Рискуя, можешь проиграть. Не рискуя

Форум » Игровой архив » Рискуя, можешь проиграть. Не рискуя - проигрываешь всегда » Ответить

Рискуя, можешь проиграть. Не рискуя - проигрываешь всегда

Philibert de Gramont: 16 ноября 1576 года. Франция, Реймс, дворец То.

Ответов - 13

Philibert de Gramont: - Вот уже третий день я торчу здесь… Сенешаль Бордо стоял у окна своей комнаты на постоялом дворе в Реймсе на улице Ранфермери, наблюдая за суматохой во дворе гостиницы. В голосе Грамона слышались нотки разочарования и легкого раздражения. Проводив Шарлотту (баронесса поехала в Фонтевро за маленькой Жанной), де Гиш и сам покинул Париж, направляясь в Реймс. Молодой придворный всегда с неохотой покидал Двор и столицу, но в этот раз отъезд сулил еще и разлуку с любимой, что вызывало щемящую сердце тоску. С другой стороны, граф покидал Париж, в том числе, и ради любимой, вернее ради того, чтобы выполнить условия сделки, заключенной с вдовствующей королевой, в обмен на свободу Шарлотты. Правда, Грамон рассчитывал, что быстро закончит с делами в Реймсе. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Молодой придворный Генриха Валуа два дня подряд посещал замок То, рассчитывая застать там архиепископа Реймсского. Но ответ слуг каждый раз был один и тот же: «Его Преосвященство еще не прибыли». - Черт бы побрал и тебя, и Его Преосвященство. – Сквозь зубы процедил Грамон вслед слуге, покидая замок в последний раз. – Где дьявол носит Лоррейна? Опять проворачивает делишки своего братца? Грамон отошел от окна. Третий день в Реймсе, а дело, которое привело его сюда, не сдвинулось с мертвой точки. Но он будет ждать столько, сколько потребуется. Екатерина Медичи, конечно, уничтожила завещание покойного барона де Сов. Но если Грамон не выполнит условий сделки, вдова Генриха Второго непременно придумает что-нибудь пострашнее последней воли королевского секретаря. При этих мыслях де Гиш содрогнулся. Он, конечно, привык ходить по лезвию кинжала, рискуя оступиться – ничего не поделаешь, такова судьба всех, кто вращается вблизи коронованных особ. Но раньше он рисковал лишь собственной жизнью. Сейчас же на кону была жизнь Шарлотты. Мысли о возлюбленной и ее судьбе заставили графа поторопиться. - Что ты уставился на меня, как первый раз видишь? – Обратился Грамон к слуге, который уже четверть часа стоял у двери, не смея нарушить размышлений хозяина, который, казалось, был увлечен созерцанием картины из окна. – Готовь коня. Живо. - Месье граф, а как же завтрак. Все готово. Наверняка вернетесь опять, когда солнце уже сядет. – На свой страх и риск пролепетал слуга. - Мне начинает казаться, что в последнее время ты перестал меня понимать. – Рыкнул де Гиш, надевая перчатки и наблюдая за тем, как слуга, испугавшись гнева хозяина, кинулся из комнаты, чтобы выполнить его поручение. Но шельмец был прав. Де Гиш забыл про сон и про еду. Последние три дня он жил одним желанием – добиться аудиенции Людовика де Лоррейна, отыскать девчонку д’Омаль и притащить ее к ногам Флорентийки живой или мертвой. Мертвой, конечно, даже лучше. Меньше мороки. Замок То уже вызывал в сенешале Бордо отвращение – так опостылел он ему за последние дни. Но в этот день Бог был на стороне молодого придворного Генриха Валуа. Архиепископ, наконец, прибыл в Реймс и даже готов был принять Грамона*. *Согласовано

