать о том, что смерть была совсем ядом – не хотелось. Король Франции был еще молод, он любил и был любим. Порой корона давила на его плечи непосильной тяжестью, но не жизнь. Улучая мгновение, чтобы коснуться руки или плеча Луи своей рукой, щекой, взглядом, Генрих радовался уже тому, что дышит, и что рядом с ним его друзья. - Я попрошу матушку не слишком сердится на тебя, Жак, - со смехом пообещал он. – Но ты верно сделал, что не пустил мадам Екатерину сюда. Наша королева уже немолода, такая картина разорвала бы ей сердце. Луи ухаживал за мной гораздо лучше. Как бы там ни было, Генрих старался быть хорошим сыном. Он помнил и ценил все, что мать сделала для него, но не мог простить покушения на Людовика. Это покушение проложило между ними пропасть, но даже сейчас, в присутствии самых близких ему людей, Анри не сказал того, что думал. Что, возможно, если бы за ним ухаживала мать, он бы и вовсе не встал. Екатерина Медичи любила его… как мать. Но как королева, как правительница, не желающая выпускать из рук нити власти, она бы испытывала сильнейшее искушение посадить на трон Франсуа, и править, как правила при малолетнем Карле. Такова правда, и глупо было бы ее избегать только потому, что она горька. Анри вздохнул, потянувшись на подушках. На губах покоилась мечтательная улыбка. Как хорошо! Никакой толпы в приемной, никого… все замерли, выжидают. А он наслаждается тишиной, тем, что Луи так рядом, что его можно обнять, что он и сделает после завтрака и пусть маркиз сколько угодно возмущается, что Генрих еще слаб. Для любви силы всегда найдутся! - Признаться, я бы не прочь поболеть еще денька два, - признался он. – А потом посмотреть, как вытянется от разочарования лицо моего двуносого братца.
Луи де Можирон: Хоть маркиз и улыбался шуткам друга, искренне радовался тому, что Анри больше не страдает, терзаемый горячкой, его взгляд то и дело встревоженно обращался в сторону короля. Он боялся. До сих пор. Страх потери так глубоко засел в душе молодого человека, что его уже будет не выгнать оттуда никогда. - На самом деле, Жак, шутка может оказаться настолько злой с нашей стороны, что в нее успеют уверовать, как в истину. А нет опаснее людей, у которых отняли надежду и веру, - это Луи знал по себе. И только недавно, готовый искромсать в куски всех тех, кого успеет, не считаясь с возрастом и полом несчастных от своего отчаянья и потери веры, он прекрасно понимал, на что способны люди, которые так хотят чего-то, их обнадеживают, а потом это самое вожделенное отнимают. – И тем паче, я бы не стал бы затягивать развязку произошедшего для королевы-матери. У старости нет времени на долгие разочарования, - слова прозвучали очень горько из уст совсем еще юного придворного, в светлых прядях которого проблескивали седые пряди. - Я предлагаю следующее… Он тряхнул головой, сбрасывая с себя тяжелые мысли, вовсе не желая портить настроение им троим. Настроение этого светлого утра. - Мы придерживаемся первоначальной версии. Его Величество просто был слаб вчера утром после бурной ночи, и не желал никого видеть, - прикоснувшись к пальцам Генриха, Можирон лукаво улыбнулся, - я даже постараюсь краснеть в притворном смущении. – Маркиз давно не испытывал даже тени неловкости от своих отношений с королем Франции. Напротив, он гордился ими, поскольку мало кто мог похвастаться тем, что его жизненный путь был озарен истинным и глубоким чувством. – Остальное все – домыслы досужих сплетников. Пусть с них и спрашивают. Но, чтобы не портить себе удовольствие, можем проводить Ее величество или Его высочество к ложу «спящего» государя, - будет забавно нанести на лицо Анри белила и посмотреть на лица его родственников, когда перед ними встанет далеко не умирающий правитель королевства.
