Форум » Игровой архив » Бог простит, Гизы не прощают » Ответить

Бог простит, Гизы не прощают

Катрин де Монпансье: 12 ноября 1576 года. Франция, Париж, особняк герцогини де Монпансье. Вторая половина дня.

Ответов - 21, стр: 1 2 All

Катрин де Монпансье: Молитва у мощей Святой Женевьевы не принесла Катрин успокоения в душе, но придала решимости к действию. Весь обратный путь в портшезе герцогиня думала о том, как заполучить письма. Катрин сложно было даже представить, сколько могло занять времени согласование о передаче такой реликвии, как шип из тернового венца Спасителя. А письма продолжали стекаться тоненькими ручейками в Париж со всех уголков Франции. И настоятель аббатства Святой Женевьевы мог в любой день передать их главе Лиги, которым являлся сейчас король Франции. Будь ее воля, то герцогиня лично бы сплела из терна целый венок, но вот выдать его за подлинный было бы трудно, если не сказать, что невозможно. И сама процедура передачи реликвии, это не только бумаги и печати, но и торжественные шествия, молебны. Вернувшись домой герцогиня написала подробное письмо о своем визите в аббатство Шарлю, и, отправила к герцогу де Майенну графа де Мейнвиля, не доверяя такую информацию более никому. Господу было угодно, что неприятности в тот день не закончились. Ей пришлось выслушать срочный доклад управляющего, который сообщил о возникновении в одном из ее поместий эпидемии так называемого «Антониева огня». Наличие черных рожков на пшенице крестьяне посчитали чудом и хорошим знаком, поэтому из именно этого урожая испекли хлеба на сельскую свадьбу. Когда приходской священник узнал об этом, то будучи довольно умным и образованным человеком, не поленился отправить письмо управляющему герцогини Монпансье с докладом, присовокупив к этому небольшой мешок с мукой. Управляющий, прежде чем идти с докладом к герцогине, обратился к одному из парижских аптекарей, который и сообщил о ядовитости муки. Выслушав все, Ее светлость распорядилась изъять и сжечь тот урожай. Со стороны это выглядело как кощунство и разорение крестьян, но, по мнению герцогини – урожай вырастет на другой год новый, а вот замена работнику подрастет не скоро. В качестве компенсации Катрин распорядилась выдать хорошее зерно из своих запасов. Кроме того ей припомнилась «красная лихорадка», и в благодарность Господу за свое спасение, она решила помочь своим вилланам. Неурожаи, падеж скота, болезни случались, время от времени у всех. Это неприятность, но поправимая, тогда, как письма… В рассеянности Екатерина-Мария взяла с серебряного блюда засахаренную сливу. Яд, мука, фрукты, все в ее воображении сложилось в великолепную мозаику. Пожалуй, ее прабабушка со стороны матери одобрила ее. В свое время столько ходило разных слухов и легенд о Лукреции Борджиа, ее братьях и отце, что имя «Борджиа» стало почти нарицательным. Катрин подумала, что тот, похоже, неплохо разбирается в ядах, и попросила управляющего пригласить к ней того аптекаря. Вслух она озвучила, что хочет спросить о лекарстве против «Антониева огня». А вот беседовать с аптекарем герцогиня предпочла в своем кабинете наедине. Старый венецианец, родом из Падуи, оказался знающим человеком и рассказал много интересного. Герцогиня в свою очередь не оставила щедростью знания аптекаря, пообещав ему, что будет обращаться к нему в нужном случае, и напомнив, что молчание это золото. В тот же вечер Ее светлость опять почтила своим присутствием собственную кухню, но достаточно поздно, когда очаги уже не источали жар, а прислуга ушла отдыхать. На кухне ее ждал лишь главный повар. При герцогине тот лично приготовил сладкое тесто из пшеничной муки, а Катрин собственноручно варила фрукты в меду для мармелада на маленькой медной плитке. С одной стороны это выглядело просто баловством и капризом Ее светлости, да вот только незначительная деталь: случайно или нарочно, но в тесто пошла зараженная мука, а в мармелад, перед тем, как ему застыть, был добавлен сок белладонны. Пирог с цукатами, сдобренный имбирем, корицей и гвоздикой был щедро промазан мармеладом, а засахаренные цукаты украсили кулинарный шедевр. Осталось лишь найти удобный случай отправить пирог по назначению, добавив к нему полдюжины бутылок сладкого сливового вина. На следующее утро Катрин де Монпансье проснулась довольно поздно, день уже близился к полудню. Ее не мучили ночные кошмары и угрызения совести. Екатерина считала, что, возможно, сама Святая Женевьева подала ей знак в ответ на молитву. Если решение верное, то сам Господь даст все пути для его исполнения. После вчерашнего насыщенного дня, Като хотелось спокойного отдыха, а потому она занялась рукоделием, пригласив себе для компании двух камеристок. Гостиная приобретала все более уютный вид. По совету Шарля, Катрин поместила китайские вазы ближе к окну, а на окна были повешены занавеси из лионского шелка, подаренного братом. Теперь же на полу комнаты были разложены лоскуты, и из них кроились наволочки для подушек. Сама хозяйка дома была занята тем, что делала кисточки для уже сшитой подушки. Нити шелка золотого цвета наматывались на специальную дощечку, а когда Като считала, что их уже намотано достаточно, то скрепляла узелком, разрезала нити и подравнивала кончики. Две или три кисточки были сделаны и отвергнуты, поскольку казались герцогине не достаточно пышными. Последняя кисточка получилась весьма удачна, и теперь осталось ее пришить на уголок подушки синего шелка. За этим занятием ее и застал дворецкий, пришедший известить герцогиню, что прибыл дворянин с письмом от герцога Майеннского. - Пригласите его в кабинет, - распорядилась вначале Катрин, но, вспомнив, что там заперто некое произведение кулинарного искусства, изменила решение. - Вы проводите его сюда через четверть часа. – За это время ее камеристки должны были убрать разложенные на полу обрезки шелка и ниток.