Louis de Lorraine: Покинув Суассон, легат Святого престола отправился по делам своей архиепархии. Путешествуя верхом, Людовик де Лоррейн посетил Бове и Амьен, задержавшись в последнем, чтобы навестить свою новоиспеченную родственницу, жену Шарля Майеннского, Генриетту Савойскую. 13 ноября он был в Париже, где сдержал слово, данное юному д’Омалю, обвенчав в Нотр-Даме его сестру Диану с герцогом Люксембургом. Посетив Отель-де-Гиз, узнав от Шарло последние парижские новости, забрав корреспонденцию на свое имя, Его преосвященство вновь сел в седло и к утру 16 ноября вернулся в Реймс. В То ему сообщили, что аудиенции у архиепископа испрашивает некто Филибер де Грамон. Молодой священнослужитель знал это имя превосходно. Вернее, он хорошо помнил отца этого человека. Они должны были быть убиты в ночь Святого Варфоломея, оба. Но чудом избежали смерти, которая, впрочем, вскоре настигла пожилого графа, и его титул и земли перешли к сыну, ныне новообращенному католику и приближенному Генриха Валуа. Луи приказал проводить придворного короля к себе в кабинет, как только он появится в То вновь. Возможно Валуа собирался посетить Реймс и слал вперед себя своего поверенного. В таком случае, медлить с приемом этого человека не стоило. Дворцу То нужно было время, чтобы приготовиться к приему монарха и высокопоставленных вельмож в свои комнаты. Однако же, будучи в Париже, он не слышал о том и слова. Это было удивительно. Либо их шпионы стали плохо работать, либо люди короля научились молчать. И то, и другое было скверно. Кроме выше озвученного предположения, граф де Гиш был интересен Людовику в связи с иным делом. Майенн назвал его, как опекуна дочери баронессы де Сов*. Лоррейн не имел никаких заблуждений насчет того, чья именно это дочь, и почему вдруг флорентийская змея дозволила своей бывшей фрейлине покинуть стены Фонтевро. Ей нужно было держать в своих руках дочь Бурбона. О да, к этому яблочку и Луи с удовольствием бы протянул руку, чтобы сорвать его и спрятать до тех пор, пока оно не сгодится. Ребенок может дать власть над Беарнцем, его плоть и кровь. С другой стороны, архиепископ не мог быть уверенным в том, что дочь для беспутного Анрио имеет хоть какое-то значение. Яблоко могло оказаться гнилым внутри и бесполезным. Но тут можно было положиться на чутье Медичи, не зря же она приложила свою руку к судьбе девочки. - Благословение Всевышнего и поцелуй Мадонны путь осветит ваши дни, сын мой, - вместо приветствия окрестил Грамона младший из лотарингцев, едва тот переступил порог его кабинета, и протянул ему холеную руку с перстнем Князя католической Церкви для поцелуя. – Что за дорога вас привела в эти стены и чем может быть вам полезен скромный слуга Господень? – голос «скромного слуги Господа» был мягок и тих, серо-голубые глаза лучились добротой и всепрощением. Сам он был облачен в красную мантию, а левой руке перебирал четки из черного агата. Дверь шкафчика, где были спрятаны сделанные им модели кораблей, была приоткрыта. Людовик осматривал свои детища и решал, на коем из них стоит освежить краску. *согласовано с Charle de Mayenne

Philibert de Gramont: Первый шаг на пути выполнения поручения Флорентийки был сделан – Грамон все же дождался аудиенции у младшего из лотарингцев. Хотя, видит Бог, терпение сенешаля Бордо готово было на третий день ожидания уже иссякнуть. Но Филибер снова и снова остужал свой пыл мыслями, что от исхода дела, которое привело его в Реймс, зависела судьба Шарлотты. Кто знает, как поведет себя вдова Генриха Второго, если он провалит порученное ему задание. Все же Судьба - дама с юмором. Де Гиш должен был заслужить покой и безопасность для одной женщины за счет, не исключено, гибели другой. Раз вдовствующая королева так рьяно взялась за поиски кузины Гизов, значит, девчонка д’Омаль зачем-то была ей очень нужна. Это было понятно, не стоило ходить и к мэтру Рене за гаданиями. Что могла натворить фрейлина королевы Луизы, оставалось тайной, но Грамон не первый год жил при французском Дворе, поэтому мог смело утверждать, что Антуанетта по глупости, свойственной юности или, наоборот, от мудрых размышлений, этой самой юности не свойственных, ввязалась в какую-то опасную игру и претендовала в ней на установление своих правил. Флорентийка же не даром считалась одной из мудрейших королев Европы, чтобы эти правила не принять и указать девчонке д’Омаль на ее место. То, что орудием для воплощение своих целей Екатерина Медичи избрала его, Грамона, Филибер не был удивлен. Наоборот. Сей ход со стороны вдовы Генриха Второго опять же подтверждал ее мудрость, как женщины и как королевы. Как женщина, Флорентийка сразу распознала чувство, вспыхнувшее в молодом придворном Генриха Валуа к баронессе де Сов. А, как королева, умно воспользовалась этим чувством, предложив сенешалю Бордо сделку, от условий которой он не мог отказаться, потому что любовь захватила уже все его существо. И вот де Гиш, томимый ожиданием уже целых три дня, наконец, предстал перед архиепископом Реймсским. Но это был лишь первый шаг. Все самое трудное оставалось впереди. Людовик де Лоррейн был умен, и одно неверное движение, одна неверно истолкованная фраза могли погубить все дело. Грамон переступил порог кабинета младшего из лотарингцев со смиренным видом и легким налетом печали. А как иначе может выглядеть верноподданный Луизы де Водемон, когда его королева полна тяжелых дум и грусти? А вот в печали ли на самом деле супруга Генриха Валуа сенешаля Бордо волновало мало. Но для Людовика де Лоррейна все будет обрисовано именно так. - Ваше преосвященство, позвольте выразить Вам свое глубокое почтение и благодарность за то, что Вы нашли время, чтобы принять меня. – Грамон склонился над рукой, милостиво протянутой ему младшим из лотарингцев, и запечатлел на перстне поцелуй полный почтения. Выпрямившись, де Гиш глубоко вздохнул, как будто не знал с чего начать. - Ваше преосвященство, - наконец, заговорил придворный Генриха Валуа, как будто сдерживая грустные нотки и стараясь говорить увереннее. – Если бы не важное дело, которое не терпит отлагательств, я бы никогда не посмел беспокоить Вас и отрывать от дел угодных Богу. – Де Гиш постарался улыбнуться, но улыбка вышла вымученной и полной тоски. – Но когда речь идет о нашей королеве, все иное, да простит меня Ваше преосвященство, отходит на второй план. Грамон снова умолк. Итак, намек дан. Граф собирается говорить с младшим братом принца Жуанвиля о Луизе Водемон. Как-никак, она тоже их родственница, и оставалось надеяться, что Людовик не может не заинтересоваться тем, какие потрясения настигли французскую королеву, что придворный ее супруга прибыл в Реймс. Де Гиш не торопился излагать детали своего дела. Пусть Людовик заинтересуется, проникнется, позволит росткам любопытства взойти в его сознании. А уж потом можно будет рассказывать. Ни в коем случае не лгать. Нет. Только искажать действительность. Может быть...самую малость.

