Форум » 1572 год » Старый друг лучше... » Ответить
Старый друг лучше...
Екатерина Медичи: 17 февраля 1572 года, Франция, Шенонсо.
Ответов - 10
Екатерина Медичи: Еще один день подошел к концу. День, который вместил в себя очень многое – и беседу с Жанной д’Альбре, и отъезд в Блуа Маргариты. Собственно, одно послужило причиной для другого. Коль скоро папа не дал согласия на брак, то принцессе вполне уместно вернуться к братьям, пока мать с королевой Наваррской пытается уладить это недоразумение. Сопроводить принцессу в Блуа вызвался – вот же неожиданность, граф де Монтгомери. В чем-то это был хороший знак и Медичи, подумав, согласилась. Пусть. Вреда от этого не будет. - Меня беспокоит эта дружба короля Карла с гугенотами, кардинал, очень беспокоит, - тихо проговорила она, сидя у камина. Бокал с подогретым вином приятно грел ладони, а присутствие кардинала де Бурбона немного, но успокаивало тревоги королевы-матери. Весь день она изворачивалась, как могла, заверяя Жанну д’Альбре в своей дружбе, так что ей просто необходим был вечер в тишине и покое. - Все что я делаю, я делаю ради моих дети и Франции. Но и дети, и Франция платят мне черной неблагодарностью… Для Франции она по-прежнему чужая. «Итальянка». Дети… дети считают, что выросли и могут жить своим умом. Карл с таким подчеркнутым вниманием слушает Колиньи, словно тот вещает божью истину и морщится, когда с ним говорит мать. Маргарита, при всей ее внешней покорности, делала все, чтобы разозлить королеву Жанну. Генрих – вот ее единственная отрада… Даст бог, Генрих ее никогда не разочарует. - И эта война во Фландрии… скажите мне откровенно, кардинал, что мы можем сделать, чтобы ее не допустить? Деньги, люди, порох… Колиньи ведет себя так, будто этого у него в избытке. Вздохнув, Медичи закрыла ненадолго глаза, но все равно – тут же перед ее внутренним взором предстало ненавистное лицо Адмирала. Самодовольное, надменное… И он еще смеет утверждать, что отправит ее в монастырь. Да скорее она отправит его в могилу…
Карл де Бурбон: Дружба короля с гугенотами беспокоила всех католиков. Но, по мнению Карла де Бурбона, не все гугеноты – зло. Среди них были и те, кого не грех бы приласкать, дать земли и золото, чтобы загладить прежние обиды. Те, кто своим военным опытом мог быть полезен Франции, наконец, те, кто опаснее врагом, чем другом. Но не Гаспар де Колиньи. Гаспар де Колиньи уже знал вкус власти, и он не захочет ей делиться, даже с королем Франции. Но Екатерина Медичи, эта умная женщина, наверняка все понимала. - Война Франции не нужна, мадам, - кивнул кардинал. От камина тянуло приятным теплом, в покоях Флорентийки было тихо, не слышно было даже обычного щебета женских голосов. Королева махнула рукой, и красивые, опасные птички замолкли, разлетелись прочь. Но ему было уютно тут, в Шенонсо, и он с удовольствием принял предложение Екатерины Медичи задержаться тут ненадолго. Отчего бы нет? - Нам бы хотя бы пять лет мира. Фландрия… а что даст нам Фландрия, кроме сомнительной славы, да и ту Колиньи присвоит себе. Победа будет его победой, а вот поражение будет поражением только короля Карла. Нет, мадам… война эта выгодна только людям, ищущим свою выгоду, увы, но это так. Вино было густым и сладким. И алым, как кардинальская мантия. Сегодня кардинал встречался не только с королевой Жанной, но и со своим племянником, принцем Конде. Юноша его порадовал, за невзрачным фасадом таился и светлый ум, и характер. Жаль, что он не католик. Принц крови – это по-прежнему та карта, которая делает сильнее любой политический расклад, но, несомненно, Жанна д’Альбре это знает, поэтому и держит молодого Конде под рукой. - Идея войны исходит от Адмирала, Ваше величество. Она в его голове. Если нам не удастся его переубедить, то боюсь, нам не избежать похода на Фландрию. Но можно откладывать этот поход… например, сегодня я слышал, что королева Наваррская хочет женить принца Конде на своей воспитаннице, младшей Клевской. Отчего бы не сделать эту свадьбу пышной? Жених и невеста – оба из знатных семей… а пышный свадьбы требуют времени и денег, которых у протестантов вечный недостаток. Кардинал де Бурбон был политиком и мыслил, как политик. И знал, что королева-мать его поймет.