Арно де Физ: Дорога до особняка герцогини в послеполуденный час, когда улицы несмотря на холод были запружены народом, заняла неожиданно много времени. Телеги, экипажи пешие толпы, лоточники всех мастей, было отчего закружиться голове молодого дворянина. Не говоря уже о том, что за столько недель в дороге он отвык от шума и толкотни больших городов. Вчера в Париж он прибыл уже поздно вечером, утром отправился к герцогу совсем рано, зато сейчас у него голова шла кругом от многоголосья, суеты и запахов, по большей части неприятных. Арно казалось, что он попал в какой-то лабиринт, где сдвигающиеся стены домов и нависавшие над улицами балконы словно так и норовили сойтись окончательно. Он задыхался от канавных испарений, то и дело поминал Лютецию в мыслях не самыми лестными эпитетами, но, тем не менее, продвигался вперед, ведя лошадь в поводу, и слушая ответы сопровождавшего его слуги на свои вопросы, которые сыпались как из рога изобилия. Слуга, впрочем, явный парижанин, был вовсе не прочь поговорить, и, явно польщенный интересом приезжего, рассказывал о городе столько всего полезного, что де Физу только и оставалось молиться чтобы все это запомнить. На одной из улиц услышав вопль сверху "Осторожно, выливаю!" слуга остановил молодого дворянина, и вовремя. После еще двукратного повторения из окна второго этажа выплеснулся целый водопад нечистот, заставив Арно охнуть и инстинктивно зажать нос сгибом локтя. Вот когда можно было помянуть добрым словом Мадрид, в котором, по крайней мере, было запрещено выливать нечистоты во всякое время дня и ночи, и для этого существовали специально отведенные часы. Хотя в общем, конечно, разница была невелика. Де Физ уже терял надежду, что ему удастся добраться до цели не изгадив плащ и шляпу под каким-нибудь из подобных сюрпризов сверху, и приходил в ужас при мысли о том, как ему в таком случае показаться перед герцогиней, когда слуга наконец объявил, что они пришли. Указал нужный дом, и получив вознаграждение за труды, испарился, словно его и не было. Арно постучал, и был впущен внутрь, однако далее последовали столь подробные расспросы, что он поневоле и восхитился и ужаснулся скрупулезности начальника охраны герцогини, повидимому, установившему эти правила. Впрочем, у него имелся волшебный пропуск, в виде письма герцога Майеннского. К самому начальнику охраны тоже имелось письмо, но молодой человек решил представиться ему после разговора с герцогиней. А ну как ее светлость заявит, что место уже занято? Арно быстро запоминал полученные уроки, а урок не радоваться раньше времени был еще совсем свежим. Впрочем, ничто не указывало на возможный афронт. Представительный дворецкий, исчезнув на несколько минут, вернулся с приказом подождать, и молодой дворянин дисциплинировано ждал, до тех пор, пока тот же дворецкий разрешил войти. Арно вошел, поклонился, и.... оторопел. Облик герцогини поразил молодого человека точно молнией, ему подумалось, что даже на полотнах лучших испанских и голландских художников ему не доводилось видеть более совершенной красоты. Герцогиня походила скорее на испанку, чем на француженку, выгодно отличаясь, впрочем, даже от прекрасных дочерей Кастилии своей ослепительно белой кожей, составлявшей изумительный контраст с блестящими черными волосами и глазами, сверкавшими как антрацит. Было отчего языку прилипнуть к нёбу. Вот когда впору было поблагодарить Бога за этикет, велевший помалкивать, прежде чем к нему не обратятся, и за эти мгновения взять себя в руки. Хотя искреннее восхищение во взгляде от этого никуда не делось.

Катрин де Монпансье: Услышав, что герцогиня велела пригласить прибывшего дворянина, девушки, бывшие в комнате, оживились. Убирая лоскуты шелка с пола, они улыбались друг другу, между делом поправляя выбившиеся из прически прядки волос, перемигивались, покусывали губы, для придания им яркости. Каждая из них хотела быть замеченной посетителем их госпожи. Сама же герцогиня Монпансье снисходительно наблюдала за своими камеристками, невольно заражаясь их суетой. Если бы посетитель прибыл не с письмом от ее брата, то Катрин не стала бы его принимать, так что пусть ее камеристки скажут спасибо герцогу. В кресле с высокой спинкой, Като чувствовала себя вполне удобно, от окна не дуло, а недавно протопленный камин источал приятное тепло. Свое рукоделие герцогиня не стала убирать, в этом не было необходимости, ей предстоит лишь получить письмо, да написать ответ, если понадобится. На столике так и остались лежать мотки золотистого шелка, ножницы, тесьма, витой шнур и незаконченная отделкой подушка. Не планируя никого принимать, Катрин не стала делать сложной прически с обилием шпилек и драгоценностей. Волосы герцогини были частично убраны в сетку из мелкого жемчуга, а частично свободно падали ей на плечи (тем самым скрывая их неровность). Катрин стряхнула на пол обрезки нитей, что прилипли к юбке ее простого платья, цвета увядшей травы. Простое, можно сказать даже строгое платье оживлял лишь небольшой белый воротничок гофре и длинная нитка жемчуга. По знаку, сделанному Катрин, одна из девиц сообщила дворецкому, что Ее светлость готова принять посетителя. Когда тот вошел, то обе ее компаньонки уже сидели около стола, чинно сшивая полотнища синего шелка. - Мне передали, месье, что у Вас письмо ко мне от герцога Майеннского? Я всегда рада письмам от брата, - без высокомерия произнесла Екатерина. На вошедшем не было ливреи или цветов, указывающих, что тот служит лотарингскому дому, но вместе с тем, Като не сомневалась, что абы кому Шарль не доверил бы письма. - Просил Его светлость что-то передать на словах? Как и любая женщина, Катрин не без любопытства рассматривала посетителя. То, что это был не парижанин, было сразу заметно. Об этом говорили покрой и материал его одежды, та манера, с которой он поклонился. Таких мелочей было много, они не умаляли возможных достоинств дворянина. Было любопытно кто он и откуда. Для себя герцогиня решила, что, возможно и спросит об этом, когда прочтет письмо. Может, спросит, а может быть и нет.


