Форум » Игровой архив » Что день грядущий нам готовит » Ответить
Что день грядущий нам готовит
Катрин де Монпансье: 07 октября 1576 года. Около полудня. Франция, аббатство Фонтевро.
Ответов - 21, стр:
1 2 All
Катрин де Монпансье: После остановки в Блуа, экипаж герцогини свернул в сторону Жу-ле-Тур, далее следуя вдоль Луары по направлению к Сюмору. И как бы утомительна не была долгая дорога, герцогиня де Монпансье находила развлечение в созерцании осенней природы, богатой в это время года на всевозможные оттенки желтого, оранжевого и багряного, остатки зеленых тонов. Мадлен, сопровождавшая герцогиню, пользуясь тем, что ее госпожа не требовала читать ей вслух, и не была склонна к беседе, частенько дремала, завернувшись в шерстяную накидку. Катрин такое молчаливое соседство камеристки вполне устраивало. К сожалению, осень не только радует яркими красками. При выезде из Жу-ле-Тура, зарядил дождь. Мерное постукивание дождевых капель по крыше экипажа, сменилось ливнем. Дорогу развезло так, что колеса дормеза начали увязать в размытой глинистой колее дороги, лошади еле тащили повозку, а местами ее людям приходилось «чинить» дорогу, подкладывая под колеса экипажа срубленные ветви деревьев. Катрин Монпансье, кутаясь в меховую накидку, и грея руки в муфте, с досадой думала о возможной задержке в пути из-за непогоды. Кто знает, кому может быть еще известна тайна герцогини Анжуйской. И, вполне может случиться так, что все планы могут быть нарушены из-за промедления. Есть более короткая дорога из Парижа в Фонтевро, а путешествие верхом значительно быстрее, чем в неспешно едущем дормезе. Даже природа, пославшая проливные дожди, нещадно размывавшие дороги, порой может проявить милость к путешественникам, чтобы их поездка не стала большим испытанием, чем они того заслуживают, и по причине непогоды более длительной и утомительной. К вечеру дождь перестал, ветер разогнал тучи, а утро было солнечным и даже теплым. Остаток пути прошел благополучно, и Ее светлость вздохнула с явным облегчением, когда ее кортеж остановился у аббатства Фонтевро. Герцогиня не уведомляла заранее настоятельницу монастыря о своем визите. Никто кроме Екатерины-Марии де Монпансье и старшего ее охраны, которому граф де Мейнвиль отдал распоряжение лично, не знал о поездке в Фонтевро, пока кортеж не выехал из Блуа. Был риск, что Элеонора де Бурбон не сразу согласится принять ее, сославшись на занятость. Но двери святой обители не останутся закрытыми перед дочерью Франсуа де Гиза. В аббатство часто приезжали паломники помолиться, почтить имеющиеся там святыни. Отдых, которому Катрин могла предаваться, в пути закончился. Сейчас может быть важен любой поступок, любой жест, любое слово. Выйдя из дормеза, герцогиня Монпансье в сопровождении своей камеристки, подошла к воротам аббатства и попросила, проводив ее в комнату для паломников, доложить о ее визите настоятельнице. Имя архиепископа Реймсского и о письме Его преосвященства к Элеоноре де Бурбон, герцогиня не стала пока упоминать. Чем меньше шума и суеты, тем лучше.
Элеонора де Бурбон: Дни в аббатстве Фонтевро текли своим чередом, как медленная река, не выходя из раз и навсегда установленного русла. Конечно, были здесь и свои подводные течения, опасные водовороты и камни, надежно скрытые от посторонних глаз. Но внешне – да. Все было тихо, благопристойно, и этой тихой благопристойности ничуть не нарушил приезд очередной гостьи, герцогини де Монпансье. В аббатстве были привычны к знатным гостям, знали, как их встретить. - О вас доложат настоятельнице немедленно, - тихо ответила монахиня, проследив за тем, чтобы у Ее светлости было все, что необходимо даме для отдыха после долгой дороги. - Я приму герцогиню после Адорации, - подумав, распорядилась Элеонора де Бурбон. Не слишком быстро, здесь, в стенах монастыря кузина архиепископа лишь одна из знатных паломниц, но и не слишком долго. Наносить же оскорбление Катрин де Гиз в ее планы не входило. Значит, письмо мадемуазель д’Омаль дошло до ее кузины. Любопытно, дошло ли письмо Антуанетты до Екатерины Медичи, и как скоро королева-мать предпримет свои шаги? Вряд ли она оставит без ответа столь шокирующее послание. Герцогиня Анжуйская. Ну надо же. Аббатиса многое повидала на своем веку, но масштаб интриги, провернутой Гизами, поразил даже ее. Но как любопытно было наблюдать за этой интригой со стороны. - И вот еще что, не стоит мадемуазель д’Омаль пока знать о том, что приехала ее родственница. Вдруг новости не благоприятные для бедняжки. Сначала выслушаем их сами, а потом, если потребуется, подготовим это дитя. Дитя и бедняжка, по мнению Элеоноры де Бурбон, вряд ли была в этом деле лишь безмолвной жертвой династических амбиций. Но люди склонны обманываться юным видом, и монахини Фонтевро опекали Антуанетту со всем пылом нерастраченного материнского чувства. Настоятельница этому никак не препятствовала, наоборот, умела подогревала всеобщее обожание юной демуазель своим сочувствием к ее бедам. Но надо отдать должное «бедняжке», она ни разу не призналась аббатисе в том, что ей известна настоящая причина своей ссылки в Фонтевро. Любопытно будет побеседовать с герцогиней де Монпансье, что она расскажет, какую историю придумает, и будет ли в этой истории хоть капля правды. После любования Святыми дарами, которое аббатиса чуть затянула по своей воле, она попросила проводить герцогиню де Монпансье в свой кабинет, где обычно принимала гостей и просителей, осведомившись, где сейчас кузина королевы и чем занята. Ей ответили, что девушка, похоже, занемогла, и с утра не выходила из своих покоев*. - Очень хорошо, - кивнула Элеонора де Бурбон. – Так передайте Ее светлости, что я ее ожидаю. *согласовано
Катрин де Монпансье: Стены святых обителей имеют одну особенность, жизнь там течёт по строго заведенному порядку, мирские страсти, порывы и желания мало кого тут волнуют. Екатерина-Мария заверила монахиню, которая проводила её в комнату для отдыха, что ей вполне удобно, её все устраивает, и она готова ждать столько, сколько потребуется. О своих людях, оставленных за стенами монастыря, Катрин не волновалась. У них с собой было достаточно провианта и фуража для лошадей, начальник отряда обо всех позаботится. Герцогиня должна была справедливо отметить, что эти люди отличались от тех, что служили при ней раньше. Сейчас это был словно маленький военный отряд со своей внутренней дисциплиной, подчиняющийся в первую очередь своему начальнику, а уж начальник исходил из распоряжений герцогини и начальника её личной охраны. Путницам принесли воды и полотняные салфетки, чтобы те могли освежить лицо и руки после пути. Из монастырской кухни доставили хлеб, мёд и молоко. Катрин не хотелось есть. Она лишь налила в оловянный стакан молока, но выпила только половину. Простая комната, простая еда и питье предполагали такую же простую жизнь, наполненную трудами и молитвами. Сможет ли Антуанетта, забыв весь блеск двора, жить в таком мире? Скрипнув, отворилась дверь, и вошедшая пожилая монахиня тихим голосом известила, что достопочтенная аббатиса готова принять Её светлость в своём кабинете. Катрин встала и проследовала за сестрой, сохраняя видимое спокойствие, тогда как мысли её занимал вопрос, успела ли она, здесь ли ещё её кузина, кому ещё она могла писать и кто ещё знает её тайну. Множество вопросов, ответ на которые она может получить уже скоро. - Достопочтенная матушка, - обратилась мадам Монпансье к настоятельнице, - благодарю, что среди всех дел и забот, Вы нашли время принять меня. - Катрин низко склонила голову, из уважения если не к самой Элеоноре де Бурбон, то к её сану и положению. Будучи ярой католичкой, Катрин ценила тех, кто являлся хранителем истиной веры и противником ереси. - Направляясь в Париж, я решила посетить вашу обитель в первую очередь, чтобы провести день в этих святых стенах и поклониться хранящимся тут реликвиям, - тихо и благочестиво произнесла титулованная паломница. - И ещё мне выпала честь оказать услугу одному духовному лицу. Архиепископ Реймсский, зная, что я буду в этих краях, просил передать Вам письмо. Доставать и передавать письмо настоятельнице Катрин не спешила. Принятая размеренность жизни в монастыре не располагает к спешке.