Екатерина Медичи: - Я бы предпочла женить принца Конде на католичке, - хмыкнула Медичи. – Но, конечно, моя добрая сестрица Жанна такого не допустит, да и Мария Клевская настолько выгодная партия, что мне сейчас нечего этому противопоставить. Одна из трех сестер, Генриетта, была замужем за Людовико Гонзага, вторая, Екатерина, за Генрихом де Гизом… и вот, значит, подоспела крошка Мария. Невинная, знатная, богатая, и, как говорят – очень красивая. Забавно. Жанна д’Альбре вслух осуждает ее дам за распутство, а сама действует точно так же… точно так же, как Екатерина Медичи, точно так же, как до королевы Франции действовали Луиза Савойская, достопочтенна Маргарита и прочие дамы, понимающие, что власть – тонкая пряжа, и плести ее должны осторожные женские пальцы. - Вы правы, кардинал. Я предложу королеве Наваррской пышную свадьбу, к тому же у Марии есть сестры, которые не видели ее много лет. Так пусть сначала она обнимет родню, а потом мужа…. так? Любимая левретка королевы-матери сонно поскуливала во сне, дергая лапами на своей бархатной подушке. Наверное, ей снилась охота… Что ж, мы тоже можем устроить охоту, свою охоту – на принца. - Но если мы не можем предложить принцу жену… то, может быть, предложим ему любовницу? Разумеется, католичку. И, кстати, о любовницах, что скажете о Адмирале? Кто бы знал, сколько удовольствия доставляли королеве Екатерине такие вот вечера, когда она могла сидеть у огня и плести интриги – тончайшее кружево интриг. Она прекрасно поняла намек кардинала, и была бы более чем рада устранить Колиньи раз и навсегда, но сейчас это было невозможно. Упали он с лошади, отравись паштетом или подхвати лихорадку – и во всем тут же обвинят ее. Нет, пока что придется искать иные пути.
Карл де Бурбон: Кардинал устало вздохнул. Глупо было притворяться ангелом во плоти, не знающим и не ведающим, что творится при дворе с подачи королевы-матери. Но право же, он был бы благодарен Медичи, если бы та вспомнила, что он лицо духовное… Впрочем, не поздно ли об этом вспоминать? Те духовные лица, что ищут спасения души, живут в монастырях, и чем отдалённее они, тем лучше. Он же давно выбрал для себя путь политика, а политика вершится и такими путями тоже – через альковы красивых женщин. И весьма успешно вершится. - Адмирал недавно женился на весьма молодой особе, - напомнил он Екатерине Медичи то, что, должно быть, она и так помнила. – С одной стороны, это означает, что ему не чужды радости плоти, с другой… зачем ему искать на стороне то, что у него уже есть? Да и, скажу откровенно, я не верю, что такой человек как Гаспар де Колиньи, может пасть жертвой женского очарования, мадам. С принцем Конде вам будет проще сладить… Молодость, молодость… И Карл де Бурбон был молод, однако, не совершал тех безумств, которыми прославились его братья, Антуан и Людовик. И ничуть не сожалел об этом. - Но Ваше величество говорит о мужчинах и ничего не говорит о женщинах… Или вы считаете, что дамы-гугенотки более стойки в вере, чем их мужья и женихи?
Екатерина Медичи: - Жена, какой бы молодой и красивой она ни была, это жена, мой дорогой кардинал. А любовница всегда запретный плод, - рассмеялась Медичи. Этот смех, если в него вслушаться, едва заметно отдавал горечью, но каким бы ни было прошлое этой женщины, она никогда не позволяла ему заслонять собой настоящее. Держать штат собственных знатных куртизанок выгодно – значит, она будет это делать, будет собирать вокруг себя красивых и не слишком нравственных девиц, желающих блистать, жаждущих плотской радости и мужского поклонения. А проклятия, которые достойные жены посылают ей и этим недостойным любовницам, ее не тревожат. - Но да, я понимаю ваши сомнения. Адмирал совсем не прост. Красивого личика и соблазнительной фигурки будет недостаточно, придется поискать среди моих пташек певчую птичку с характером… Не поверите, насколько нынче это редкий товар – характер у красивой женщины. Возможно, потому, что красивые женщины считают, будто красота заменит им все? Впрочем, Екатерина Медичи тоже была прехорошенькой в юности, пока многочисленные беременности и тяжелые роды не сделали ее фигуру грузной, а горести не состарили лицо. Но она с детства росла в понимании того, что нужно готовить себя к судьбе блестящей и трудной. Ковать, как меч. Закалять ум. - А что дамы-гугенотки, кардинал? Вы можете предложить что-то, что соблазнит их и уведет с пути истинного? Нет, не думаю, что это возможно. Их мужья куда уязвимее.