Арно де Физ: Арно перевел дыхание, прежде чем заговорить. Голос этой женщины, казалось, обладал той же магической силой, что и голоса легендарных сирен, пленивших слух спутников Одиссея. Каким же, в таком случае, был ослом этот Одиссей, что залепил уши воском! - Его светлость, очевидно, хотел пожалеть мою скромность, сказав, что направляет меня к герцогине де Монпансье. - восторг, сиявший в глазах молодого человека, составлял разительный контраст с обычным почтительным тоном, коим и следовало начинать беседу незнакомому визитеру, тем более при беседе с дамой. С голосом-то совладать легко, а вот попробуй сделать то же самое с собственным взглядом, когда ты молод, горяч, и от странного волнения уже не кровь, а вулканическая лава течет по твоим венам, а сердце колотится, словно всерьез вознамерившись проломить грудную клетку. - Вы, верно, сама Санта-Касильда де Толедо, я видел фрески с вашим изображением в Бривьеске... Пусть и не подобает нищему лангедокскому дворянчику, всю свою сознательную жизнь прослужившему на чужой земле, и зарабатывавшему на пропитание шпагой и преданностью - говорить комплименты дочери одного из знатнейших семейств Европы, но ответить на ее вопрос простым "да" или "нет" он, ошеломленный и восхищенный до глубины души, был не в состоянии. Арно прижал руку к груди в поклоне, на испанский лад, тем же жестом, извлекая из-за колета письмо герцога Майеннского, и сделав несколько шагов к молодой женщине, не поклонился, а опустился на колено, протягивая ей бумагу, словно подавал ее не герцогине, а, по меньшей мере, королеве, и произнес так же почтительно, отвечая на ее вопрос: - Ваш брат наказал мне верно служить вам, если вам угодно будет принять мою службу, ваша светлость, и исполнять все, что только вам будет угодно пожелать. - верно, ничего другого на словах, средний из лотарингских принцев передавать вроде как не велел, и небольшая вольная трактовка его слов об исполнении обязанностей камеристки, по мнению де Физа, была нелишней. - Но этот наказ, позвольте заметить, совершенно излишен, ибо - если вам будет угодно принять меня - я буду предан вам до последнего вздоха.

Катрин де Монпансье: Герцогиню де Монпансье трудно было удивить вниманием, проявляемым к ней. Скажи ей эти слова кто-нибудь из придворных, она бы рассмеявшись, ответила, что Санта-Касильда де Толедо не обладает секретом вечной молодости, подобно Венере, и сейчас бы Касильда выглядела просто старухой, несмотря на благочестивый образ жизни. Но, в словах мужчины, прибывшего с письмом от брата, было такое неприкрытое, безыскусное восхищение и почтение, что Катрин просто улыбнулась вместо того, что бы рассмеяться и пошутить. - Встаньте, месье, - в глазах герцогини еще мелькали искорки смеха, но голос ее был серьезен. Не торопясь Катрин распечатала Шарля, готовясь прочесть строки, написанные знакомым почерком. Кроме обычных слов приветствий, брат написал и несколько слов о том, кого он посылает к ней. Читая письмо Шарля, Катрин была приятно удивлена, узнав кем был посланный к ней человек. Рекомендации герцога Альба говорят о многом. Первое о чем подумала герцогиня, это о то, что человек, служивший Железному герцогу Испании, не будет терпим к еретикам. И она помнила, что Шарло хотел подыскать помощника для Мейнвиля. А еще Катрин поняла, что сейчас, возможно, она нашла решение вопроса – кого послать в аббатство с гостинцами для настоятеля. Месье де Физ так горячо заверял ее о готовности исполнять все, что ей угодно, что решение пришло само собой. «Испанец», так герцогиня назвала про себя Арно де Физа, когда поняла, откуда его акцент с мягким произношением согласных и поклон на испанский манер, не должен вызвать подозрения в аббатстве. Никто его еще не видел среди ее людей. Да, Господь воистину милостив, посылая оружие, когда есть благая цель. Катрин Монпансье не сомневалась, что молитва Святой Женевьеве была услышана. - Я не могу отказать брату, - держа в руках письмо, ответила Катрин. Еще раз, бросив взгляд на строчки, она сложила лист обратно. Человек, ранее находившийся на службе герцога Альбы, уже заслуживал внимания, а тот, кого посылал герцог Майеннский – тем более. Катрин безоговорочно доверяла каждому из братьев, кроме того, у Шарля было чутье на все, что могло принести ту или иную выгоду лотарингскому дому. - Помогите мне встать, месье, - попросила Катрин, протягивая вперед руку, словно ища опору, - я хочу подойти к окну, тут недостаточно света, а я хотела бы еще раз перечитать письмо Его светлости.