Louis de Lorraine: Живость и гибкость ума позволили Людовику быстро проанализировать сказанное де Грамоном и вычленить главное – король не собирается в Реймс, и речь пойдет о королеве Луизе. Едва заметная настороженность в глазах архиепископа сменилась равнодушием, лишь в глубине их поблескивало любопытство. Значит, делами Ее величества теперь занимаются придворные ее супруга, как мило. Один из них уже вынужден был бежать из Франции. Если Лоррейну не изменяла память, то Париж Жан-Луи де Ногарэ покинул в обществе Лодовико ди Гонзага и графа де Гиш. Неверский был щепетилен в вопросах чести до кончиков ногтей, и, к сожалению, чист перед королем настолько, что испачкать его репутацию не представлялось возможным. Хотя архиепископ не верил в безгрешных людей. Здесь следовало, скорее, отдать должное осторожности герцога, который умел прикрывать свои ошибки надежным от посторонних образом. Шпионы лотарингского дома ни разу не докладывали о нем никаких пикантных новостей. А жаль. Прибрать мантуйца к рукам, сделать его преданным детям Франсуа де Гиза было бы не лишним. Честные люди всегда вызывали оскомину на зубах у молодого князя церкви. Но Филибера де Грамона он к ним не относил, а потому мягко и приветливо улыбнулся ему. - Как приятно, когда такие люди, как вы, граф, принимают к сердцу дела правителей. Это подчеркивает вашу верность престолу. На таких дворянах и держится монархия, - словно бы потеряв интерес к посетителю, Его преосвященство бережно стал переставлять корабли в шкафу местами, чтобы добраться до тех, что стояли в глубине, и осмотреть их. Его занятие было скрыто от де Гиша дверцей шкафа, и широкими рукавами красной мантии. Сам он раздумывал над том, что будет крайне прелестно, если окажется, что д’Эпернон оставил по наследству Грамону свою царственную любовницу. - Так, значит, заботы о Ее величестве привели вас сюда? – задавая вопрос, Его преосвященство не отрывался от своего занятия. – Надеюсь, ее супруг одобрил ваш вояж в Реймс, сударь. И раз уж дело, как вы говорите, не терпит отлагательств, я внимательно вас слушаю, граф. Право, мне не хотелось бы, чтобы король думал, что церковь безучастна к тревогам в его семье, - это было истинной правдой. Церковь и Рим никогда не оставляли своим вниманием власть имущих, нравилось им то или нет. - Кстати, надеюсь, что ваше пребывание при дворе короля Наваррского и весной, и летом этого года не поколебало веры, принятой вами совсем недавно, - одно судно пришлось вытащить и поставить на стол. Его роскошные паруса не давали возможности рассмотреть, как следует, двух других представителей маленькой флотилии. – Ее светлость герцогиня де Монпансье уверяла, что вы тверды в своей вере, и лишь благие цели привели вас к еретическому логову, - Лоррейн ничего не забывал, не забыл он и того, что ему рассказала сестра в часовне замка То. И, если мужчина, стоящий перед архиепископом Реймса, вдруг полагал, что сможет как-то использовать свою связь с Катрин в разговоре с ним, то он сильно ошибался. У Като хватило смелости признаться брату во грехе, и тем самым лишить Грамона оружия против нее. Однако, ни в одной из сказанных фраз, голос священнослужителя не утратил своей ласковости, почти нежности.