Жак де Келюс: - Белила можно взять у Ла Валетта, - оживился Келюс, вытирая пальцы о салфетку и уже представляя себе всю эту сцену. – Луи, ты видел, сколько у него всяких банок и флаконов на столе? Если взять пару, то он даже не заметит! Граф внимательно осмотрел государя, еще немного осунувшегося после приступа опасной болезни. Если и правда, попользоваться белилами Ноагрэ, да еще задернуть занавеси, затенить альков – зрелище будет весьма убедительное. Сплетни сплетнями, но люди склонны верить своим глазам, не говоря уже о том, что их воображение всегда дорисует желаемое к действительному. Келюс не обманывался. Его высочество герцог Анжуйский спит и видит на своей голове корону, а, возможно, не он один. Сколько при дворе тех, кто возлагал надежды на нового короля, на новые милости и должности, и обманулся в своих ожиданиях? Попасть в ближний круг Его величества было не легче, чем попасть в Рай, потому что вход туда с обнаженной шпагой охранял один апостол – Людовик де Можирон, а Келюс всегда готов был прийти на помощь другу. По сути, он был не меньше ревнив, чем маркиз, только любил государя любовью друга и верного подданного. Загоревшись идеей, он поднялся, потянувшись, как большой кот. - Ну что? Я схожу? Заодно нанесу визит в покои мадам Екатерины, скажу, что ближе к полудню она сможет навестить Его величество?
Henri de Valois: Келюса, вдохновленного идеей новой шалости, как ветром сдуло, только колыхнулся за ним тяжелый занавес и хлопнула дверь. Смеясь, Анри сгреб в объятия Людовика, с силой, которая говорила о том, что государь если и не оправился от болезни полностью, то уже на пути к выздоровлению. Его бесценное сиятельство, маркиз д’Ампуи, был уложен на подушки и зацелован. Со всей любовью. - Ты стал таким серьезным мой ангел, - прошептал король, глядя в синие глаза Луи. Глядеться в них можно было бесконечно, как в июньское небо. Пальцы Анри ласкали светлые пряди (за каждый волосок он отдал бы жизнь), шею с голубой жилкой, плечи. Сдвинул ткань рубашки, прижался губами к темной звездочке маленькой родинки, вложив в этот жест всю любовь и желание. А еще благоговение и благодарность. Просто за то, что в этом мире существовало такое чудо, как Луи де Можирон и Генрих мог дышать с ним одним воздухом, обнимать сквозь сон, любить, ссориться, мириться… - Говоришь, краснеть в притворном смущении? Знаешь, пока Келюса нет, я намерен помочь тебе краснеть по-настоящему. Руки Генриха скользнули под рубашку маркиза, в глазах загорелся темный, опасный огонек. Он, конечно, слышал о том, что годы, прожитые вместе, притупляют желание, но все никак не мог в это поверить. Запах волос и кожи Луи все так же кружил ему голову.
Луи де Можирон: Анри был не прав отчасти. Иногда его фаворит мог поспорить в количестве и, что характерно, в остроумии шуток с придворным шутом и карликами государынь. Только вот отпускал он их не ради смеха окружающих, которые наивно смеялись, стремясь угодить белокурому юноше, который проводил в спальне монарха ночи, положенные по праву супруги королеве Франции. Он смешил и смеялся сам только для того, чтобы понять, что люди скрывают за своим смехом, своими лживыми улыбками. Все эти игрища имели под собой только одну цель – Можирон оберегал своего короля, не только готовый обнажить за него в любой момент шпагу, но и выставить себя на посмешище, если это принесет хоть какую-то пользу Генриху. Но, право же, смеяться над ним самим, в открытую не осмеливался никто. И защитой ему был не только собственный острый клинок, власть возлюбленного, но и надежные друзья. Такие, как Жак де Леви. Как всегда Александр сжульничал. Ему предстояло оставаться в постели и изображать из себя умирающего, а Людовик едва успел выскочить из-под покрывала и теперь судорожно оправлял одежду, приводя себя в вид, не могущий ничем оскорбить высочайших особ, которые вскоре должны пожаловать в апартаменты Его Величества. - Я отомщу, сегодня же ночью, - многообещающе и жарко шепнул маркиз в ухо Генриха, прикрытое разметавшимися темными прядями волос. Эти волосы Луи мог перебирать бесконечно, испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие, читая книгу или просто лежа с закрытыми глазами. Но сейчас нельзя было вновь поддаться искушению, и позволить себя утянуть снова в мир наслаждений, в мир для них двоих. Обычно бледные щеки придворного сейчас пылали, когда он оправлял чулки и пуфы, стараясь не смотреть в глаза Келюса, появившегося настолько вовремя, что единственным желанием Можиро теперь было покрепче заснуть. - Давай выкладывай прямо на покрывало все, посмотрим, что там есть у Ла Валетта, - подсказал Луи графу, стоящему с охапкой баночек. Было чертовски неловко, коронованный искуситель нежился в подушках, получив все желаемое, а его фаворит едва мог справиться с дрожью в руках, застегивая крючки на колете. – Но, прежде, чем грабить Ногарэ, давай-ка поглядим, что есть в собственных запасах Его невыносимого Величества. Ларец с помадами и притираниями, маслами и пудрами, гребнями и разнообразными щипчиками, полотняными масками и специальными перчатками, духами и бальзамами, был самым святым предметом в опочивальне короля Франции после Писания. И определенно самым неприкосновенным. К нему допускался лишь личный королевский куафер, и слуга, обихаживающий монарха перед сном. Метнув на Анри взгляд, полный вредности, маркиз направился к Святая Святых, всем видом своим показывая, что его не остановить.