Элеонора де Бурбон: - Добро пожаловать в нашу обитель, дочь моя, - Элеонора де Бурбон радушно улыбнулась знатной гостье, предлагая ей присесть. Значит, вот что представляет из себя сестра герцога де Гиза и архиепископа Реймсского. Мила. Привлекательна. Вероятнее всего умна, в ее роду до сегодняшнего дня глупцов не водилось. Но, конечно, не судите опрометчиво, как сказано в Евангелии. – Мы всегда рады гостям, но особенно рады нашим родичам. Как здоровье моей тетки, достопочтенной госпожи Антуанетты? Она оказывает нам любезность писать так часто, как позволяет ей досуг и здоровье, но вы, вероятно, ведете с ней еще более деятельную переписку? Матриарх клана Гизов, Антуанетта де Бурбон-Вандом приходилась бабкой герцогине де Монпансье и родной теткой Элеоноре де Бурбон. Не смотря на преклонные годы, эта дама сохранила и острый ум, и здравость суждений, к тому же, считала своим долгом следить за политическими играм и Гизов, и Бурбонов, и Валуа. Так что ее письма были для настоятельницы Фонтевро весьма ценным источником информации, госпоже Антуанетте она платила тем же. Иногда переписка на двоих превращалась в переписку на троих, когда к обсуждению какого-либо вопроса присоединилась Екатерина Медичи. Всех трех дам объединяло одно: понимание необратимости войны и ее разрушительности. Франции был нужен мир, и они, действуя тайно, старались этот мир удержать всеми силами. О письме от архиепископа аббатиса прекрасно услышала, но, поскольку, оно не было ей вручено, сочла возможным на некоторое время забыть о послании, пустив беседу по тому руслу, которое было выгодно для нее, забавляясь, в глубине души, этими играми в недомолвки. Она прекрасно знала, ради чего герцогиня де Монпансье приехала в Фонтевро. Но с удовольствием сделала вид, будто верить в причины, озвученные Катрин де Лоррейн: благочестивое желание поклониться святыням и услуга брату. Пусть будет так. Элеонора де Бурбон позвонила в колокольчик. На пороге возникла монахиня, смиренно поклонившаяся настоятельнице и знатной гостье. - Приготовьте гостевые покои для Ее светлости, те, что в новом крыле, позаботьтесь о том, чтобы ее охрану разместили со всеми удобствами. Вы же окажете нам удовольствие и погостите у нас несколько дней, Ваша светлость? В Новом крыле. Поближе к аббатисе и подальше от Антуанетты д’Омаль. Если герцогиня хочет встретиться с девушкой тайно, то у нее ничего не выйдет. Аббатство велико, здесь очень легко затеряться.
Катрин де Монпансье: - Всегда приятно оказаться среди тех, с кем нас связывают узы родства, а не только единство веры, - Катрин заняла предложенное ей место. Сегодня при ходьбе она не пыталась приуменьшить хромоту. Господь любит всех, поэтому для посещения аббатства молодая женщина не стала прибегать ни к каким ухищрениям, чтобы скрыть свои физические изъяны. - Господь милостив к госпоже Антуанетте, что Вы, вероятно, сами можете судить по письмам от нее, - осторожно начала она разговор. Кто знает, о чем может писать вдова Клода Лотарингского своей племяннице. Конечно, Екатерина-Мария тоже вела переписку со своей бабкой. Антуанетта де Бурбон-Вандом была истовой католичкой, в чем Екатерина и брала для себя пример. Но, несмотря на бескомпромиссность веры, прародительница клана Гизов отличалась милосердием по отношению к людям, независимо от их верований. В Жуанвилле герцогиня способствовала строительству больницы, по её инициативе был основан монастырь для бенедиктинок. Помнила дочь Франсуа де Гиза и наставления почтенной дамы чтить и защищать свою веру и интересы своего клана. Антуанетта де Бурбон-Вандом, герцогиня де Гиз обладала властным характером и сильным чувством семейной гордости, и эта гордость тоже была присуща ее внучке. - Благодарю за проявленную заботу и предложенное гостеприимство, мадам. Ваши желания совпадают с моими, но задержаться дольше, чем на один день я не могу, - учтиво поблагодарила Катрин настоятельницу, прекрасно осознавая, что желания у них как раз разные. Нет, в чем-то женщины одинаковы, независимо от того носят ли они монашеское облачение или светское платье, но просто так гостить в аббатстве у герцогини Монпансье времени не было, как, по мнению Катрин, и у той, что имеет право именоваться герцогиней Анжуйской. - К сожалению, по семейным делам, мое присутствие необходимо в Париже. Позвольте мне сейчас выполнить поручение Его преосвященства. - Екатерина-Мария достала письмо, хранящееся у нее в прикрепленном к поясу бархатном кошеле, расшитым мелким бисером, и передала его Элеоноре де Бурбон. - Как мне известно, гостеприимством этой обители сейчас пользуется еще одна внучка достопочтенной Антуанетты де Бурбон-Вандом, - Катрин не торопясь переводила разговор в нужное для нее русло. – Я с удовольствием встречусь с дочерью герцога Омальского. Это так мило, что Антуанетта получила имя в честь своей бабушки. Мы одна семья и не должны забывать друг о друге. – Герцогиня Монпансье не задавала вопросов, а показывала свою осведомленность, что фрейлина королевы Луизы находится здесь. И, вполне можно было догадаться откуда эта информация. – Она писала мне, поэтому, надеюсь, что радость от нашей встречи будет взаимной.