Philibert de Gramont: - Какой прекрасный экземпляр. – Отвлекаясь от темы разговора, чтобы взвесить каждое слово младшего из лотарингцев и обдумать свой ответ ему, Грамон приблизился к столу, на котором красовался корабль с великолепными парусами. – Это, должно быть, каракка*. – Сенешаль Бордо внимательно изучал модель корабля, сделанную, судя по всему, самим архиепископом Реймсским. - Да, очень похоже. – Заключил де Гиш, лаская взглядом паруса судна. – Ну, конечно. Вот и три мачты. Парусное вооружение прямое на фоке и гроте, и косое на бизани. – Молодой придворный Генриха Валуа, казалось, как мальчишка был увлечен изучением парусного судна. – Говорят, уже король Людовик XII имел в своем распоряжении боевые каракки. Самая большая из них, если мне не изменяет память, называлась Ле Шарант. Помнится, она насчитывала двести орудий, из которых, увы, только четырнадцать были крупными. Грамон улыбнулся и отошел от стола, на котором красовался корабль. Филибер так же быстро потерял к судну интерес, как и обнаружил его у себя несколько мгновений назад. Итак, Людовик де Лоррейн упомянул в своей речи несколько лиц: короля, его супругу, Беарнца и свою сестрицу. О короле итак был обязан помнить каждый его верноподданный, каковым, хотелось надеяться, являлся и младший из лотаринцев, в том числе. Беарнца обсуждать с Лоррейном Грамон тоже не собирался. О передвижениях короля Наваррского младший брат принца Жуанвиля, как полагал граф, был прекрасно осведомлен. Герцогиня де Монпансье… Право, занимательная тема для разговора. Де Гиш с трудом сдержал ухмылку. Беседа о сестре лотаринцев получилась бы занимательной, да еще и с пикантными подробностями. Но он пришел сюда не для того, чтобы обсуждать эту даму. Увы, мадам, всякий интерес к Вашей персоне отсутствует. До тех пор, конечно, пока имя герцогини не прозвучит с именами персон, интересующих молодого придворного. А сейчас таковой персоной являлась девчонка д’Омаль. А вот о королеве де Гиш поговорит с Лоррейном с великим удовольствием. - Да, Ваше преосвященство, именно заботы о королеве привели меня сюда, ну и, конечно же, желание засвидетельствовать Вам свое глубочайшее почтение. – Грамон слегка поклонился в сторону архиепископа Реймсского. – А Ее Величество весьма удручены исчезновением одной из своих фрейлин. Одной из любимых фрейлин. – Добавил де Гиш. - Король, да и весь Двор, с болью в душе видит, как грустна Ее Величество. С каждым днем королева все печальнее. Она с надеждой ждет хотя бы весточки от своей фрейлины. Но эта надежда угасает с каждым мгновением, поскольку ни самой фрейлины, ни вестей от нее так и нет. – Грамон глубоко вздохнул, как будто только что разбередил в своей душе кровоточащую рану. – Не в силах более наблюдать, как на глазах увядает супруга, Его Величество занялся поисками дамы. А кто же, как не мы, верные подданные своего короля, способны помочь Его Величеству в этом. Кстати, фрейлину, о которой так печалится Ее Величество, зовут мадемуазель д’Омаль. – Как бы между прочим добавил де Гиш. *Каракка — большое парусное судно XV—XVI веков, распространённое во всей Европе.

Louis de Lorraine: Взгляд архиепископа стал из благостного напряженным, когда его визитер склонился над моделью парусного судна. Он не любил, когда к его детищам проявляли интерес. Как ревнивец, он предпочитал сам любоваться на корабли, хранящиеся в шкафу, а не выставлять их на разглядывание посторонним. Это была одна из причин по которым поделки хранились за запертыми дверцами шкафа, а не на виду у посетителей кабинета в замке То. По этой же причине, он остался равнодушным к словам похвалы графа де Гиш, который проявил некоторые познания в истории флота, и постарался побыстрее расставить все на полках, и убрать со стола каракку. - «Большой Генри» у англичан насчитывал уже 43 пушки, а на «Святой Анне» был маленький город, с мастерскими, мельницей и кузницами, - машинально ответил Лоррейн. Он всегда хотел построить полный и подробный макет «Святой Анны», спущенной в Ницце на воду в начале первой четверти века, там было много работы, и кропотливой, и, прежде, чем браться за нее, стоило запастись временем. А его последние месяцы у Луи было совсем мало. Бывший протестант отошел от стола, но дверцы шкафчика уже закрылись, неумолимо щелкнул ключ в замке. Священнослужитель всматривался в лицо говорящего дворянина, словно стараясь по нему прочесть все то, что он не озвучил на словах. Но этого делать не пришлось, придворный короля взял на себя труд назвать истинный мотив своего появления в Реймсе, и лотарингец сомневался, что он имел именно тот окрас, который Грамон старался придать ему. Если бы король искал мадемуазель д’Омаль, то перед Людовиком бы стоял сейчас не сенешаль Бордо, а Крильон или Луаньяк. Но, с чего вдруг, Его величеству озаботиться пропажей фрейлины жены, если он и к персоне супруги-то интереса не проявлял никогда. А для поисков герцогини Анжуйской были бы привлечены лица более официальные, нежели любимчик из свиты. - Право, какое несчастье, сын мой, - серо-голубой взор безмятежно скользил по лицу Филибера де Гиша, находя его довольно привлекательным для того, чтобы Валуа держал его при себе. – Но я бесконечно рад, что наш король так принимает к сердцу заботы богом врученной ему женщины. Это говорит о нем, как о добром христианине, добром муже, и добром правителе, - изящная белоснежная рука легла на плечо графа, а взор его, казалось еще немного, и доберется до глубин сердца грешника, стоящего перед ним, - и о вас, месье, это рассказывает только о хорошем в вашей душе, - Луи улыбнулся и убрал длань с крепкого плеча, указывая ей на резной стул, - присаживайтесь, сын мой. Вы проделали долгий путь во имя благого дела. Тем более, что имя пропавшей мне хорошо известно. Как и королева Франции, это моя кузина, и я скорблю о ее пропаже вместе с вами, - складка грусти залегла у тонких розовых губ молодого князя церкви. - Так чем я могу вам помочь, сударь?