Арно де Физ: Арно с восторгом поспешил исполнить первую просьбу герцогини, и подал ей руку, помогая подняться с кресла. Вблизи она казалась еще прекраснее, и от аромата ее полураспущенных волос у него кругом шла голова, а прикосновение пальцев к руке, несмотря на плотную ткань рукава, заставило его сладостно затрепетать. Напрасно он пытался призвать к порядку свой совершенно сбрендивший организм, напоминая себе, что ему уже давно не пятнадцать, и что эта женщина - из тех, по отношению к которым лишний взгляд, лишнее слово могут стоить жизни. Ее близость действовала на него как молодое вино, которое ударяет в колени раньше, чем доберется до головы. Он был настолько опьянен, что не сразу ощутил, что прикосновение ее руки, каким бы оно не было легким, все же меняется на каждом втором шаге. И уже почти подведя ее к окну, сообразил, что это означает. Красавица прихрамывала, прихрамывала почти незаметно, так, что не опирайся она на его руку - он бы и не заметил этого, сочтя за особенности походки. Прислушавшись к едва слышным шагам, де Физ убедился в правильности своей догадки, но вместо удивления и отторжения - его накрыло яростным возмущением против Создателя, посмевшему напомнить этому совершенному созданию о том, что оно- лишь существо из плоти и крови, подверженное людским недугам. И, как ни странно, его охватило странное, почти парадоксальное чувство. Прекрасная, недоступная, могущественная, дочь целой династии Лотарингских принцев, сестра герцога Гиза, супруга герцога де Монпансье, кузина королевы Франции, красота которой ошеломила его с первого взгляда - она была - женщина! Женщина, из плоти и крови, как бы высоко не вознесло ее происхождение и судьба - женщина, которой не надо молиться как фресочным образам святых, а которую следует защищать, оберегать и радовать. И ее любезный прием дававший уже твердую надежду на то, что его примут - наполнил его восторгом. Он останется! Если только она согласится принять - напомнил слабенький голос рационализма, тут же смытый горячей волной радости. Он останется! Он будет среди тех, кто могут видеть ее каждый день, кому принадлежит восхитительная привилегия сопровождать ее, оберегать от любых неприятностей, и.... Каких только невероятных, захватывающих дух картин не нарисовало ему в доли минуты еще по-юношески пылкое воображение, и пришлось отвесить себе немало мысленных оплеух, чтобы отрезвить мозги, и попытаться сохранить приличествущую случаю сдержанность. Она не спросила его имени. Несомненно - и имя и прочие подробности, написал в своем послании герцог Майеннский. Да и к тому же этикет обязывал не раскрывать рта, пока тебя не спросили. Но все же.... Все же.... - Мое имя Арно де Физ, ваша светлость. - вырвалось у молодого человека раньше, чем он успел прикусить язык. Негромко, почтительно, словно отвечая на незаданный вопрос, просто потому, что ну не мог оставаться рядом с ней обычным безгласным слугой. Слугой? Да! Преданнее и почтительнее чем многие. Но не обычным. Не безгласным, нет! - Я француз, но почти всю свою сознательную жизнь провел в Испании и приехал в Париж впервые, лишь вчера вечером. Возможно моя неосведомленность о различных тонкостях и взаимоотношениях жизни во Франции покажется вам вопиющей, но, надеюсь, что верность искупит некоторые огрехи по этой части. К тому же, смею заверить вас, мадам, я быстро учусь.

Катрин де Монпансье: - Я запомню Ваше имя, месье де Физ, - машинально ответила Катрин, еще раз просматривая строчки письма от брата, встав лицом к окну так, чтобы на лист бумаги падало больше света. - Значит Вы впервые в Париже, - герцогиня вслух повторила услышанные ею слова, и, словно последний кусочек мозаики встал на свое место. Этого человека действительно послал к ней Господь. – Тогда Вам нужно, обязательно, посетить аббатство Святой Женевьевы. В соборной церкви Святой Женевьевы хранятся мощи небесной покровительницы Парижа. Это принесет Вам удачу. Я уверена в этом. – Слова были сказаны мягко и благожелательно, словно это пожелание шло от всего сердца. Катрин не могла не заметить, что Арно де Физ хоть и вел себя почтительно и сдержанно, но глаза выдавали его эмоции. Восторг, радость или восхищение могли быть вызваны чем угодно: ее внешностью (Катрин знала, что красива и воспринимала это просто как данность), перспективой служить в знатном доме или просто богатым убранством дома. В любом случае, этим надо было воспользоваться, особенно, если это восхищение вызвала она сама. - Кроме того, Вы сможете оказать мне небольшую услугу, месье, - улыбка и взгляд герцогини просили о помощи. – Настоятель аббатства человек самых высоких достоинств, рьяный католик, добрый пастырь доверенных ему душ, постарайтесь встретиться с отцом Фулоном и передать ему кое-что. – Все пока складывалось более, чем удачно. Недавно прибывший в Париж дворянин просит покровительства Святой Женевьевы и делает небольшой дар настоятелю. Все просто и естественно. А о нужном подарке она уже позаботилась. - Идите за мной, я покажу Вам, - не сомневаясь, что месье де Физ последует за ней, Катрин Монпансье направилась в свой кабинет. – Вы останетесь здесь, - приказала она своим камеристкам, которые, отложив шитье, вопросительно посмотрели на свою госпожу. Путь до кабинета был недолгим. Он находился на том же этаже, что и гостиная. Пройдя через несколько смежных с гостиной комнат, герцогиня де Монпансье остановилась перед запертой дверью. Сняв с шатлена нужный ключ, она отперла дверь, и первая вошла в небольшую угловую комнату, отделанную дубовыми резными панелями. Внутренние ставни на окнах были прикрыты, и в комнате стоял полумрак. Подойдя к окну, Катрин полностью открыла нижнюю половину окна. Кабинет был ничем не примечателен. Бюро с ящичками, пюпитр с раскрытой на нем книгой о крестовых походах, стол и пара стульев. На столе стояла довольно большая, но изящно сплетенная корзина, накрытая вышитой по краям полотняной салфеткой. - Я хотела отнести лично этот гостинец Жозефу Фулону, но по рассеянности забыла, что завтра должна присутствовать в другом месте. - 13 ноября в Париже, в соборе Нотр-Дам должно было состояться венчание сестры герцога д’Омаль - Дианы д’Омаль с герцогом Люксембургом.* - Посылать служанку это неучтиво по отношению к настоятелю аббатства, но Вы ведь дворянин. – Еще накануне герцогиня думала, кого и под каким предлогом отправить в аббатство с этой корзиной, а тут такой удачный случай предложила сама судьба. - Посмотрите, месье де Физ, какой пирог, – Катрин Монпансье откинула вышитую ткань и чуть-чуть отошла в сторону, внимательно наблюдая за молодым дворянином. - Будет просто обидно, если святой отец получит его слишком поздно. * упоминается в эпизоде «Рискуя, можешь проиграть. Не рискуя - проигрываешь всегда»