Екатерина Медичи: Для Екатерины Медичи это была не самая легкая ночь. Ей все чудились шаги и голос, который возвестит о том, что король Генрих при смерти. Эта болезнь, такая странная, молниеносная, явилась словно напоминанием о проклятии, которым, видимо, были отмечены все сыновья Генриха II. Медичи вздохнула, мрачно принимая утром поклоны и услуги своих придворных дам. Как же она устала терять сыновей. - От Его величества короля не было известий? - Заходил граф де Келюс, - доложила дежурная фрейлина, всю ночь проспавшая в креслах приемной королевы-матери. – Сказал, что король все еще не здоров, но хочет вас видеть, и герцога Анжуйского тоже. Казалось бы, хорошая новость должна была обрадовать Флорентийку, но вместо этого лишь усилила ее мрачное настроения и дурные предчувствия. - Его высочество все еще в Лувре? - Да, мадам. - Хорошо… Через малое время королева Екатерина и Его высочество герцог Анжуйский стояли у дверей покоев короля Франции. На лице сына Медичи читала следы тех же раздумий. Франсуа даже наряд выбрал… весьма подобающий случаю. Темные тона, никаких украшений. Еще не траур, но где-то близко. Не смотря на всю уместность этого, в душе Медичи вскипел гнев на Монсеньора. - Не переигрывайте, сын мой, - ядовито шепнула она принцу. – Ваш брат только болен, не при смерти. Ей и самой хотелось в это верить. Иначе… Флорентийка прикрыла глаза. Иначе придется начинать все сначала. Начинать все сначала уже со своим младшим сыном. Тогда он станет королем, а она… тем, чем сможет остаться. - Будьте спокойнее, Франсуа. Меньше чувств, больше достоинства. Да, вы говорили с Маргаритой, сын мой? Генрих не просил ее прийти, но ей следует быть к этому готовой. Сделав над собой усилие, Медичи даже улыбнулась Франциску. Только бы эта болезнь оказалась неопасной. Но по дворцу уже ходили такие слухи, что Ее величество не знала каким святым молиться. И Мирон исчез, испарился из своих покоев и никто его не видел. Ну, ничего. И до него доберемся.
Жак де Келюс: Они как раз закончили гримировать короля под покойника (спаси и сохрани), как у двери королевских покоев случилось явление Екатерины Медичи и Франциска Валуа. Келюс довольно потер руки, потом, спохватившись, вытер их о салфетку. На пальцах оставались следы белил. - Сир, лежите не шевелясь и дышите через раз. Луи… Луи! Пришлось дернуть маркиза за рукав, чтобы оторвать от Его величества, что-то уж слишком старательно тот наносил последние штрихи на лицо Генриха, да и Генрих выглядел подозрительно довольным. - А ты будь добр, прими загадочный вид! А я… мне, как всегда, самое трудное, я пойду встречать мадам Екатерину. Приосанившись, чуть пощипав себя за щеки, граф де Келюс распахнул двери приемной и тут же нижайше поклонился королеве-матери, герцогу Анжуйскому и их свите в совокупности. Дьяволщина, как говаривал покойный король Карл. Придется теперь есть и пить с осторожностью. Да и спать тоже. А то как раз пополнишь собой сонм святых и великомучеников, а у него еще дела в этом царствии земной юдоли. Антуанетта, например. Следовало бы навестить малютку-монахиню, помолиться с ней за спасение его души. - Ваше величество, Ваше высочество, король ждет вас. Только прошу, не утомляйте короля, он еще слаб. Келюс картинно вздохнул, давая возможность королевской семье пройти в опочивальню, и сам поспешил следом. Зрелище, которое Жак де Леви предвкушал, следовало созерцать с первого мгновения до последнего, дабы не пропустить ничего. Ни слова, ни вздоха. Входя, он кивнул другу. Дескать, ваш удар, маркиз.