Philibert de Gramont: То, как младший из лотарингцев усердно прятал свои корабли в шкаф, а затем так же усердно запирал этот самый шкаф на ключ, вызвало улыбку на лице молодого придворного Генриха Валуа. Однако улыбка исчезла так же быстро, как и появилась, лишь коснувшись губ. Младший брат принца Жуанвиля разливался сладкими, как мед, речами, но взгляд Людовика де Лоррейна, казалось, способен был вынуть грешную душу Грамона на свет Божий. Даже когда Филибер не смотрел на архиепископа Реймсского, он каждой клеточкой ощущал его взгляд на себе. Тяжелый, изучающий, стремившийся запомнить каждую черточку на лице сенешаля Бордо. Грамон на мгновение поймал себя на мысли, что под взглядом Людовика де Лоррейна он испытывает те же чувства, какие однажды испытал в отеле Клиссон, когда волею Судьбы оказался в обществе герцога де Гиза*. Не самые приятные воспоминания. Помнится, тогда старший из лотарингцев вышел победителем из сложившейся ситуации. Почему бы сейчас младшему не взять на себя роль проигравшей стороны. В конце концов, не всегда же дроздам быть в победителях. - Именно потому, что, как Вы правильно заметили, Ваше преосвященство, мадемуазель д’Омаль является Вашей кузиной, я и взял на себя смелость, прежде всего, обратиться за помощью к Вам. – Де Гиш, пользуясь милостивым предложением архиепископа Реймсского, опустился на стул. – Но насколько я понял из Ваших слов, а так же об этом говорит и скорбь на Вашем лице, о месте пребывания мадемуазель д’Омаль Вам ничего не известно. – Грамон умолк, как будто пытаясь сопоставить факты и сделать вывод из услышанного. – Но, быть может, Вы припомните, когда в последний раз писала Вам мадемуазель и откуда. Любая зацепка, которая сможет нам указать на то, где может находиться фрейлина королевы, это уже дар свыше. Филибер поднялся со стула и, обойдя его, обеими руками оперся о его резную спинку. - Ваше преосвященство, я никому и никогда бы не открыл тех чувств, которыми мучается сейчас моя душа, а сердце обливается кровью, но Вам, как князю церкви, я чувствую в себе силы открыться. – Грамон вздохнул и опустил голову, как будто собрался исповедоваться. – Я боюсь, Ваше преосвященство. Да, боюсь. И этот страх не похож на страхи, которые мы испытываем перед неизвестностью. Этот страх заключается в том, что я боюсь вернуться в Париж ни с чем. Потому что мое поражение в попытке отыскать мадемуазель д’Омаль совсем сломает королеву. Она молится день и ночь. И в своих молитвах уповает на Всевышнего и на людей, которые всем сердцем хотят помочь ей. И я один из этих людей. Поэтому я умоляю Вас помочь мне в моих поисках, Ваше преосвященство. Указать то направление, где стоит искать. Осветить мой тернистый путь лучом своего благословения. *Эпизод "Когда не хватает сил выстоять, пусть хватит гордости не покориться"

Louis de Lorraine: Граф де Гиш с таким трогательным упоением рассказывал о страданиях и молитвах королевы, что у Лоррейна на языке вертелся только один вопрос – королеве Франции более заняться нечем, как денно и нощно молиться об одной единственной фрейлине? Грамон переигрывал, а значит проиграл свою партию, едва начав ее. Еще немного, и Людовик бы заурчал, как сытый кот, слушая разливистую трель соловья. Но вместо того он обошел неспешно свой стол и опустился в кресло, стоящее за ним. - Сын мой, Всевышний одарил своей благостью наш род, и я являюсь счастливым обладателем более полутора десятков кузин, и четыре их них имели счастье именоваться мадемуазель д’Омаль. Дядюшка Клод всегда был озабочен процветанием лотарингского рода. Впрочем, одна из них с 1569 года именуется герцогиней де Меркер, другая вот уже три дня как носит титул герцогини де Люксембург. Остаются еще две. Одну из них зовут Антуанетта Луиза, а другую Мария. Но Мари еще так мала, что вряд ли о ней вы ведете речь, - архиепископу Реймсскому было абсолютно некуда спешить, его речь была тягуча и плавна. И рассуждать о своих родственниках он мог столько, сколько выдержат уши у того, кто о них спросил. Чем больше проявлял показное волнение сенешаль Бордо, тем тише и благостнее становилась речь молодого князя церкви. Его локти лежали на подлокотниках кресла, а пальцы рук соприкасались друг с другом. Казалось легкое движение и ладони сомкнуться в молитвенном жесте. - Да-да, полагаю, что вы говорите именно о мадемуазель Антуанетте. Очаровательная девушка, граф. Мне выпала радость не так давно путешествовать в ее обществе по святым обителям, и вот, на подъезде к Фонтевро, ей стало дурно. Пришлось оставить бедняжку на попечение монахинь, - зрачки в серо-голубых глазах младшего брата Генриха де Гиза превратились в точки, когда он, скорбно вздохнув, словно бы погружаясь в воспоминания, посмотрел в окно. – С тех пор я ее не видел, но, -поспешил предупредить он отчаянье, которое могут вызвать его слова у де Грамона, - я получал письмо от нашей сестры, герцогини де Монпансье. Она навещала аббатство и преподносила ему дары. Вы знаете, месье, Ее светлость чудо, как благочестива, как брат, и как легат Его святейшества, я горжусь своей сестрой, - во взгляде лотарингца блеснул вызов, когда он встретился с глазами приближенного Валуа. – Так вот, - вернулся он вновь к теме, которая интересовала визитера замка То, - Ее светлость писала мне, что нашла там нашу кузину вполне окрепшей, и привезла ее в Париж, в Лувр. И это было, постойте… - Луи потер висок, словно бы вспоминая, - около месяца назад. Боюсь, что, если мадемуазель д’Омаль исчезла уже после из Лувра, то я бессилен вам чем-либо помочь. Вы знаете, исповедник Ее величества говорил мне, что при дворе, среди молодых девиц и придворных царят такие нравы, такие нравы… Передайте королеве, что мы всячески поддерживаем ее, и присоединим свои молитвы к ее. Ласковый взор архиепископа был устремлен прямо в лицо месье де Грамону, его голос, его пальцы ни разу не дрогнули, когда он мешал истинную правду с откровенной ложью. Не было смысла скрывать пребывание Антуанетты в Фонтевро, как и то, что ее забрала оттуда Катрин – это то, что выяснить нетрудно, тем более, что, как ему уже было известно, девчонка написала Медичи. Кроме того, кто сможет теперь упрекнуть Лоррейна в том, что он отказал в помощи приближенному короля, ратующему за спокойствие королевы?