Арно де Физ: Арно вспыхнул от радости, и лишь поклонился, знаменуя этим свою полную готовность повиноваться. Проследовав за герцогиней в кабинет, он лишь мельком оглядел его убранство, следя глазами за каждым ее движением, жадно ловя каждое слово, и прилагая немыслимые усилия, чтобы не просто упиваться звуками голоса, а еще и попытаться вникнуть в смысл слов. Передать гостинец настоятелю, по имени Жозеф Фулон, что может быть проще. Возможно, будь он менее очарован герцогиней, и сохрани хоть какую-то способность рассуждать, Арно, возможно, задался бы кучей вопросов - что делает это лакомство здесь, в кабинете, который явно не является ни кухней, ни столовой, зачем лежит в корзине на столе за запертой дверью, зачем взяли на себя труд принести его сюда, вместо того, чтобы отправить прямо из кухни... Но какое это имело для него значение? Какая разница, что ему велено передать - хоть пирог, хоть жареного каплуна, да хоть живого угря или корзинку с ночным горшком! Важным было лишь то, что она дает ему поручение, и значит.... от радости у молодого человека стало жарко-жарко в груди и горле. Значит принимает?!!!! Да! Молодой человек бросил лишь беглый взгляд на содержимое корзины, и вновь поклонился. - Пирог выглядит великолепно, ваша светлость, я польщен, что вы делаете мне честь, жалуя первым поручением. И, с вашего дозволения, я отправлюсь в аббатство сейчас же, благо до вечерней мессы еще два часа. - он снова взглянул на корзинку, потом на ослепительную женщину у окна, и, не сдержав, в очередной раз, собственного языка добавил, с откровенной мальчишеской улыбкой. - Обидно будет, если такой дар засохнет. Сейчас он пахнет весьма соблазнительно, но завтра им можно будет разве что гвозди забивать.

Катрин де Монпансье: - Это хорошая мысль, месье. Вы правы, не стоит откладывать посещение аббатства. – Для герцогини слова месье де Физа были еще одним подтверждением, что она на правильном пути, что ею руководит сам Господь, возмущенный пожеланием отца Фулона иметь шип из тернового венца. Да, именно так, а она лишь оружие в руках Господа. Прибывший с рекомендательным письмом молодой человек не выразил удивления, не проявил любопытства, не задал ни одного вопроса, не счел ее поручение странным для человека, который должен быть в ее охране, а не посыльным. По мнению Катрин, это говорило об исполнительности де Физа, готовности быть преданным тому, кому он служит. Иного не могло и быть. Сложно представить, что герцог Альба потерпел бы в своем окружении дворянина хоть на йоту осмелившегося обсуждать его распоряжения. - О, не считайте это поручением, это лишь просьба, и не более, - улыбнулась Катрин, едва пожав плечами. – И, пожалуй, стоит добавить полдюжины бутылок сладкого вина из слив. Берите корзину и ступайте вниз, один из слуг принесет вино. - И вот что еще… - герцогиня сделала паузу и многозначительно посмотрела на корзину, - не стоит никому другому, кроме Жозефа Фулона, пробовать этот пирог. Как не стоит упоминать мое имя святому отцу. Если он спросит, чей это гостинец, можете ответить, что добрая католичка, пожелала оставить свое имя в тайне. Я опасаюсь, что отец Фулон обидится, что я лично не посетила аббатство, а мне ничем не хотелось бы огорчать почтенного настоятеля. - Пока вы будете в аббатстве, я напишу записку командиру своей охраны, - пообещала Катрин дворянину. – Нет, я сама лично поговорю о Вас с графом де Мейвилем, - изменила она свое решение. Да, она расскажет все Люсьену де Гурси. И о письме герцога Майеннского, и о том с каким гостинцем отправился месье де Физ в аббатство Святой Женевьевы. Пусть, если нужно, он пошлет кого-то из верных людей к аббатству. Если Господь на ее стороне, то уже завра будут известия из аббатства, или даже сегодня ночью. А если Господь пожелает, то убережет своего служителя от беды. На все воля Господа. - Возвращайтесь, месье де Физ, Вас будут ждать здесь, - сказала Катрин вместо слов прощания. Герцогиня не упомянула, что именно она будет ждать. Пусть Арно де Физ воспринимает эти слова как ему будет угодно. Вечером его уже примет граф де Мейнвиль, расскажет ему об обязанностях, о том, где живут и столуются люди, служащие под его началом. А она сейчас пойдет доделывать золотые кисточки для начатой подушки.