Henri de Valois: Король, хотя и возражал слабо против покушения на его секретные запасы снадобий, предназначенных для того, чтобы поддерживать красоту и нежность кожи, но больше развлекался происходящим. И охотно подставил лицо под пальцы Людовика, блаженно жмурясь, пока маркиз наносил на царственный лик белила, а краску для век, принесенную из комнаты Ногарэ, использовал, чтобы создать пугающие синяки под глазами Его величества. Любопытно, куда исчез сам Ногарэ… На труды любимых рук Анри полюбовался в зеркало. - На том свете я буду выглядеть краше, уверяю вас, друзья мои. Луи, маленький мой, все это чудесно, но вам придется сдерживать мадам Екатерину на подступах к кровати и не подпускать ближе, иначе весь этот маскарад будет напрасен. Поймав ладонь маркиза, король обожающе прижался к ней губами. Келюс, спасибо его скромности, смотрел куда угодно, но не в сторону Генриха и Луи. - Сегодня ночью, - красноречиво шепнул он, и откинулся на подушки, готовясь играть свою роль, потому что у дверей покоев уже послышался шум шагов и голосов. Спустя недолгое время в опочивальне появилась королева-мать и братец Франсуа. Глаза его величества блеснули искренним весельем, когда он разглядел темный строгий костюм этого павлина, Монсеньора герцога Анжуйского. Где золотые кружева, господа? Где россыпи жемчуга, парча и горностай? - Матушка, - прошелестел голос Анри из-под балдахина. – Мне сказали, вы приходили вчера и хотели меня видеть. Простите, я был слишком слаб. Я и сегодня еще слаб, но не мог и дальше держать вас в тревоге. Пусть ваше сердце успокоится. Я не болен… я лишь немного устал. Было трудно не рассмеяться, но Генрих не зря был любимым сыном Екатерины Медичи и научился у дорогой матушки многим уловкам. Как притвориться больным, как казаться здоровым, даже если недуг точит твое тело… Как спрятать в груди жгучую ненависть. Единственное, что он не мог и никогда не сможет – спрятать любовь к Луи. Она была его светилом, он был смыслом его жизни.
Луи де Можирон: Королева Екатерина, прежде всего королева, но кроме того, она еще и мать. Она не причинит Генриху вреда. Эти мысли пытался призвать себе в голову Людовик де Можирон, нанося белила и кармин на резко очерченные скулы любимого. Его пальцы нежнее крыльев бабочки прикасались к щекам государя, к его векам, подбородку… Все, что было ценного для маркиза, было сосредоточено в этом человеке, в этих миндалевидных глазах, немного хитрых, посмеивающихся, но полных ответной любви. Келюс направился к дверям, а Луи многообещающе взглянув на Александра, занял свое место у одной из колонн кровати. Жак должен был встать у другой. Вполоборота, чтобы не выпускать из вида ни одного из участников разворачивающейся сцены. Миньону потребовалось немало усилий, чтобы скрыть свое негодование облачением Франсуа Анжуйского. Этот змееныш уже похоронил короля Франции в своих мечтах, и примерял корону на свое чело. Уже то, что Екатерина Медичи появилась в покоях старшего сына в трогательном единстве с младшим, разбило в пух и прах все безмолвные увещевания Людовика о ее материнских чувствах. Боль и ярость затопили душу молодого человека. Сколько Генриху еще придется жить среди этих змей? А ведь он предлагал им бежать. Вдвоем. Отныне мысли Луи будут посвящены плану, как это сделать, чтобы потомки не прокляли правителя, оставившего трон и власть, устав от этой ноши. Но пусть бы и так, лишь бы Анри не повторил судьбу своих умерших братьев. Но сейчас Можиро безотчетно хотелось увидеть истинные чувства флорентийки. Хоть на мгновенье содрать маски с ее лица и с лица принца. - Граф, вы отправили гонца к Генриху Наваррскому с письмом от государя? Вы же знаете сколь большое значение этому факту придавал Его Величество, - пока Генрих беседовал с матушкой и братом, Луи с невиннейшим видом вопрошал своего друга о том, чего не было и в помине, и спрашивал, хоть и шепотом, но достаточно громко для того, чтобы его услышали все, включая Сандра. Он знал побасенку, что больше черта на земле, мадам Катрин боится своего зятя, вернее того пророчества, что было сделано для маленького Анрио де Бурбона Мишелем Нострадамом. Поговаривали, что еще Карл IX хотел сделать Беарнца своим приемником. Почему бы таким же мыслям не посетить голову Генриха III? А страх срывает маски с лиц не хуже, чем огонь сжигает бумагу.