Элеонора де Бурбон: Аббатиса неторопливо развернула письмо. В самых любезных выражениях архиепископ Реймсский благодарил ее за оказанную услугу и извещал о том, что мадемуазель д’Омаль должна вернуться в Париж в сопровождении герцогини де Монпансье. Любопытно. Сначала архиепископ берет на себя труд, привозит в аббатство Фонтевро свою кузину, которая, оказывается, является женой герцога Анжуйского. Затем спешно присылает за ней сестру, которая должна вернуть мадемуазель в Париж, которая, якобы, разъезжает по семейным делам, но не имеет возможности задержаться в аббатстве лишнего дня. На что это похоже? Элеонора де Бурбон тщательно свернула письмо и уложила его в серебряную шкатулку, богатство отделки которой красноречиво намекало на то, что его содержимым являются послания лишь самых важных персон. Это похоже на то, что девчонку спешат спрятать в другое место, потому что Фонтевро более не считается надежным. И было бы весьма полезно узнать, куда именно. - Мадемуазель д’Омаль будет счастлива свидеться с вами, Ваша светлость, девушка так тосковала, что заболела. Как мне доложили сегодня, у нее легкая лихорадка. Но радость от встречи с вами, я уверена, будет лучше любого лекарства. Пойдемте, я провожу вас. Любезность, но за любезностью этой крылось многое. Прежде всего, желание узнать о дальнейшей судьбе герцогини Анжуйской. Девочка написала королеве-матери, а значит, скоро сюда прибудут посланники от Екатерины Медичи. Сведения – тот же товар, и товар весьма дорогостоящий. - Будьте уверены, мы хорошо ухаживали за нашей юной гостьей, - добавила она, приглашая герцогиню де Монпансье следовать за ней. Опекать герцогиню Анжуйскую была приставлена бывшая фрейлина Екатерины Медичи, Шарлотта де Сов. Во-первых, эта женщина была умна, во-вторых, знакома с жизнью двора и его привычками. Ну и, наконец, обладала очарованием, способным растопить почти любое сердце, чем когда-то с успехом и пользовалась. Нынче она пребывала в стенах Фонтевро в качестве почетной гостьи-пленницы, вместе со своей незаконной дочерью от короля Наваррского, что являлось частью ее с супругом договора. Элеонора вовсе не считала, что судьба жестоко обошлась с этой красавицей, заточив ее в самом расцвете в монастырь. Покой и безопасность дорогого стоят, а тут она и ее дочь жили в покое, безопасности и даже некотором почете. - Как жаль, что вы не сможете задержаться, - безмятежно говорила настоятельница, ведя знатную гостью по монастырским переходам к крылу, где была помещена мадемуазель д’Омаль. Существовал и более короткий путь, через сады и малые внутренние ворота, но право же, как можно заставлять единственную сестру архиепископа Реймсского выходить вновь на сырой осенний воздух, в котором уже чувствовался вечерний холод? - Но мы будем лелеять надежду на еще одну встречу с вами, Ваша светлость. Остановившись у двери, ведущей в гостевые покои, аббатиса постучалась. Дверь открыла монахиня, поклонилась, отошла в сторону. - Ануанетта, милое дитя, смотрите, кто пришел вас навестить, - воскликнула аббатиса, нежно улыбаясь девушке, лежащей на кровати*. – Ваша кузина, герцогиня де Монпансье была так добра, что приехала к вам! Может быть, кто-то в стенах монастыря и расцветает розой, но щеки мадемуазель д’Омаль побледнели от затаенных тревог и легкой болезни, уложившей ее на весь день в постель. Но все, что не делается, все к лучшему. Надо либо не иметь сердца, либо иметь очень весомый повод, чтобы заставлять больную родственницу пускаться в дорогу. *согласовано
Антуанетта д'Омаль: Долгие монастырские богослужения на холоде привели к тому, что весь следующий день Антуанетта, не привычная к таким суровым порядкам, провела в легкой лихорадке. Пребывая в том состоянии души и тела, когда все кажется гораздо более мрачным, чем есть на самом деле. Ее жизнь была кончена, ее родственники предали ее, письмо, написанное Екатерине Медичи, осталось без ответа. Даже родная мать не соблаговолила ответить на воззвание дочери, но как раз на ее счет мадемуазель д’Омаль не обольщалась. Мать и брат, являющийся формально главой семьи, сделают так, как им скажет Генрих де Гиз. Не из любви. Из страха. А вот Антуанетта не боялась, она бы и в лицо своим могущественным родичам высказала все, что думает о них, но, увы, и этого удовольствия она была лишена. Тоскливо глядя в потолок, она слушала, как монахиня читает ей тихим голосом душеспасительное сочинение какого-то римского святого, имя которого она упустила, как, впрочем, и половину его жизненного пути, ничем не примечательного. Вот же радость, молиться, поститься и думать о смерти. Не тогда, когда тебе пятнадцать, у тебя стройные ножки, высокая грудь, а при дворе тебя считают красавицей. В дверь постучали. Антуанетта, не ждущая уже ничего, кроме очередной порции черно-белых монастырских подолов и сладеньких, но таких пустых слов, отвернулась, зарывшись в подушки лицом. Она сбежит. Конечно, это трудно, и за стенами аббатства совсем не райские сады, а осень, разбойники, нищие, которые при случае тоже становятся разбойниками. Но лучше погибнуть там, чем медленно умирать тут. Но, как оказалось, отчаиваться еще было рано. Недоверчиво приподнявшись на подушках (голова тут же неприятно закружилась), и разглядев, кто пришел к ней вместе с доброй и заботливой настоятельницей, мадемуазель д’Омаль радостно вскрикнула: - Кузина! Вы приехали! Я знала, что вы приедете и заберете меня отсюда! Мы уезжаем, правда? Я возвращаюсь в Париж, ко двору? Наконец-то! Наконец-то! Прощайте, величественные, но такие унылые стены Фонтевро. Прощайте опостылевшие черно-белые одеяния монахинь. Антуанетта вернется в Париж, ко двору, и вернется уже как герцогиня Анжуйская. Теперь-то Монсеньору не удастся скрыть этот брак.
Катрин де Монпансье: Испуг и волнение, отобразившиеся на лице герцогини Монпансье при известии о болезни своей юной кузины, были не поддельными. Лихорадка, как она сама могла убедиться, бывает коварной болезнью. От одного воспоминания всех отваров и микстур, которые ей приходилось пить в Реймсе, Катрин ощутила горечь во рту. Только бы мадемуазель д’Омаль не слегла в сильной лихорадке. - У меня не было даже тени сомнений в хорошем уходе за мадемуазель, - ответила герцогиня де Монпансье, следуя за настоятельницей. В этом она действительно не сомневалась. Где, как не при монастыре, больным можно было получить помощь. Мало кто лучше сестер больниц при обителях умеет ухаживать, готовить целебные отвары и мази. Проходя по величественным галереям и переходам аббатства, сестра архиепископа Реймсского не переставала размышлять о том, как ей поступить, если болезнь кузины серьезна, и та не сможет отправиться в дорогу. Екатерина решила, что день или два она сможет подождать изменений в здоровье Антуанетты, а если болезнь затянется… - На все воля Господа нашего, матушка, - ответила супруга герцога Монпансье и на свои мысли и на выражение надежды настоятельницей о еще одной встрече в обители. С трепетом в душе ждала Катрин, пока откроют дверь комнаты, в которую постучалась аббатиса. А что если им ответят, что у мадемуазель д’Омаль жар и она в беспамятстве? Но, Господь был милостив, их пригласили войти, и герцогиня де Монпансье поразилась тем переменам, что произошли с ее кузиной. Последний раз они виделись в Реймсе, на празднестве, посвященном бракосочетанию герцога Майеннского, накануне той злополучной охоты, когда Екатерина-Мария сама стала жертвой опасной лихорадки. - Моя дорогая кузина! – Радостно, но в тоже время с тревогой воскликнула Катрин. Она не стала сдерживать порыв своих чувств (это сейчас и не требовалось) после такого горячего приветствия девушки. - Простите меня, Антуанетта, я приехала, как только смогла, ведь я сама долго была больна, - присев на постель кузины, герцогиня де Монпансье обняла за хрупкие плечики девушку, с тревогой, вглядываясь в ее бледное личико. - Сейчас я сама возвращаюсь в Париж, и в моем экипаже приготовлено место для Вас, но сможете ли Вы пуститься в столь длинный путь? Мне сказали, что у Вас лихорадка, - тонкая изящная ладонь герцогини, еще хранящая аромат духов, коснулась лба девушки. - Вы так бледны, но мне кажется, я могу Вам чуть-чуть помочь, - небольшая хитринка мелькнула в глазах правнучки Людовика XII и Анны Бретонской. – Я велю принести мою дорожную шкатулку, там, наверняка найдется ароматная соль из лавки мэтра Рене, чтобы облегчить Ваши страдания. – Катрин не сомневалась, что само упоминание знаменитого парижского парфюмера будет живительным бальзамом для кузины, не говоря уже о флаконах и баночках, которые были куплены специально для герцогини Анжуйской.