Philibert de Gramont: Людовик де Лоррейн говорил весьма убедительно, выказывая живое участие к беде, с которой пришел к нему молодой придворный Генриха Валуа. Да и сомневаться в правдивости слов молодого князя церкви у Грамона не было причин. Кроме одной – он был одним из Гизов. А, как известно, никто из этих господ особой искренностью не отличался. Когда младший из лотарингцев пустился в повествование о своих родственниках, в сенешале Бордо все закипело от нетерпения. Но де Гиш ничем не выдал себя. Только кисть правой руки на мгновение сжалась в кулак. Филибера мало интересовал плодовитый род Лотарингского дома. Даже, наоборот, если бы это семейство было несколько меньше, некоторые лично вздохнули бы с облегчение. Наконец, Людовик упомянул мадемуазель д’Омаль. Внешне спокойный Грамон весь напрягся, обратившись в слух, чтобы не пропустить ни единого слова архиепископа Реймсского. Иногда одна, вскользь сказанная фраза, может приоткрыть завесу тайны. Однако, увы. Все, сказанное Лоррейном, было и ранее известно графу. От Элеоноры де Бурбон и от Шарлотты де Сов. Молодой придворный Генриха Валуа знал и о Фонтевро, и о душевных мучениях кузины де Лоррейна, и о герцогине де Монпансье, которая увезла девчонку д’Омаль в Париж. Единственное, в чем де Гиш обнаружил несовпадение, это в том, что младший брат принца Жуанвиля, уверял, якобы его сестрица отвезла девчонку д’Омаль из Фонтевро сразу в Лувр. Но Грамон был у вдовствующей королевы уже после аббатства. Флорентийка жаждала увидеть кузину Гизов, следовательно, о пребывании последней в Лувре не было и речи. Но то, что фрейлина королевы находилась в Париже, в этом сенешаль Бордо убеждался все больше. Ну что ж, столица не стог сена, а девчонка д’Омаль не игла. - Ваше преосвященство, - де Гиш улыбнулся де Лоррейну, - Ваши слова принесли успокоение для моей души и придали уверенности. – Грамон ответил взглядом, свойственным лишь ему одному, на взгляд Людовика. – Мне есть, что передать Ее величеству. Уверен, королева будет счастлива услышать хоть какие-то новости о своей фрейлине. Всевышний милостив к Франции, поскольку король и королева, действительно, принимают живейшее участие в судьбе своих подданных. Рассчитывать на то, что этот молодой князь церкви скажет что-то еще, не приходилось. Скорее всего, Людовик де Лоррейн снова пустится в перечисление всех своих родственников, от которых у Грамона уже сводило челюсть. А если младший брат принца Жуанвиля стал неинтересен приближенному Генриха Валуа, значит, стоило уходить. Время – вещь бесценная. А чтобы перевернуть Париж в поисках девчонки д’Омаль требовало как раз затрат этого самого времени. - Я благодарю Вас, Ваше преосвященство, за то, что Вы уделили мне внимание. – Де Гиш отвесил Лоррейну дворцовый поклон. – Если не могу быть Вам чем-нибудь полезен, я откланяюсь, дабы больше не отвлекать Вас от дел, угодных Богу. Грамон улыбнулся младшему из лотарингцев,забавляясь на своей фразой. Чем он, приближенный короля, может быть полезен брату принца Жуанвиля. В изготовлении макетов кораблей? Де Гиш ухмыльнулся. Ну уж нет. У него есть дела и поважнее.