Жак де Келюс: - Письмо Генриху Наваррскому? Келюс уже хотел было осведомиться, не переволновался ли Луи, что начал нести бред, поскольку ни о каком письме речи не было. Но вовремя сообразил, что все это шутка, которую надо поддержать. - Ах, письмо Генриху Наваррскому! Ну конечно! Письмо отправлено нынче утром, как хотел государь. Страшный шепот Келюса был слышен, наверное, во всех угла спальни. Ну да на здоровье. Для хороших людей, как говориться, не жалко. А Генрих прекрасно играл свою роль то ли больного, то ли умирающего, и Жак де Леви, спрятав неудержимую и совсем не скорбную улыбку, принял вид суровый и печальный. - А ты не забыл дать Его Величеству то особое лекарство… ну, на котором настаивал Мирон? Ты же знаешь, как важно принимать его вовремя, а не то… Приложив палец к губам, он замолчал, с удовольствием наблюдая за игрой чувств на лицах королевы-матери и Его высочества. Не тех, конечно, что были видны всем. А тех, что прятались в самой глубине их глаз, их расчетливых душ, не знающих, что такое настоящая верность королю, сыну и брату.
Екатерина Медичи: Екатерина Медичи повидала в своей жизни многое, очень многое, но при виде своих детей, лежащих на одре болезни, ее сердце все так же болезненно сжималось. Сколько она ухаживала за ними в детстве, дрожа над каждым сыном, но особенно – над Генрихом. Он лежал такой бледный, что старая королева тут же поверила в то, что дела в самом деле плохи, от невоздержанностей не бывает таких синяков под глазами и такого слабого голоса. А еще эти шепотки ненавистных Можирона и Келюса! Флорентийка и виду не подала, будто услышала их, но все услышанное запомнила. Лекарство, таинственное письмо… В уме тут же зародились ужасные подозрения. Что если Генрих тяжко болен, но скрывает это, а в письме Наваррскому – какие-то важные документы, быть может – завещание? Между Генрихом и Франсуа было столько противостояний, скрытых и явных, что Екатерина Медичи не удивилась бы решению сына передать трон мужу Маргариты. Но такого она не допустит. Как в свое время не допустила, чтобы Франсуа занял место Генриха. - Сын мой, вы действительно выглядите не слишком здоровым. Жаль, что вы не захотели видеть меня вчера, может быть, я посоветовала бы средство от вашей усталости. Что говорит Мирон? Какие лекарства он вам прописал? У вас что-нибудь болит? Медичи шагнула вперед, собираясь присесть на постель короля и пощупать его лоб, нужно было понять, если ли жар, или нет. Сердце сжималось от чувства вины, ведомого лишь ей, да покойному Ренато, поверенному ее тайн. Франсуа. Он был слаб духом и телом, находился целиком под влиянием честолюбивой Марии Стюарт и Гизов. Его еще можно было спасти, был маленький шанс, и как мать она должна была им воспользоваться. Но не воспользовалась. Карл умер от ее руки, от отравленной книги, которую она приготовила для его любовницы. Но рыжая ведьма жива, а Карл сошел в могилу. И молясь у его надгробия она торжествовала сквозь траур, потому что освободила трон для Генриха. «Нет, тебя я не потеряю», - пообещала он мысленно сыну. Но уже рассчитывала, кого послать вслед гонцу, чтобы перехватить письмо, как объявить Совету о болезни короля, и стоит ли торопиться и о том, будет ли Франциск более покладист и благодарен, нежели его старший брат.