Элеонора де Бурбон: Чуткая к интонациям и выбору слов Элеонора де Бурбон отметила про себя, что герцогиня не ответила утвердительно на вопрос кузины, не заверила Антуанетту д’Омаль в том, что та вернется ко двору. Нет, все, что она сказала – я возвращаюсь в Париж и в моем экипаже приготовлено место для вас. Если это попытка скрыть от юной родственницы правду, то герцогиня заслуживает похвалы за находчивость и порицание за лукавство. Люди часто слышат лишь то, что хотят услышать, надо им лишь чуточку помочь. Но, может быть, оставшись наедине с кузиной, Екатерина де Лоррейн будет более откровенна? - Я оставлю вас, мои дорогие, - голос аббатисы был мягок и полон искреннего умиления от трогательной картины почти семейного согласия. – Антуанетта, дитя мое, если вы решитесь покинуть нас, а я бы посоветовала вам не спешить и окрепнуть немного, то приходите со мной попрощаться. Для нас была большая радость принимать вас в стенах Фонтевро. Ваша светлость, все же надеюсь когда-нибудь увидеть и вас в числе наших почетных гостей. Благословив двух родственниц, Элеонора де Бурбон неспешно вышла, не понижая голоса, поговорила с монахиней у двери, приказав той собрать для герцогини де Монпансье и мадемуазель д’Омаль обычные подарки, которые монастырь презентовал своим знатным покровительницам – брусочки нежнейшего мыла с ароматом белой и красной розы, флаконы с миртовой водой, варенье. А затем, бесшумно приоткрыв дверь пустых покоев, расположенных рядом с комнатами Антуанетты, скользнула туда. Специально оборудованное окошечко позволит ей слышать разговор двух кузин. Да, монастырь – обитель Господа, но населяют его люди, со всеми их грехами и слабостями, а Элеонора де бурбон считала своим долгом знать все о грехах и слабостях ближних своих. Разумеется, чтобы знать, как им лучше помочь приблизиться к духовному совершенству.
Антуанетта д'Омаль: Антуанетта ответила болезненной, немного восковой улыбкой на добрые пожелания Элеоноры де Бурбон. Аббатиса была добросердечна, но где ей, уже отживший свой век, понимать, как давят эти монастырские стены, как лишают воздуха? - Благодарю вас за заботу, матушка, я никогда ее не забуду. Но мне бы хотелось как можно скорее отправиться в путь. Я всем сердцем желаю вернуться в Париж, ко двору. Если мне и придется перенести какие-то неудобства, это не страшно. Надеюсь, вы благословите меня в дорогу. Мадемуазель д’Омаль хотела бы (и искренне) дополнить свои слова почтительным реверансом, но встать из постели значило бы показать, как кружится у нее голова. А больше всего Туанетта боялась сейчас, что возвращение в Париж отложится хоть на минуту. Когда аббатиса ушла (за дверью еще слышался ее спокойный, властный голос), девушка попросила кузину: - Прошу вас, не надо солей, ничего не надо. Мне только одеться, и сложить вещи, их не так уж много, и среди них нет ничего ценного. Если бы Антуанетта чувствовала себя лучше, она бы засыпала кузину вопросами. Показала ли она письмо архиепископу Реймсскому? Что сказал на это кузен? Как он объяснил свое предательство? Ждут ли ее при дворе, заметили ли ее отсутствие? Но лихорадка держала в напряжении все мысли и чувства, и юная герцогиня Анжуйская могла сейчас думать только об одном: вернуться в Париж. Любой ценой. - Мне кажется, я умру, если задержусь в этих святых стенах хотя бы еще один день. Молодость наивна, даже самая дерзкая и честолюбивая молодость. Антуанетта уже пережила одно предательство от близкого родственника, но ей и в голову не могло прийти, что за появлением в аббатстве Фонтевро герцогини де Монпансье стоит что-то иное, кроме желания кузины помочь своей юной родственнице.
Катрин де Монпансье: - Вы так добры, матушка, - Екатерина-Мария де Лоррейн, герцогиня де Монпансье склонила голову перед настоятельницей аббатства, принимая благословение. - На все воля Божья, я буду рада вновь быть гостьей тут, чтобы отдохнуть душой и телом, - кто знает, как сложится судьба, ничем нельзя пренебрегать. Пусть Элеонора де Бурбон запомнит внучку своей тетки в первую очередь, как благочестивую католичку. Как Катрин судила по себе, первые впечатления о человеке самые сильные. - Мадемуазель, если Вы не побережете себя, то умрете от лихорадки раньше, чем мы доедем до Парижа, - мягко пожурила Катрин свою кузину, сдерживая ее порыв тотчас же одеться и пуститься в путь. Пусть аббатиса и оставила их наедине, но как Катрин решила для себя еще при разговоре с братом в Отеле-де-Гиз, она ничем не покажет, что есть иное намерение, чем возвращение с кузиной в Париж. Тем более, что такой вариант и не исключен. Когда они минуют Блуа, то мадам Монпансье посвятит свою кузину в дальнейший план, но если та будет упорствовать и настаивать на возвращении ко двору, не слушая никаких доводов, то не исключено, что сестра принца Жуанвиля так и поступит. Архиепископ Реймсский или герцог де Гиз не обрадуются их появлению в Отеле-де-Гиз, и можно только догадываться, что они предпримут в отношении своих неосторожных родственниц. Полагаться на милость Екатерины Медичи, как свекрови, на месте Антуанетты она бы тоже не стала. Но каждый выбирает свою судьбу сам. Недолгий звездный час в роли жены наследника трона французских королей или иметь возможность самой почувствовать вкус власти в своем маленьком «королевстве». - Мы подождем до утра, и если Вам не станет хуже, то выедем с рассветом. Уже темно, на дорогах не безопасно, да и ночной холод вреден для здоровья. – Самое сложное было говорить спокойно и безмятежно, с некоторой долей покровительства старшей кузины. – И Вам и мне нужен отдых перед дорогой. Велите лучше, чтобы для Вас принесли горячее питье. Сбором вещей может заняться кто-нибудь из сестер.– Сейчас главное было спокойно, без лишней спешки, что вызвало бы ненужные подозрения, покинуть Фонтевро. - Давайте вместе поужинаем, еда придаст Вам сил, а потом я бы хотела отдохнуть. Путешествие даже в самом удобном дормезе утомляет, а тут так тихо и спокойно, что клонит ко сну. – Герцогиня, поцеловав свою кузину в лоб, встала, чтобы отдать распоряжения принести ее дорожную шкатулку. Там были и подарки для кузины, и ароматические соли. Среди багажа герцогини была еще одна шкатулка, которую она оставит завтра настоятельнице, покидая аббатство (независимо от того или в сопровождении кузины). Некоторая сумма, оставленная ею в качестве пожертвования, будет не лишней и пойдет на нужды аббатства.