Louis de Lorraine: Благостное выражение не сходило с лица молодого священнослужителя. Дядя Шарль, бывший до Луи хозяином дворца То, гордился бы своим приемником, как его приемник восхищался талантами своего почившего родственника. Вот кто был способен на великие дела, и кто сумел когда-то внушить самому Джанпьетро Карафе, что Филипп II Габсбург не достоин покровительства Святого престола. Но Людовик был только на заре своей власти, уже достаточной для того, чтобы в церковных кругах Европы с пиететом произносили его имя. Похоже было, что Филибер де Грамон поверил в слова архиепископа Реймсского, в очередной раз подтверждая справедливость слов, что человек всегда готов поверить в правду, искусно замешанную на лжи. - Конечно, сын мой, - Лоррейн ласково взглянул в глаза придворного Валуа. Так отец смотрит на шаловливое чадо. – Господь создал нас, чтобы мы любили друг друга и почитали, заботились друг о друге, и помогали ближнему своему. Поминайте меня в своих молитвах, и вы будете полезны мне также, как, смею надеяться, был полезен я вам, и еще буду, поминая вас в своих. Кроме того, - солнечный луч заглянул в окно кабинета Луи, и, упав на его ресницы, окрасил их золотом, - мне бы не хотелось, чтобы вы так скоро покидали этот славный город, колыбель королей Франции. Я желаю вас завтра видеть в соборе на утренней мессе, дабы вы могли вознести свои молитвы в Доме Божьем вместе со мной, исповедаться и свершить епитимию, а до того я прошу вас остаться у меня в гостях. Вам отведут одни из тех покоев, которые занимают перед коронацией монархов пэры Франции, - князь церкви хлопнул в ладоши, и слуга, дежуривший за дверью, не замедлил появиться пред ясны очи своего господина. - Месье погостит у нас до утра, позаботьтесь о том, чтобы ему приготовили комнаты в крыле пэров, и чтобы он ни в чем не нуждался. Это один из преданнейших людей Его величества, и наш добрый единоверец. Он пылок и самоотвержен, и принять его у себя – самое малое, что мы можем сделать для него, выражая наше расположение, - у графа де Гиш не оставалось шансов на отказ, поскольку противление такой заботе и такому радушию не только оскорбительно, но может вызвать справедливые вопросы о том, насколько он тверд в своей вере, пришедшей на смену ереси. А от подобных вопросов недалеко и до пристального внимания поборников инквизиции. На самом деле, Лоррейну нужна была небольшая фора во времени, чтобы отправить к кузену посла с письмом, в котором напомнить ему о данном слове архиепископу сохранить в тайне пребывание его родной сестры в одном из монастырей Франции. Предосторожностей никогда не бывает много.

Philibert de Gramont: Черт бы тебя побрал, чуть было не вырвалось у Грамона, когда он услышал приглашение Людовика де Лоррейна задержаться в замке То и утром посетить мессу. Приглашение было отвратительно Филиберу тем, что отказаться от него граф никак не мог – отказ влек за собой массу неприятностей для самого сенешаля Бордо. И архиепископ Реймсский это прекрасно понимал и использовал в своих интересах. Но вот для чего младшему брату герцога де Гиза нужно было задерживать придворного Валуа. Явно не из праздного желания увидеть графа на утренней мессе. Право, гостеприимство лотарингцев становилось для Грамона все более нарицательным. Сначала «теплый» прием принца Жуанвиля в отеле Клиссон, когда приближенному Генриха Валуа пришлось провести ночь в «гнезде лотарингских дроздов». Теперь и Лоррейн возжелал, чтобы сенешаль Бордо остался в замке То. Но Генрих де Гиз, задерживая Филибера у себя, сыграл себе на пользу, отправив к Генриху-Александру гонца с известием, что его приближенный был неучтив и прочее, и прочее. Что, разумеется, было минусом Грамону. Что же задумал Людовик? Де Гиш с трудом сдержал раздражение, которое мощной волне накрыло его. Задерживаться в Реймсе он никак не собирался. Промедление совсем не входило в планы сенешаля Бордо. Уже сегодня вечером он направился бы в Париж. Девчонку д’Омаль, в чем все больше уверялся де Гиш, нужно было искать именно там. Но пока он посещает утренние мессы в Реймсе, кузина Гизов может куда-нибудь сбежать. - Я весьма польщен приглашением, Ваше преосвященство. – Грамон улыбнулся архиепископу. – И, конечно же, это большая честь для меня. Грамон сделал шаг к слуге, появившемуся по первому зову молодого князя церкви, выражая полную готовность принять приглашение и следовать туда, куда его поведут. Но, задержавшись на мгновение, де Гиш снова повернулся к младшему брату принца Жуанвиля. - Позвольте, Ваше преосвященство, воспользоваться услугами одного из Ваших людей. Мне необходимо отправить записку в гостиницу на улице Ранфермери, где я остановился, пока ждал Вашего прибытия в Реймс. Нужно предупредить своего человека, чтобы он не терял меня. То знаете ли этих слуг. Напридумывает себе невесть чего. Де Гиш был уверен, что в столь ничтожной просьбе ему не будет отказано. Но в записке сенешаль Бордо, помимо всего прочего, собирался дать своему человеку указания, чтобы на утро он сам и лошади были готовы. Как только закончится месса, Грамон собирался, не теряя времени, покинуть Реймс. В конце концов, что не делается – к лучшему. Даже если записка буде прочитана архиепископом, что с того, что приближенный Генриха Валуа торопится к своему королю. Но как только Грамон окажется в седле, он не будет жалеть лошадей. Вот так всегда. Из-за человеческих прихотей страдают бока благородных животных.