Henri de Valois: Генрих прекрасно знал, что творится в душе у матери сейчас. Знал… и не осуждал. Будь Екатерина Медичи более мягкой, человечной, ранимой и любящей, она бы не выстояла в тех бурях, что устраивала для дома Валуа Судьба. И они вместе с ней, все. Он, Франсуа, Марго, и уже почившие братья и сестры. - Мадам, ну вы же знаете наших лекарей, они готовы замучить своими отвратительными микстурами даже здорового! Предупреждая желание матери подойти поближе, Генрих красноречиво взглянул на Луи. Стоит Флорентийке увидеть на кончиках своих пальцев белила, все превратится в глупейшую шутку, не достойную короля. - Франсуа, рад видеть и вас. Слышал, остались ночевать в Лувре? Похвально. Приятно чувствовать себя, окруженным любящими родственниками. Перешептывания Луи и Келюса так рассмешили государя, что тому пришлось закашляться, чтобы скрыть неуместное веселье. Эти двое, если их не угомонить, поставят на уши весь Лувр, да и, пожалуй, весь Париж. Откашлявшись и вытерев с глаз слезы, Анри покачал головой, глядя на наряд Монсеньора. Казалось, еще немного, и он начнет орошать стены опочивальни слезами и причитаниями по безвременно покинувшему этот мир любимому брату. - Красивый цвет у вашего наряда, но он вам не идет, Франсуа. Да и потом, разве у нас траур? У Его высочества всегда был траур в душе, когда он видел брата, сидящим на троне. Но все же сегодня он переиграл… Маргарита была бы менее откровенной. Но видеть сестру Генрих не хотел, даже сейчас. Все еще был сердит за ее нарочитые (как ему казалось) страдания по убитому Луи де Клермону.
Франсуа де Валуа: Судьба столько раз подводила Франсуа к короне, и столько раз в последний момент отдергивала дразнящую руку, что он уже не верил ее уловкам. Хотя, конечно, выглядел старший братец так, будто уже завтра ему можно копать могилу. Может быть, и правда болен? Его высочество сделал скорбно-любящее лицо. - Я очень огорчен, Ваше величество, что вижу вас в не добром здравии. И прошу прощения за мой костюм, я собирался отправиться к вашим соколам, покормить птиц, - оправдывался он, стараясь не показывать, как сильно его интересует разговор двух дворян у постели короля. Хотелось бы ему знать, что там за срочное письмо в Наварру. Ну, да с этим разберется матушка. Его высочество позволил себе немного помечтать. Если… нет. Не если. Когда он станет королем – он, конечно, избавится от докучливой опеки мадам Екатерины. Но, конечно, не сразу. Какое-то время придется потерпеть, стравив ее со всеми, кто будет претендовать на власть. Но потом матушке придется уйти на покой. Ну, в самом деле, чем Генрих умнее его? А правит как-то без советов королевы-матери. И он сможет. А Анрио… что Анрио? Пусть сидит в своей Наварре, а Маргариту Франсуа оставит здесь, в Париже. Перед глазами Его высочества пронеслись упоительные видения. Коронация, охоты, балы, шествия. Еще более пышные, роскошные, великолепные, чем при его братьях, отце и даже деде. Да, это будет. Надо только подождать.