Антуанетта д'Омаль: Ночь не вылечила лихорадку Антуанетты, но не умалила ее решимости отправиться в путь, поэтому рассвет она встретила уже на ногах, и со стальной выдержкой проследовала сначала к аббатисе, за благословением и прощанием, а затем и к дормезу герцогини де Монпансье. Румянец от жара вполне мог сойти за легкую краску волнения, и вообще, Туанетта была уверена, стоит ей оказаться в Париже, как все ее хвори как рукой снимет, точно так же она была уверена в том, что если бы ей пришлось остаться монастыре, она бы умерла от тоски. Умереть от тоски, как оказалось, это вовсе не поэтическое преувеличение. Это день за нем чувствовать, как из тебя уходят силы, радость жизни, надежды, а на их месте в душе поселяется холодная пустота. Но, слава богу, все обошлось. - Вы спасли меня, мадам, - вздохнула мадемуазель д’Омаль, прижавшись затылком к обивке повозки. – Я уже и не надеялась, но вы приехали и спасли меня. Я этого никогда не забуду, Ваша светлость. Так же, как никогда не забуду этих дней, проведенных в Фонтевро. Клянусь, они долго мне будут сниться в кошмарных снах. Горло неприятно саднило, но Антуанетта согласна была вытерпеть что угодно, кроме того, ей так о многом надо было расспросить кузину. - Какие новости в Париже, мадам? Мне кажется, прошла вечность со времени моего отъезда. Если бы я знала, чем закончится это путешествие, никогда бы не согласилась сопровождать Его преосвященство, - с обидой, которую она и не собиралась скрывать, закончила она. Трудно было сказать, как теперь сложатся ее отношения с родственниками. Антуанетте только следовало разобраться, кому теперь следует доверять, кому нет, кто будет действовать в ее интересах, а кто в своих собственных. Детство закончилось. За эти несколько дней в Фонтевро она повзрослела на несколько лет.
Катрин де Монпансье: Утро не принесло неприятных сюрпризов. Почтительно попрощавшись с настоятельницей аббатства, приняв подарки и оставив свои дары, Екатерина-Мария де Лоррейн покинула Фонтевро в сопровождении своей кузины. Начало пути прошло молчаливо, герцогиня де Монпансье лишь с опасением смотрела на лихорадочный румянец кузины, с надеждой полагая, что это лишь румянец волнения. Отдохнувшие лошади, бодро везли домрез, так, что если не случится сюрпризов погоды, то заночевать они смогут уже в Жу-ле-Тур, а завтра будут в Блуа. - Вам не холодно, Антуанетта? – спросила Катрин, доставая меховую полость из дорожного рундука, расположенного под сиденьем. – Осень не самое лучшее время для путешествий. – Дочери Франсуа де Гиза было тяжело сейчас сообщить кузине о дальнейших планах их поездки. Тогда, в Париже, все казалось гораздо проще. Нет, о Суассоне она сейчас говорить не будет. Завтра в Блуа, а еще лучше, когда им придется после Орлеана сменить направление пути, свернув на Монтаржи. Жаль, что Рене Французская скончалась в июне прошлого года, она бы нанесла своей бабке по материнской линии визит в Монтаржи, даже, несмотря на то, что та активно поддерживала гугенотов. - Полагаю, что в Париже не знают главной новости, Ваша светлость, - отозвалась Катрин, не выражая никаких эмоций, - зато обсуждают, кого из августейших особ выберет себе в жены герцог Анжуйский. – Когда-нибудь этот не совсем приятный разговор нужно будет начать, так уж лучше раньше, чем поздно. - Считайте, что спас Вас архиепископ Реймсский, мадам, и спасение началось тогда, когда он предложил Вам сопровождать его. Я не знаю всех подробностей, но, по словам Его преосвященства, действовать нужно было быстро. – Совсем не так герцогиня де Монпансье изначально хотела начать разговор, но зато им не приходилось сейчас опасаться лишних ушей. В дормезе они были сейчас вдвоем, камеристки были отправлены в повозку с багажом. На сопровождающих их дворян можно было положиться, да и ехали они на почтительном расстоянии от дормеза. - Лучше расскажите, Антуанетта, что Вы думаете о нашей тетке – аббатисе Фонтевро. – Герцогине Монпансье было любопытно услышать мнение юной кузины о настоятельнице аббатства. Кроме того, Катрин чувствовала, что Антуанетте просто нужно выговориться. Кто знает, как отнесется дочь герцога Омальского к перспективе получить в свои руки власть, как и у Элеоноры де Бурбон, быть может сейчас в словах кузины о настоятельнице Катрин и найдет нужный ключик. - Можете говорить начистоту и без прикрас, нас никто не услышит, - доверительно добавила Екатерина-Мария заботливо укрывая колени кузины меховой полостью.
Антуанетта д'Омаль: Возможно, прежняя Антуанетта удовольствовалась бы этим туманным объяснением и послушно ответила на вопрос, заданный заботливой кузиной, свято веря, что все, что делает и говорит Людовик де Лоррейн, есть истина, и истиной пребудет вовеки. Но у нынешней Антуанетты было время поразмыслить над всем, что с ней случилось. Начиная с того самого дня, как могущественные кузены потребовали ее присутствия при дворе, взяв на себя труд обучить провинциальную родственницу и придать ей лоск перед тем, как определить в свиту к королеве, и заканчивая тем утром, когда она обнаружила себя запертой в монастыре. Раньше она воспринимала все случившееся с ней как подарок судьбы, подарок, которого она заслуживала, как никто, теперь же, Антуанетта видела в этих событиях связь, смысл. Она стала пешкой в руках родичей. Юной, глупенькой, честолюбивой пешкой, которой вскружили голову наряды, драгоценности, положение при дворе и причастность к тайнам принцев и королев. Она упивалась этим, не думая, чем придется заплатить за эти удовольствия. Она и сейчас не считала, что должна за что-то платить. Заплатить должны те, кто использовал ее как разменную монету в своих интригах. Гизы, вот кто должен за все заплатить. Голубые глаза, в которых не осталось прежней наивности, правда, плескалась совершенно детская злость, в упор взглянули на герцогиню де Монпансье. - Аббатиса была добра ко мне, мадам, за что я ей благодарна. Уголки губ нервно дернулись, обозначив жесткую улыбку, до странности некрасивую на очаровательном девичьем личике. - Ее доброта была единственным, что поддерживало мои силы, когда я оказалась в монастыре одна, без всяких объяснений, даже без слова прощания. Меня просто бросили, мадам, как ненужную игрушку, спрятали подальше, а не спасли. Антуанетта сжала меховую полость, заставляя себя говорить спокойно, но лихорадка часто развязывает язык не хуже вина, заставляя выплескивать то, что таится в сердце. - Больше всего я желаю взглянуть в глаза Его преосвященства, Ваша светлость. Посмотрим, сможет ли он мне дать какие-то объяснения своему поступку. Спас! У Гизов мало домов, мало поместий? У моей семьи мало друзей, которые с радостью бы приняли у себя дочь герцога Омальского? Нет, он запер меня в монастыре, запер обманом. Это не спасение, мадам, это предательство. Антуанетта отвернулась. Больше она не позволит предать себя. Вернувшись в Париж она пойдет к королеве Екатерине, и королевскому семейству придётся принять ее как герцогиню Анжуйскую, или же найти способ объявить этот брак недействительным. А если этот поступок будет невыгодным ее родичам, тем придется смирить свою гордыню. Больше никто не сможет играть Антуанеттой д’Омаль. У нее будут либо союзники, либо враги. Но никто не сможет ей приказывать, как поступать.