Карл де Бурбон: - Мадам, для вас нет ничего святого! – с мягким упреком покачал головой кардинал. – Я прискорбно плохо справился с обязанностями вашего духовного наставника. Но от дальнейшего осуждения королевы-матери Карл де Бурбон воздержался. Эта женщина мыслила как государыня, как правительница. Вот в свое время был сюрприз для Гизов и Монморанси, уверенных, что теперь то им никто не помешает захватить власть, оставив молодому слабому королю только внешнее – сидеть на троне да подписывать составленные для него бумаги. В дверь постучали. - Ваше величество, к вам герцог Анжуйский. Кардинал выпрямился и отставил бокал с вином – задумчивость как рукой сняло, на ее место пришла неприятная тревога. Такой поздний визит – к добру ли?
Henri de Valois: Молодому герцогу Анжуйскому пришлось проявить всю осторожность и ловкость, чтобы незаметно покинуть Блуа. Ему еще раз придется проявить те же качества, чтобы вернуться в Блуа к утру – не стоит Карлу знать, что его брат отлучился в самовольную прогулку. И тем более, не стоит знать зачем. Первое, что бросилось в глаза герцогу Анжуйскому, это большое количество гугенотских разъездов в окрестностях. По численности их превосходили только отряды католиков. Но Луи де Клермон, которого герцог выбрал себе в сопровождающие, уверенно демонстрировал пропуск, подписанный самим же герцогом Анжуйским, и их пропускали беспрепятственно. Монсеньор прятался в тени, Клермон, сверкая дерзкой улыбкой, препохабнейше отвечал на вопросы, какого, собственно, дьявола ему надо было среди ночи в Шенонсо. Хмыкали в перчатку даже праведники-гугеноты. - Я буду ждать вас здесь, Монсеньор, - тихо сказал Клермон, гладя по шее разгоряченного коня. Обширный двор замка не пустовал даже ночью. Переговаривались стражники, лаяли собаки, прошел караул, глухо вбивая шаги в камень… - Я не задержусь, - кивнул Генрих, и взбежал по лестнице, кутаясь в плащ и держась подальше от огней жаровен и факелов. Не нужно, чтобы его узнали. За сдержанность Луи де Клермона он мог поручиться. В том, что касалось женщин, Бюсси трепал языком без умолку, словно напрашиваясь на чью-нибудь шпагу, но понимал, что когда речь идет о политике, нужно молчать и притворяться слепым и глухим. - Матушка! Сын любящий и любимый, Анри подошел к Екатерине Медичи, поцеловал ее руку, потом сердечно поприветствовал кардинала де Бурбона. - Простите, но я счел, что есть новости, которые нельзя доверить бумаге и гонцу, каким бы надежным он ни был. Край плаща принца был сырым и грязным, грязь была на сапога и на перчатках, но на красивом лице – ни следа усталости. Расстегнув кожаный дублет, он вытащил бумагу, свернутую в несколько раз и протянул ее матери. - Взгляните, государыня, и вы поймете, что творится сейчас в Блуа… и, подозреваю, не только там.