Арно де Физ: Арно удивленно вскинул брови. Почему герцогине вздумалось подчеркнуть, что пирог не должен кто-либо пробовать, кроме аббата Фулона? И уж тем более - зачем она хочет сделать свой дар анонимно? Почтенный настоятель аббатства ведь не мальчишка, способный обидеться на такую ерунду, и должен понимать, что влиятельные особы дорожат своим временем, а дар - это знак внимания, который сделал бы ему честь, вне зависимости от того, вручен ли он лично, или нет. Однако, многозначительный взгляд молодой женщины заставил его заколебаться, и, в конце концов, он лишь пожал плечами. Какая, в конце концов, разница. Таково ее пожелание, а mulier quae vult , quod Deus vult, *не так ли? Уже одно то, что она поручила эту просьбу ему, а не кому-то другому, уже было поводом обрадоваться, а уж последующие ее слова и вовсе преисполнили молодого человека торжеством. Принят! Она поговорит с этим Мейнвилем, и главное... "Вас будут ждать здесь" - слова, способные вскружить голову любому, кто и без того трепещет от перспективы постоянно находиться рядом с женщиной, вызвавшей к себе такие чувства с первого же взгляда. В эти слова могло вместиться что угодно, от обычной вежливости до обещания, а восхищение, влечение и опьянение, столь стремительно вспыхнувшие в душе, могут, вопреки всем доводам логики, пробудить в воображении такие перспективы, что сама способность рассуждать исчезает в вихре сверкающих картин. - Вы оказываете мне честь, ваша светлость! И, с вашего позволения, отправлюсь сейчас же, ибо ничто не принесет мне большего счастья, чем выполнение вашей просьбы. - Арно поклонился, взял корзинку, и, поскольку герцогиня явно высказала все, что имела сказать, вышел из кабинета. Не прошло и четверти часа, как он уже ехал по улицам Парижа, руководствуясь лаконичными, но весьма информативными инструкциями старого лакея, передававшего ему вино, и у которого де Физ спросил дорогу. Памятуя предыдущий поход со слугой герцога Майеннского, он весьма внимательно прислушивался к воплям сверху, раза три успешно избежал купания под потоками нечистот, и, добравшись до улицы Сен-Мишель, увидел над крышами домов квадратную колокольню и высокий конек крыши аббатства, возносившийся над окружающими домами. До вечерней мессы оставалось еще довольно времени, и народу в соборе было немного. Арно, омочив пальцы в чаше со святой водой, перекрестился, привычно на испанский лад, то есть, после крестного знамения, отняв руку от правого плеча, склонил голову и быстрым движением коснулся губ, а потом и лба большим и указательным пальцами, сложенными в перевернутую "пси"** - Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis...*** Долгий путь был завершен. Два года жизни в почти непрерывном ожидании, когда опала сменится карой, и погребет под собой не только герцога, но и всех его приближенных. Долгая дорога на почти забытую родину. Жестокое разочарование в доме дядюшки. Надежда - вначале едва теплившаяся, а теперь превратившаяся почти в уверенность. У него снова будет дом. И не просто дом - а принадлежность к людям одной из самых влиятельных фамилий в Европе. А еще... Еще невероятный подарок... и возможность служить женщине, которая... О, святая Женевьева, покровительствовавшая Парижу, явно сменила гнев на милость, и Арно, стоя перед золотой ракой, совершенно искренне вознес благодарность за это, в надежде, что эта милость будет хоть сколько-нибудь долговечна. Искренность молитвы не определяется ее длительностью, хотя в Эскуриале с этой мыслью лучше было не высказываться вслух. Молодой дворянин не затратил много времени на благочестивые размышления, и когда огляделся - первое, что попалось ему на глаза, это долговязая фигура в монашеской рясе, с постным выражением на узком, костистом лице и выдающимся носом. - Мир вам, почтенный брат. - обратился к нему де Физ. - И тебе мир, сыне. - проскрипел, не глядя на него монах, снимавший нагар со свечей. - Не соблаговолите ли указать мне, где я могу найти достопочтенного отца Фулона? Я лишь вчера прибыл в Париж, и.... Монах, поглядел водянистыми глазами на две корзины, стоявшие у ног молодого человека, причем из одной под наброшенной салфеткой явственно просматривались горлышки бутылок. - И ищете духовного пастыря, не иначе... - монах перекривился так, словно у него болел зуб. Ну вот, снова подношения. И, как всегда, спрашивают только настоятеля. Нет чтобы прямиком на кухню для священной братии кто-то додумался пройти. Но деваться от прямого вопроса было некуда. - Пройдемте, я провожу вас. Но не обещаю, что он вас примет! - Благодарю. - Арно поднял обе корзины, и отправился следом за монахом, шаркавшим своими сандалиями по каменным плитам собора. * mulier quae vult , quod Deus vult (лат) - чего хочет женщина, того хочет Бог ** жест символизирующий целование креста - большой палец прижат к согнутому указательному, словно держа в них крест вертикально. Распространен больше среди испанской и португальской части католической паствы *** - Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis... (лат) - "Слава в вышних Богу и на земле мир, людям Его благоволение.."