Катрин де Монпансье: - Другого я и не ожидала услышать о настоятельнице, моя дорогая кузина, - довольно ответила Катрин. – Вы были гостьей в аббатстве, хотя у доброй настоятельницы Фонтевро могли быть тысячи причин отказаться принять Вас у себя. – Екатерина-Мария равнодушно пожала плечами. Ей не было интересно даже задаваться вопросом, как ее брат договорился о том, что Антуанетта останется в аббатстве. Важно было, что бы герцогиня Анжуйская задумалась, всегда ли доброта бескорыстна. - Так возможно ей заплатили или оказали услугу за доброту? – герцогиня задала этот вопрос словно вслух сама себе, не ожидая на него ответа. Конечно, духовным лицам положено проявлять сострадание и благотворительность, так смеет ли она в чем-то обвинять аббатису, тем более приходящейся и ей и Антуанетте родственницей. - Получив Ваше письмо, я была возмущена не меньше Вашего, Антуанетта. Бросив все дела я сразу же отправилась в Отель-де-Гиз, - герцогиня невольно улыбнулась, вспоминая какую бурю она хотела устроить молодому архиепископу, и как Людовик в несколько фраз убедил ее, что все сделанное было не наказанием их кузины, а мерой предосторожности. - И, конечно, согласна, что Его преосвященство мог бы все объяснить Вам, прежде, чем оставить на попечение доброй госпожи аббатисы. Но, стали бы Вы его слушать? – Представляя себя в подобной ситуации, Катрин тоже предпочла бы объяснения, а не оказаться поставленной перед фактом. По мнению Екатерины, у ее брата не было гарантии того, что юная кузина отнесется ко всему с пониманием, а не устроит истерику. Как поняла герцогиня еще из разговора с братом, времени у архиепископа Реймсского было очень мало. Дормез мерно покачивался, следуя своим путем, но любоваться пейзажами сейчас у Катрин де Монпансье не было, ни времени, ни желания. Она лишь прислушивалась к происходящему за окном, плотно задернутым шторкой. -Давайте подумаем, ко всем ли так добра и снисходительна Элеонора де Бурбон? – сложив руки на коленях, словно примерная ученица, готовая отвечать урок по Священному писанию, Катрин продолжала размышлять вслух: - Если бы простая путница постучалась в дверь аббатства, ей бы тоже предоставили кров над головой и кусок хлеба, но к ней не стали бы относиться так же, как и к нам с вами. Насколько я успела заметить, не все обитательницы Фонтевро пользуются теми же удобствами, что были у Вас или у меня, пока я тоже была гостьей. Став обычной послушницей, Вы бы несли послушание, как и остальные, и отношение, скорее всего, было бы иным. Но, даже те, кто находит приют за стенами монастырей и аббатств делают щедрые взносы на церковные нужды. Своего рода дар. – Несколько цинично называя вещи своими именами, герцогиня де Монпансье вовсе не обвиняла достопочтенную аббатису в расчетливости или бессердечии, но так устроен мир, таковы «правила игры». - Я все же поражаюсь Элеоноре де Бурбон. Она отказалось от радостей внешнего мира, но у нее свой мир. Она там для обитательниц и Власть и Закон. Редко кто добивается такой власти в мирской жизни. – Катрин говорила это вроде бы и вскользь, но наблюдая, как эти слова отзовутся в душе ее кузины. Достаточно ли у нее тщеславия, чтобы сквозь пелену обид о несправедливом с ней обращении, пожелать и для себя такой власти. - Его преосвященство говорил мне об одной настоятельнице, вот только в какой обители я запамятовала, это все последствия красной лихорадки. Так вот, та аббатиса уже не молода, несколько рассеяна, ей нужна молодая и толковая помощница. Кажется, и кандидатура есть… - Не называя имен, Катрин сейчас чуть-чуть показала, как перед некоторыми могут открыться перспективы, пусть и не совсем блестящие на первый взгляд. - Как же мне теперь называть Вас, Антуанетта, - вдруг спросила Катрин, всматриваясь в не очень приветливое личико кузины. – Ваша светлость или мадемуазель? Известие о Вашем замужестве настолько поразило меня, что я даже порой теряюсь, не сон ли это? - Похвастайтесь, Антуанетта, своим мужем! Франсуа был нежен с вами, заботлив, дарил подарки…, - вопрос следовал за вопросом от части из обычного женского любопытства, а отчасти, чтобы знать, о чем может жалеть ее кузина, покинув двор, считает ли она своими сторонником Франциска де Валуа. - Вам понравилось в его постели? Когда то Франсуа предлагал мне стать его… любовницей.* Я отказала, так вот стоит ли мне жалеть об этом? - Эти вопросы были не очень тактичны, но она говорила с кузиной, как с замужней женщиной, нарочно задавая подобные вопросы. Открыто в свете подобное не обсуждают, а вот приватно многие дамы были не прочь поговорить об этой части брака, обсудить мужа или любовника. Смотря кто чем богат. - Может, Вы ждете ребенка? * упоминалось в эпизоде Le petit poisson deviendra grand
Антуанетта д'Омаль: Добра и снисходительна? Антуанетта позволила себе усмешку. Герцогиня де Монпансье что, совсем ее за дурочку держит? За наивную дурочку, не знающую, что и почему в этом мире? Конечно, Элеонора де Бурбон была к ней добра и снисходительна, и отнюдь не бескорыстно. А потому, что она ее родственница. Потому что она дочь герцога Омальского. Потому что она не безвестная дворяночка, а принадлежит к высшей знати Франции. О чем мадемуазель д’Омаль и сообщила кузине, добавив: - Мне безразлично, чем руководствовалась госпожа аббатиса. Расчетом ли, симпатией ли. К счастью, я покинула аббатство и больше никогда туда не вернусь. Но, - сладостно улыбнулась она Екатерине-Марии де Лоррейн, - обещаю, обязательно пришлю туда какой-нибудь подарок. Дар. Дабы доброта аббатисы получила свое вознаграждение. К чему вела кузина, рассуждая на все лады о монастырях, аббатисах и прочем, Антуанетта не понимала, а, поскольку, эта тема занимала ее меньше всего, то позволила себе ненадолго прикрыть глаза. Затылок и виски ломило от боли, но она скорее умрет, чем покажет свою слабость раньше, чем они отъедут на достаточное расстояние от Фонтевро. Однако резкая смена предмета беседы, заставила ее подобраться, и хищно прищурится. Значит, герцогине, наконец-то, рассказали о главной тайне семьи Лоррейн. Не слишком-то торопились ее посвящать. Но, если уж ей все известно, тем лучше. А если кузина хотела ее смутить подробными разговорами, так то нужно было делать раньше. До того, как Антуанетта побывала при дворе. Там, конечно, можно сохранить невинность де-факто, но вот неопытность с тебя как рукой снимает. - Ах, вам все известно, - протянула она, принимая эту игру, и напуская на себя вид загадочно-томный. Пожалуй, тут и горящие щеки будут кстати. Пусть герцогиня думает, что юная кузина смущена. – В таком случае я буду рада принять ваши поздравления, мадам. Вы гордитесь мной? Дофина Франции! Так высоко в нашей семье никто не поднимался. Разве что бедняжка королева Шотландская. Что касается прочих ваших вопросов, то даже не знаю, могу ли я обсуждать их с вами. Антуанетта опустила свои кукольные глазки долу, но только на мгновение. Когда она подняла их, за притворной невинностью крылась непритворная злость на всю родню, заманившую ее в ловушку этого брака. Может быть, она и была не искушена в некоторых вопросах, и в искусстве интриг ей было далеко до Екатерины-Марии, но что девушка чувствовала безошибочно, так это фальшь в жизнерадостно-доверчивом голосе родственницы. Так ходила кругами, словно кошка, размышляя, с какой стороны лучше куснуть маленькую, глупенькую мышку. Так вот, мои драгоценные, у мышки выросли зубки! - Видите ли, меня просили держать в тайне от вас все, что связано с моим замужеством. Строго говоря, на это был прямой приказ архиепископа Реймсского. Как видите, не только мне он не удосуживается давать объяснения. Вам тоже не слишком-то доверяют. Печально, правда? Антуанетта улыбнулась, хотя от этой улыбки потемнело на мгновение в глазах. Ничего, лучше она умрет в Париже дофиной Франции, чем монахиней в каком-нибудь монастыре, пусть даже у нее будет вся власть Элеоноры де Бурбон.