Екатерина Медичи: Медичи знала, что не ошиблась, оставив вместо себя возле Карла своего любимца, Генриха, и сейчас, глядя в темные, итальянские глаза сына, испытывала чувство особенной материнской гордости. Молод, красив, решителен, умен… Какой бы великий король из него получился! Как она была бы счастлива рядом с ним, возле его трона, зная, что ее ценят и любят, и слушаются не из страха, а из уважения. - Вам не следовало покидать Блуа, Генрих, сын мой, - она все же сочла нужным в присутствии кардинала ласково отчитать герцога Анжуйского. – Только затем, конечно, чтобы потом, наедине, заключить в любящие объятия и поблагодарить за такую смелость. Нетерпеливо развернув бумагу, королева пробежалась глазами по тексту, выведенному каллиграфическим почерком какого-то писца, а под ним пометка: сия бумага подписана Шарлем де Талиньи, сёром де Монреоль, Габриэлем де Лорж, графом де Монтгомери… И еще около двадцати имен, каждое из которых отзывалось в сердце Екатерины Медичи острым уколом ненависти. - Я так понимаю, это копия, Генрих… а что же оригинал? – мрачно осведомилась она. – Наш сын, Карл, уже извещен об этом… этой ереси? Флорентийка резким, нетерпеливым жестом передала бумагу кардиналу де Бурбону. - Взгляните, Монсеньор. Взгляните и ужаснитесь, как добрые подданные готовятся своими руками ниспровергнуть королевскую власть, установленную самим Господом! Они хотят дать этому проклятому Колиньи полномочия не меньше, чем регентские, и это при живом-то и здравствующем короле Карле! Мысленно Екатерина Медичи еще раз перечитала бумагу и припомнила подписи под ней. Талиньи - понятно. Зять адмирала всячески будет способствовать его возвышению. Монтгомери - тот ее заклятый враг, убийца ее мужа... Дю Плесси-Морней и прочие фигуры помельче, но все же и мухи могут закусать льва до смерти, если соберутся вместе... - Я не увидела там подписи принца Конде, - заметила она. - И моей доброй сестрицы, Жанны д'Альбре. Любопытно, она-то знает, что задумал ее верный друг-адмирал?
Henri de Valois: - Уверен, что знает, но считает нужным пока что держаться в стороне, - хмыкнул герцог Анжуйский, наливая себе вина и выпивая его залпом. После спешной дороги его мучила жажда. Но главное он сделал, доставил бумагу матери, и теперь ему было интересно – что предпримет королева Екатерина. О, матушка была достойным противником и для королевы Жанны д’Альбре и для Колиньи и он искренне восхищался ее умом. Приятно было знать, что этот выдающийся ум, эта поистине флорентийская хитрость стоит на страже его интересов. И тут, признаться, он не понимал Карла, охотно перечившего матери и даже Адмирала осыпавшего почестями вопреки ее предостережениям. Насколько мудрее было бы принять помощь Екатерины Медичи… - Что касается принца Конде… возможно, его не сочли нужным посвятить в эти планы, матушка. Он лишь пешка в умелых ручках мадам Жанны. Чувствительный к красоте, Генрих давно проникся определенной антипатией к принцу Конде, и их военное противостояние только подогрело его. Неудивительно, ведь принц был его, Генриха, полной противоположностью. Некрасив, не воспринимающий прекрасное – музыку и стихи, танцы и искусство. - Что вы сделаете с этой бумагой, мадам? Покажете ее брату моему Карлу? Анри усмехнулся уголками румяного рта, представив себе, как взбесится Карл. В гневе он опасен, но честное слово, ради такого он лично вызовется отвезти ему бумагу.
Екатерина Медичи: Вместо ответа Ее величество ласково погладила своего красивого сына по щеке – он так быстро вырос, ее мальчик. Отчего ему нельзя вечно оставаться ребенком, чтобы она могла его любить и защищать? Но к чему эти мысли, счастье уже то что он стал таким – мужественным, умным, настоящим союзником... Если ей удастся когда-нибудь возложить на его голову корону Франции – этот день станет счастливейшим в ее жизни. - Не будем спешить, - ответила мадам Екатерина. Она всю жизнь руководствовалась этим девизом – «Не будем спешить». И когда Диана де Пуатье отбирала у нее мужа, и когда Гизы отбирали власть. И не ошиблась. - Пусть пока все останется в тайне, сын мой. Я посмотреть, как далеко могут зайти Адмирал и наша святая королева Жанна... Медичи рассмеялась, не очень весело прозвучал этот смех, даже зловеще. Но те, кто должен был его бояться, должно быть, спал сейчас крепким сном. - Возвращайся, Генрих, и будь осторожен с Адмиралом и вдвойне осторожен со своим братом. Мы скоро увидимся, обещаю, мальчик мой. Кардинал, встав, благословил Генриха Анжуйского, вздохнув украдкой – где его молодость? Где эта способность по полдня не слезать с седла, а потом веселиться с друзьями, любить женщину... - Доброго пути, Монсеньор. Наши молитвы с вами. Эпизод завершен
полная версия страницы