Жозеф Фулон: Настоятель, которому бы положено было душой радеть о благе вверенной ему паствы, дремал в своем кресле, сложив руки на животе. Приятная дрема обволакивала его, на устах покоилась мягкая улыбка. Каждый, кто увидел бы сейчас отца Жозефа, решил, что тот беседует с ангелами, не иначе. Правда, время от времени, на лицо его набегало облачно недовольства. Это случалось, когда сквозь дрему, в памяти настоятеля всплывало тучное лицо брата Горанфло, звучал его громкий голос. Да, увы и ах, но вечная кара отца Жозефа вернулся в Париж, в родные стены, и, надо сказать вернулся в здравии. Во всяком случае, в здравии телесном. Разум же брата Горанфло и ранее прибывал в состоянии прискорбном, а теперь монах и вовсе тронулся умом, рассказывая братии о чудесах, которые с ним случались. О гласе Господнем из горящего куста, о том, как он обращал в истинную веру самого Генриха де Бурбона. Попытки урезонить завравшегося монаха успеха не принесли, тот только глядел обижено своими младенческими глазками и тяжело вздыхал, не понимая, за что ему такая немилость. Но с этим надо было что-то делать. И как можно скорее, потому что слухи уже ползли и по обители и за ее пределами. Вздохнув, Жозеф Фулон открыл глаза. Он поговорит с негодным братом. В последний раз, отечески постарается убедить его придержать свои фантазии и язык. А если брате Горанфло не внемлет, то отправиться в очередное долгое путешествие. В дверь постучали. - Войдите, - откликнулся отец Жозеф, схватив со стола первую попавшуюся раскрытую книгу, которых там лежало во множестве. Братьям он говорил, что работает над духовным трактатом. Он и правда работал, иногда. Даже написал уже пару строк за последний год. - Отче, там мирянин. Просит принять. - Мирянин? А имя у него есть? Кто же он? Граф, маркиз, может быть, герцог? Надо сказать, что последние события вовлекли отца Жозефа в грех гордыни. Он так привык, что его общества ищут высокие особы, что почитал недостойным одаривать своим вниманием кого-то ниже титулом, чем барон или виконт. - Нет, отче. Но он не с пустыми руками. В одной корзинке что-то булькает, в другой – вкусно пахнет. Монашек умоляюще взглянул на отца-настоятеля, надеясь, что тот вспомнит, что Господь завещал делиться. - Не с пустыми руками? Желудок отца Жозефа деликатно заурчал. - Пусть войдет. И вот еще что, позовите ко мне брата Горанфло. Монах поклонился, размышляя про себя, что последнее поручение может потребовать и времени и сил, ибо если брат Горанфло изволит трапезничать или почивать, то оторвать его от сна или трапезы может только чудо. - Входите, сударь, - приоткрыл он дверь кельи аббата перед посетителем. Может быть, ведро холодной воды сможет заменить глас Всевышнего? Надо попробовать.

Арно де Физ: После Эскуриала Арно было трудно удивить масштабами чего бы то ни было, но, тем не менее, даже на него величественные своды собора и строгая готическая красота аббатства произвели немалое впечатление. Он молча шел за своим провожатым, и, когда ему было велено подождать, остановился, смиренно дожидаясь пока его примут. Мысль о том, что могут и не принять, ему так и не явилась. С чего бы аббату отказывать в приеме доброму прихожанину, к тому же, явившемуся с подношениями. Разве что ожидание могло затянуться, буде почтенный приор занят какими-то делами, но молодой человек совершенно никуда не торопился, и готов был ждать столько, сколько понадобится. Ожидание, впрочем, не затянулось. Монах открыл ему дверь, и Арно, благодарно кивнув ему, вошел в келью. Обстановка тут была вполне соответствующая месту, да и облик приора, как и говорила герцогиня - благостный и почтенный, внушал вполне понятное двойное почтительное отношение - как к священнослужителю, и как к человеку почтенного возраста. Взыскательный взгляд, впрочем, отметил бы живые, с хитринкой глаза этого немолодого уже человека, свидетельствующие о том, что их обладатель далеко не прост. Однако де Физу не было необходимости приглядываться. Долг доброго католика - он и есть долг, и какая разница, кому его приносить. - Мир вам, отче. - поздоровался он, входя в келью, посторонился, выпуская выходившего с поручением монаха, после чего поставил свои корзины на пол, сбоку от двери, сделал несколько шагов к приору, и преклонил колено. - Благословите, святой отец. Я лишь вчера прибыл из Испании, и поспешил поручить себя святому попечительству Господа нашего и Святой Женевьевы, дабы пребывание мое в столице было бы осенено милостью Божьей.

брат Горанфло: Горанфло жил воспоминаниями. О своей жизни во Вьене, в замке Лорана де Можирона, о своем путешествии в Нерак и обратно, когда месье Шарль и месье Франсуа рассказали ему, что тот самый конюх, который угощал его вином там на конюшне, оказывается, и был тем самым Еретиком, королем Наваррским, к которому монаха отправил сам Господь, вещая ему из горящего куста на постоялом дворе в каком-то городке, о славных днях и вечерах, проведенных в «Роге изобилия», куда его привел господин Жак с каким-то громилой… Все было так прекрасно, а потом появился Луи и устроил своему другу трепку. И за что?! За то, что тот вернулся в Париж! Навстречу со своим благодетелем! А Луи? А тот его отправил в аббатство, и наказал сидеть там тише воды, ниже травы, и нос на улицы не казать! А разве можно прожить ему, с его необъятным брюхом, только тем, что посылает Всевышний своим верным сынам и служителям? В минуты этих воспоминаний на глаза несчастного женевьевца набегали слезы. Он истощал от горя и страданий, потому что послушался маркиза, а тот даже ни разу еще не пригласил его отобедать! И запретил Бономэ подкармливать Жака-Непомюссена. * Глуп тот, кто полагает, что будешь сыт молитвами, от них есть хотелось только еще сильнее, а порция в обители во время трапез была у Горанфло ничуть не больше, чем у цыпленка. Братья, поначалу внимавшие рассказам сборщика подати, и подкармливающие его из своих тарелок, больше не слушали монаха, а некоторые и вовсе почитали его помутившимся рассудком. Хорошо еще хоть, что относили его к блаженным, а не к одержимым дьяволом. Но кормить-то перестали!!! Приглашение от Фулона Горанфло принял с горестным вздохом, и пошаркал к настоятелю. От запахов в помещении, где, кроме отца Жозефа, находился какой-то молодой человек, у брате закружилась голова. С точностью собаки он мог определить, что разносились они из корзины, стоящей на полу подле коленопреклоненного незнакомца. - Вы меня звали, отче? – не гладя в глаза Фулону, а пожирая взглядом корзину, откуда по воздуху растекался восхитительный аромат. Мясистая рука сама потянулась к корзине, и вцепилась в ее ручку. - Мне отнести это на общую кухню? – спросил Горанфло, не собираясь уже расставаться с добычей. *согласовано с Луи де Можироном