Катрин де Монпансье: - Доброе дело зачтется Вашей светлости, - также улыбнулась Катрин своей кузине. Тем более, что это ее право, и даже обязанность, как светской дамы заниматься благотворительностью. Благо пример в лице благочестивой королевы Луизы у Антуаннеты имелся. Чаще всего люди поддерживают ту тему разговора, которая им ближе и интереснее. Ее кузина не была исключением. По мере того, как менялись темы беседы, было интересно наблюдать за сменой эмоций на ее красивом личике. - Да, мне стало известно лишь недавно, поэтому примите запоздалые мои поздравления, мадам, - герцогиня де Монпансье почтительно склонила голову перед герцогиней Анжуйской. Пусть та, если желает, вкусит часть своего положения. - Гордыня – грех, мадам, но если я и отдаю должное, так только своим предкам и их потомкам. – Катрин не знала, каким звеном и в какой интриге ее родных была Антуанетта, но то, что она стала супругой младшего из Валуа, было вовсе не ее заслугой. Такая тайна, которую хранила Антуанетта по приказу архиепископа Реймсского, была ничто, по сравнению с теми тайнами, которые хранила Екатерина-Мария не по приказу, а по преданности своей семье. Далеко ходить не надо. Знает ли герцогиня Анжуйская о коронации своего супруга? Нет, моя дорогая Антуанетта, не стоит даже пытаться вызвать обиду на кого-либо из моих братьев. Но даже свои мысли Катрин хранила за маской вежливой улыбки. В данный момент даже чуть-чуть печальной. Как же, ей ведь отказали в доверии, открыв тайну, когда ее уже не было смысла скрывать в семье. - Вы поступили мудро, слушаясь совета Его преосвященства. – Герцогиня намеренно заменила одно слово другим. Можно слепо выполнять приказы, но вот за каждым, даже самым строгим советом, стоит нечто большее, чем приказ. Хотя ей было без разницы, в какой форме был в свое время разговор между ее братом и кузиной. Катрин было ясно одно – Антуанетта обижена, и второй раз поверить Людовику де Лоррейну ей будет сложно. - Вы так стремитесь в Париж, но вот, простите за любопытство в качестве кого? В качестве фрейлины тишайшей и набожнейшей королевы Луизы или жены герцога Анжуйского? -Разговор уже становился интересным, хотя бы потому, что кузина была не безразлична герцогине де Монпансье. Нет, они не были подругами, Антуанетта лишь чуть больше года как появилась в Париже. Возможно, симпатия к этой дочери герцога Омальского была излишним чувством, но зачем, она тогда согласилась ехать в это Фонтевро? Только ли по просьбе брата или она всерьез волновалась об этой белокурой красавице из Лотарингского дома? В дормезе из-за спущенных занавесей царил полумрак, но показался ли Катрин блеск в глазах кузины и румянец щек? Если дополнить это вчерашней жалобой в монастыре на лихорадку, то их поездка могла закончиться довольной скверно. Конечно, в любом городе найдется лекарь, способный пустить кровь больной, а если это возвращение красной лихорадки? - Вы хорошо себя чувствуете, кузина? – Екатерина взволнованно смотрела на свою родственницу. Париж, Франсуа де Валуа со всем свои семейством, Суассон, аббатиса, ждущая Анну д’Анжервиль, могут и не дождаться девушку, если на нее предъявит права такая же болезнь, как и в Реймсе. А если это начало оспы или чумы? Герцогиня де Монпансье желала сейчас лишь чтобы ее опасения были напрасны и, в лучшем случае, это оказалось лишь простудой.
Антуанетта д'Омаль: Есть вопросы, на которые трудно ответить правду. Но зато легко солгать. Раньше Антуанетте и в голову бы не пришло лгать герцогине де Монпансье, сокрытая правда о замужестве не в счет, ибо на это была воля архиепископа Реймсского. Но теперь правила игры изменились, и изменила их не она. Поэтому, глядя в глаза Екатерине-Марии, она солгала твердо и без малейшего смущения: - Я совершенно здорова. Что касается вашего вопроса о моих планах, то ни то, и не другое, мадам. Париж лишь остановка на моем пути, я собираюсь вернуться к своей семье. Своей настоящей семье, - подчеркнула мадемуазель д’Омаль. – У меня больше нет причин слушаться и доверять вашим братьям, они ясно показали мне, на что способны. Сначала меня убедили дать согласие на этот брак, затем настояли, чтобы он держался в тайне, а закончилось тем, что меня бросили в Фонтевро безо всяких объяснений. Гнев Антуанетты был праведным, и она не собиралась изображать из себя добродетель смирения. Она не Луиза де Водемон, о которой упомянула кузина, чтобы подставлять левую щеку после того, как тебя ударили по правой. - Если я стала затруднением для ваших братьев, герцогиня, если их планы пошли прахом, то это не мои трудности. Я умываю руки, и пусть выкручиваются сами, без меня. Но поскольку я помню, чья дочь, то и не побегу со своей бедой к мужу. Хотя поверьте, он принял бы ее очень близко к сердцу, если не ради меня, то ради себя. Я вернусь домой, и никто, мадам, не осмелится упомянуть о том, что я имею право носить титул дофины Франции. Иначе я объявлю его безумцем. И, думаю, мне поверят. Атуанетта изобразила свою самую невинную улыбку, и она ей удалась, хотя голову уже сжимало огненное кольцо лихорадки. Очевидно, аббатиса была права, ее болезнь серьезнее, чем казалось. Ничего, главное, добраться до Парижа. Там Антуанетта собиралась добиться внимания Екатерины Медичи, и предложить ей союз. Старая ведьма умна, она поймет, что обиженная мадемуазель д’Омаль прекрасное оружие против ее высокомерных родичей, и оружием этим пренебрегать не следует.
Катрин де Монпансье: Ее убедили, на браке настояли, молчать приказали… Все могло было показаться со стороны ужасной трагедией, злым и жестоким обманом невинной и наивной девушки. Но вот только демуазель с радостью согласился приехать из провинции в Париж, радовалась новым нарядам, принимала участие в развлечениях королевского двора и не чувствовала себя обиженной и обделенной до тех пор, пока чуть-чуть не пришлось оказаться в стороне от светских удовольствий. Ах, да… и объяснений. Девочку больше не баловали, поэтому она не считает нужным слушать своих покровителей, а полагает, что найдет более щедрых и совершенно бескорыстных. - Его преосвященство тоже мог бы умыть руки и предоставить вас своей судьбе, оставив в свите королевы Луизы. Не думаю, что когда ту коснется беда, Луиза де Водемон вспомнит о вас, моя дорогая. - Хотите вернуться к своей семье, так могу помочь вам. Прямо сейчас. Я отвезу Вас или к вашей матушке или брату. – Катрин откинулась на подушки, поправив одну из них поудобнее. Если пойдет что-то не так, как планировали они с архиепископом Реймсским, то она просто отправит одного из своих людей с письмом к брату. И пока тяжелый дормез будет бережно везти двух очаровательных дам по дорогам Франции, сильному мужчине, имея выносливую лошадь ничего не стоит проделать в кратчайшее время до Парижа и обратно. - По вашему желанию я тоже не буду упоминать ваш титул дофины Франции. К чему это? Вы заблуждаетесь, Антуанетта. Вы стали затруднением не для моих братьев, а для королевы Екатерины. Как Вы думаете, если Екатерина Медичи решила выгодно женить своего сына, смирится ли она с тем, что ее планы нарушены? Нет. Думаете, она обрадуется вам как невестке? Возможно. Даже горько будет плакать на ваших похоронах, а потом овдовевший Франсуа де Валуа по истечении срока траура благополучно получит в жену даму или девицу, но уже по выбору своей матушки. - Катрин приподняла шторку дормеза и выглянула в окно. Пожалуй, если погода будет сухой и без ветра, она прогуляется немного пешком. Жаль, что нет дамского седла, а то она бы не отказалось от верховой прогулки. Вздохнув, герцогиня прикрыла окно и вернулась к не совсем приятному разговору с кузиной. Пора расставить все точки. Планы и маршрут могут измениться, а времени не так много. - Архиепископ Реймсский, которому вы сейчас так не доверяете, уполномочил меня предложить вам место в аббатстве Суассон. Там, вы сможете быть на особом положении, заняв место при настоятельнице. При вашей ловкости и сообразительности, по сути, вы будете управлять аббатством, а как только ничего не будет угрожать вашей безопасности, сможете вернуться в Париж или куда пожелаете. Никто не будет знать, что вы это вы. В Суассон я приеду с мадемуазель Анной д'Аржевиль. Настоящей или мнимой, аббатисе без разницы, она немного уже не в себе. Выбирайте: или я отвезу вас к матери и брату в провинцию, и они дальше будут решать вашу судьбу или в Суассон, где вы будете почти хозяйкой, а со временем, если захотите, то и займете место аббатисы. – Герцогиня де Монпансье довела до сведения своей кузины те перспективы, которые ее ждут. - Пока мы не въехали в Блуа у вас есть время подумать, моя дорогая кузина. Я не заставляю вас, просто подумайте, взвесьте все за и против. - На этом Катрин, словно потеряв интерес к разговору, опять обратила свое внимание на проплывающий за окном пейзаж. Если Антуанетта не доверяла ее братьям, то вполне могла и не доверять ей. Нарушила ли ее кузина планы кого-то из ее братьев или нет, но Катрин была уверена, что все решаемо. И у Генриха, и у Шарля, и у Людовика достаточно для этого ума, сил и власти. В памяти всплыл вопрос Людовика, желает ли она смерти своей кузине. Тогда она ответила, что нет, а вот сейчас… сейчас герцогине Монпансье очень хотелось ответить «нет» также искренне, как тогда, в отеле де Гиз.