Louis de Lorraine: Людовик милостиво улыбнулся Филиберу де Грамону, принимая его слова. Это действительно была большая честь для бывшего еретика. Но, оказывая ее, архиепископ выиграет время, и, быть может, услышит, что любопытное на исповеди этого человека. Хотя на это особо надеяться не приходилось. Придворные Генриха Валуа не отличались праведностью помыслов и искренностью слов. Как священнослужителю, Лоррейну требовалось бы это осуждать всячески, но кто нынче свят? Ему и самому приходилось немало грешить ложью, ради блага своей семьи, что взять с мирских умов? Исходя из этих размышлений, князь церкви приготовился выслушать наутро множество слов, которые не будут стоить и ломаного гроша. - Разумеется, сударь, - поблескивая перстнями, пальцы лотарингца открыли перед его гостем чернильницу, положили рядом с ней хорошо оточенное перо, говорящее о склонности его владельца к совершенству, и извлекли из-под солонки с песком чистый лист бумаги. – Пожалуйста, пишите все, что вам будет угодно, а мои слуги отнесут это туда, куда вы пожелаете. Сама солонка, а также сургуч и свеча, которую Луи жестом приказал зажечь своему лакею, тоже оказались на столе перед графом де Гиш. - Я в очередной раз убеждаюсь за сегодня, что вы добрый христианин, месье. Заботитесь не только о короле и королеве, но даже о собственном слуге. Это похвально, сын мой, - рукава красной мантии скрыли руки брата Генриха де Гиза, а его губы снова слегка дрогнули в одобрении. Казалось, что у этого юноши двигаются только уста и руки, а в остальном, с момента, как он опустился в кресло, он был неподвижен телом и взглядом. - Если хотите, мы с вами также можем отправить гонца и к Ее величеству с письмом, где вы попытаетесь унять ее тревоги. Я с удовольствием присовокуплю к вашему посланию свое, где тоже постараюсь утешить кузину-королеву, в меру сил, и напомню ей о чудесной силе молитвы, - участие, проявляемое легатом папского престола к делу, с которым к нему прибыл дворянин Валуа, граничило с нежностью. И расслышать в его словах иронию не смогло бы даже самое чуткое ухо. - И, если вы желаете присоединить свои молитвы к молитвам Ее величества, а также побыть в уединении перед утренней мессой, то вас могут проводить не покои для отдыха, а в часовню замка для молебна, где проводят ночи короли перед коронацией. Говорят, под ее сводами поют покаяние их грехи. Лоррейн был способен заговорить до повторной смерти уже умершего, и не жалел изысканности речей и предложений для того, кто искал Антуанетту д’Омаль.

Philibert de Gramont: Хорошо оточенное перо быстро скользило по бумаге, оставляя за собой след из букв, которые складывались в слова, а слова в строчки. Сухие фразы. Ничего более. Распоряжение хозяина слуге. Даже самый пытливый ум не нашел бы к чему придраться. Но де Гиш рассчитывал на сообразительность своего слуги, который между строк должен увидеть нетерпение своего хозяина при первой возможности покинуть Реймс. Запечатав письмо, Грамон протянул его человеку архиепископа, все еще ожидавшего его. - Будьте любезны, милейший, это письмо нужно доставить в гостиницу на улице Ранфермери. - Ваше преосвященство, - обратился сенешаль Бордо к младшему брату принца Жуанвиля, - я благодарен Вам за предложение отправить посыльного к королеве, но, признаюсь, я не знаю, как в простом письме изложить Ее Величеству результаты своей поездки в Реймс, дабы как раз результатов она не дала. Поэтому считаю более уместным рассказать королеве все при аудиенции. Но если Вы желаете передать Ее Величеству весточку, я с огромным удовольствием возьму на себя роль Вашего гонца. Услышав предложение Людовика де Лоррейна провести ночь в часовне замка для молебна, Филибер с трудом сдержался от ироничной улыбки. Неужели младший из лотарингцев действительно верит, что он, католик в настоящем и простестант в прошлом, будет молиться всю ночь напролет, а затем еще отстоит мессу. Или этот молодой князь церкви просто издевается над ним? Да, скорее всего второе. Ехидна, облаченная в красную мантию. - Ваше предложение - большая честь для меня, но, тем не менее, вынужден отказаться от него, поскольку чувствую потребность в отдыхе. К тому же, завтра меня ждет дорога. Посему, с Ваше позволения, я прощаюсь до завтрашнего утра, Ваше преосвященство. Казалось, Людовик мог говорить сутки напролет. И неважно на какую тему. Грамон следовал за слугой, который провожал придворного Генриха Валуа в комнату, которая этой ночью должна была стать для него ночлегом. Все, что узнал де Гиш от архиепископа Реймсского, необходимо было еще раз хорошенько обдумать и взвесить. Сомневаться в словах Лоррейна у Грамона не было причин. Но и безоговорочно доверять тоже было глупо. Следовательно, необходимо было отделить зерна от плевел. Возможно, тогда картина станет более четкой. Искать девчонку д’Омаль в Париже. Что это: верный след или пустая трата времени, которая не даст никакого результата? Но, как говорится, под лежачий камень вода не течет. Если сейчас все следы фрейлины ведут в Париж, он будет искать ее в столице. И как бы не хитрили родственники мадемуазель Антуанетты, желание найти ее у Грамона подпитывалось воспоминаниями о сделке, заключенной между графом и вдовой Генриха Второго. И это желание становилось все сильнее, потому что любовь к Шарлотте, вместо того, чтобы ослабеть в разлуке, разгоралась все сильнее. Эпизод завершен

полная версия страницы