Жозеф Фулон: - Мир и вам, сын мой, - тепло ответил Жозеф Фулон, думая о том, что видит перед собой на редкость благовоспитанного дворянина и, несомненно, верного сына Церкви. Побольше бы таких. – Благословляю вас во имя всемогущего Бога - Отца, Сына и Духа Святого! И да прибудет над вами благодать святой Женевьевы. Пасторская длань вознеслась над головой доброго прихожанина, который завоевал сердце отца Жозефа своим благочестием и двумя корзинами, обещающими настоятелю тихий вечер приятнейших богословских изысканий. Когда в одной руке стакан вина, в другой пирог, или ножка каплуна, или еще что-нибудь не менее вкусное, а на душе приятная легкость, и мысли текут неторопливо и покойно… Предвкушение было прервано появлением казни египетской, филистимлянина, порождения ехидны и тайной занозы всей обители, имя которой было Жак-Непомюссен Горанфло. Необъятное чрево и голодные глаза которого полностью заполнили собой, как показалось настоятелю, его вовсе не просторную келью. - Вы, добрый брате, постойте где-нибудь в уголку, - ласково улыбнулся отче блудной овце своего стада. И самой упитанной. – С вами мы еще поговорим. И снова обратил отеческий взор на молодого дворянина, пришедшего за благословением, спрашивая себя, чем еще он может отблагодарить посетителя. - Сын мой, ежели желаете, я велю провести вас к нашим бесценным реликвиям. Вы сможете помолиться возле них о ниспослании вам благодати. Святая Женевьева добра к чистым душам добрых католиков и всегда отвечает на их молитвы. Всегда – не всегда, однако аббатство святой Женевьевы, как каждое уважающее себя аббатство, имело особую книгу, куда тщательно вписывались все чудеса, совершенные его духовной покровительницей. Так-то прозрение незрячих, излечение недужных и прочая. - Как ваше имя, сын мой? Я помолюсь за вас и ваше благополучное пребывание в Париже. Это славный город, добрый католический город, но все же дьявол подстерегает нас на каждом углу, грех выглядывает из каждой подворотни. Гордыня, любострастие, чревоугодие! Но, конечно, самый страшный и противный Господу грех – это грех ереси. Пожалуй, он немного увлекся. Увы, водился за отцом Жозефом такой грешок, упивался он собственным красноречием. Ну да ничего. Все, что делается с благой целью, грехом быть не может, а речь его направлена на спасение души этого молодого дворянина и предупреждение оного о тех, соблазнах, что его ожидают.

Арно де Физ: Прожив почти всю свою сознательную жизнь в Испании, стране истовой веры и безраздельного владычества церкви, Арно привык к красноречию святейших отцов, и коротенькую проповедь о смертных грехах воспринял как нечто, само собой разумеющееся. Еще и был благодарен приору за лаконичность. Приняв благословение, он перекрестился, и поднялся с колен, оглядываясь на все еще стоявшего у дверей почтенного монаха. Нда-а-а вот это называется венец творения! Видел де Физ тощих монахов, почти всегда - фанатичных и злющих, видел и толстых, добродушных и елейных, коих, благодаря праздной жизни, было большинство. Но вот такого видеть еще не доводилось. Монах был не просто толст - он был необъятен, или, как говорил отец Гонсало - богато одарен плотью от щедрот Господних. Да, Господь изрядно расщедрился, и, судя по всему, непрерывно искушал сего почтенного брата шестым смертным грехом, однако по-детски чистые, круглые голубые глаза сего святого человека смотрели с таким искренне невинным выражением, что впору было умиляться, а не иронизировать. Одно только было нехорошо - сей достопочтенный образчик Божьего слуги, похоже, вознамерился унести корзины. Арно бы не возражал против того, что его, наконец, избавили от ноши, взяв на себя заботу о ней, но памятуя наказ герцогини, уже собрался было возразить, как приор опередил его, и пресек ретивое намерение монаха, чем вызвал у молодого дворянина облегченный вздох. - Мое имя Арно де Физ, отец мой, - почтительно ответил он на вопрос аббата. И, торопясь обозначить назначение корзин, чтобы их, чего доброго, и вправду не отволокли в общую кухню, добавил, - Простите мне, что я, по скудости теперешних средств своих, явился к вам с подношением, слишком ничтожным, чтобы быть принесенным всей святейшей братии и послужить благу вашей обители. Посему сей дар предназначен лично вам, и могу лишь надеяться, что он сможет скрасить вам досуг меж ваших благочестивых трудов. Хочу верить, что покровительство Божье даст мне возможность впредь явиться щедрым жертвователем на благо вашей обители, лицезреть реликвии которой, если вы мне окажете такую честь, я был бы весьма благодарен.



полная версия страницы