Антуанетта д'Омаль: Мадемуазель д’Омаль была еще слишком юна, чтобы понять, что бывает такое блюдо, ложь с кусочками правды, правда, подперченная ложью, забота, замешанная на собственных интересах и семейные амбиции, в которых есть место крупице заботы. Что поделать, юность категорична в своих суждениях, и, разочаровавшись один раз, не спешит верить снова. Поэтому, что бы ни говорила сейчас герцогиня де Монпансье, какие бы доводы не приводила, Антуанетта не верила ей, а предложение, изложенное кузиной, и вовсе ее возмутило. - В монастырь? Мне? Под чужим именем? Это оскорбление, мадам. Я дочь герцога Омальского, была ей и ею останусь до самой смерти, а когда уж она наступит, ведомо одному Господу. Нет, я отказываюсь. Поверить не могу, тому что услышала. Архиепископ осмелился мне это предложить! Анна д’Анжериль! Я?! Я Антуанетта д’Омаль, желаниями ваших братьев и только их жена герцога Анжуйского, и никогда я не отрекусь от своего имени, запомните это. Сначала предательство, теперь оскорбление. Антуанетта задыхалась от гнева и лихорадки. Болезнь лечат спокойствием и уходом, лекарствами, мягкой постелью, холодными компрессами на разгоряченный лоб. Она же была в дороге, и только что услышала самое страшное. Ее хотят спрятать в монастырь под чужим именем. Жар распространился по телу, зажег щеки, но потом сменился ознобом и бледностью. Ничего, главное потерпеть. А там уже она сумеет защитить себя и свои интересы. Медичи. Ее пугают Медичи. У нее у самой найдется, что рассказать старой Флорентийке. Она уже приняла королеву из Лотарингского дома, примет и дофину. - Париж или Брезе, мадам, мне без разницы, но никому не удастся упрятать меня в монастырь, - с видимым спокойствием закончила она свою пылкую речь. Но спокойствие это было вызвано только телесной слабостью. Ум Антуанетты был так же горяч и так же бунтовал против несправедливости, ей причиненной.
Катрин де Монпансье: Ах, как категорично звучали слова ее юной кузины. Конечно, когда наступит конец нашей жизни известно лишь Господу, но люди знают порой, как поторопить события. Всю гневную речь кузины герцогиня де Монпансье слушала, глядя меланхолично в окно дормеза, и отвлеклась от созерцания красот природы лишь после того, как Антуанетта закончила свою речь. Если Екатерина-Мария правильно помнила, то Березе находился не так далеко от Фонтевро, и ранее кузина о нем не вспоминала. Еще утром девушка думала только о Париже, хотя недавно обмолвилась, что Париж лишь остановка на ее пути на возвращении к своей семье. - Успокойтесь, моя дорогая кузина, волнения излишни, - Катрин взяла Антуанетту за руки и слегка дружески пожала хрупкие девичьи пальчики, - никто не заставляет Вас отрекаться от своего имени. Как бы Антуанетта не отрицала свое недомогание, по ее виду Екатерина-Мария поняла, что сбываются самые худшие опасения, ее кузина во власти лихорадки, а в таком состоянии далеко не каждый способен серьезно оценивать происходящие события и слова окружающих. Катрин и сама недавно перенесла болезнь, поэтому понимала, что лучшее, что может сделать сейчас для кузины, так это не спорить с ней, а создать покой, насколько возможно это в дормезе. - Боюсь, что у Вас лихорадка, и мы рано двинулись в путь. Давайте я помогу Вам устроиться удобнее, будет хорошо, если удастся вздремнуть, - герцогиня Монпансье подложила под спину и под плечи кузины подушки, укрыв ее полностью меховой полостью. - Могу предложить Вам сейчас лишь глоток вина для поддержания сил, но в ближайшем городе будет горячее питье и еда, я приглашу к Вам врача. Пока Катрин хлопотала, заботясь о кузине, та потеряла сознание.* Возможно, это было и к лучшему. Герцогиня, приоткрыв окно дормеза, распорядилась, чтобы кортеж ехал как можно быстрее. Помощь, оказанная лекарем в Блуа, состояла лишь в том, что девушке сделали кровопускание и посоветовали компресс с кислым вином, добавив к этому совет заказать мессу и молиться Деве Марии. Следуя распоряжениям Ее светлости, выехав из Орлеана, кортеж взял направление на Суассон. Лошади были сильные, погода стояла сухая и дороги не были размыты, а поэтому третьего дня дормез Катрин остановился у стен суассонского аббатства. Герцогиня де Монпансье попросила в первую очередь позаботиться о мадемуазель д’Анжериль, которая уже несколько дней охвачена лихорадкой. Разговор с настоятельницей был недолгий. В первую очередь Катрин передала аббатисе письмо архиепископа Реймсского, не забыв при этом добавить резную шкатулку с золотыми монетами, как дар аббатству. - Матушка, я уверена, что уход за ней будет самый лучший. За время пути я успела привязаться к этой мадемуазель, и я лично прошу, чтобы для нее были созданы самые лучшие условия и размещения и ухода. К сожалению, лихорадка овладела не только ее телом, но и мыслями. Она называет себя разными именами, дочерью герцога Омальского или герцогиней Анжуйской, так будьте добры с ней, не спорьте, но обо всем пишите мне или архиепископу Реймсскому. Его преосвященство, возможно, скоро сам навестит Вашу обитель. Я тоже прошу разрешения навещать мадемуазель д’Анжериль, она добра, умна и мила в общении, надеюсь, что Вашими стараниями лихорадка в скором времени оставит ее ум и тело. Катрин искренне надеялась, что со временем Антуанетта поймет какая ей могла грозить опасность в Париже, поймет и простит поступок Катрин, оценит перспективы, которые у нее могут быть благодаря хлопотам архиепископа Реймсского. На все нужно время. *согласовано Эпизод завершен
полная версия страницы