Луи де Можирон: - Конечно, не забыл! – Жак сходу понял игру своего приятеля и Людовик ответил ему тем же, краем глаза присматривая за Анри и остальными участниками разыгрываемой сцены. – Я же помню, как важно давать его вовремя! А иначе… - миньон возвел очи к потолку, словно б напоминая графу, что будет «иначе» Генрих прекрасно вел свою партию, королева-мать изображала заботливую родительницу, а вот Франсуа подкачал. При всем его таланте к лицемерию, ему было еще трудно тягаться с матерью или братом. В его глазах лживо потупленных, как Луи казалось, таилось торжество, помешанное со страхом. Интересно, чего больше он боится – того, что король не умрет, или того, что трон достанется не ему, а всегда более удачливому Анрио Наваррскому? - Прошу прощения, государыня, - вовремя вынырнул из своих раздумий Можирон, чтобы поймать встревоженный взгляд любимых глаз и встать на пути у Екатерины Медичи, не давая ей возможности приблизиться к старшему, из оставшихся в живых, сыну, - но болезнь весьма заразна. И у нас с графом есть строгий наказ лекаря и распоряжение Его Величества не позволять никому более рисковать собой. Если сомневаетесь в возможности угрозы, - что подразумевало сомневаться словах самого маркиза, и придворный гордо вздернул голову, но тут же склонил ее к уху Флорентийки и быстро зашептал, но так, чтобы шепот его доносился до ушей Его высочества, - то можете послать в Венсен. Давеча в лесном домике скончался старый егерь. Его Величество лично его осмотрел и уже на следующее утро слег с признаками той же болезни, - то позвольте тогда брату, столь скорбящему, как наш принц, подойти и обнять своего короля, - насмешливые синие глаза скользнули взглядом сначала по морщинистому лицу мадам Катрин, а после по лицу его младшего сына. – Хотя, посмотрите, он уже бледен, ему срочно нужен врач, Ваше величество. Болезнь опасна, - вновь шепотом добавил расшкодившийся не на шутку маркиз, и обратился к Жаку: - Даст бог, гонец успеет.
Екатерина Медичи: Флорентийка неопределенно хмыкнула, выслушав Людовика де Можирона, уже внимательнее взглянула на сына, лежащего на постели. Покачала головой. - Франсуа, пойдемте. Вашему брату нужен отдых. А вы, сын мой, поправляйтесь. Я пришлю справится о вашем здоровье вечером, надеюсь, мы услышим радостные вести. Кивнув сыну Ее величество вышла, и уже в коридоре рассмеялась резким, злым смехом. - Можете сменить выражение лица на что-нибудь более жизнерадостное, Монсеньор. Как и ваш наряд. Ваш брат не болен, а лишь притворяется. Стал бы Луи де Можирон обсуждать какие-то письма в Наварру, если бы его король и любовник был тяжко болен? Нет. Он бы рвал и метал, и готовил себе могилу рядом с могилой Генриха Валуа. Да и граф де Келюс был слишком румян и доволен собой. Ее величество могла себя лишь корить за то, что сразу не догадалась, что речь идет лишь о шутке. Недоброй и неумной шутке. - Возвращайтесь в Сен-Жерме, Франсуа, и возьмите с собой Марго, она злит меня своим траурным лицом. Вы в свое время подсунули ей Бюсси? Ну так найдите еще кого-нибудь, иначе я вышлю ее обратно к муженьку. Приходите завтра, и вы увидите чудесное воскрешение Его величества из мертвых. Резко повернувшись на каблуках, придерживая длинный траурный трен, королева направилась в свои покои, шипя, как разозленная змея. Испуганные фрейлины поспешили за госпожой, предчувствуя бурю.
Франсуа де Валуа: Разочарование было сильно, но Его высочество привык к разочарованиям. Вся эта история с болезнью... слишком прекрасно, чтобы быть правдой. - Да, мадам, я возвращаюсь к себе, - кивнул Монсеньор матери. Видеть, как злится Флорентийка — редкостное удовольствие, и только ради этого он бы остался еще ненадолго, но как бы не пришлось за него заплатить. Матушка в гневе воистину страшна. - Рад, что Его величество, по-видимому, благополучен, матушка, хотя, если это шутка, то слишком уж детская, не замечал за Его величеством ранее вкуса к таким розыгрышам. Франсуа чопорно поджал губы и откланялся, отправившись к Маргарите. Сестру, наверняка, обрадует позволение матушки отбыть в Сен-Жерме. Там хватит и развлечений и кавалеров. Дьявол, да он сам приведет к ней всех своих дворян, только ради удовольствия принимать королеву Наваррскую в своем дворце. - Моя дорогая сестрица, я к вам с такой новостью! Клянусь, вы будете в восторге, - заявил он с порога, заключив Маргариту Валуа в не совсем братские объятия.- Король... Дальше последовал горячий шепот на ушко, к огромному разочарованию придворных дам. Так что собирайтесь, моя прекрасная королева. Нынче вечером мы устроим праздник. Выпьем за чудеса святого Людовика. Эпизод завершен
полная версия страницы