Форум » 1572 год » О прошлом, о будущем, о настоящем » Ответить

О прошлом, о будущем, о настоящем

Карл IX Валуа: 18 февраля 1572 года, Франция, Блуа.

Ответов - 13

Карл IX Валуа: Его величество Карл IX Валуа вставал рано. А значит, рано приходилось вставать и всем тем, кто хотел, или должен был быть близок к государю. В иной день, одевшись, он пошел бы к матери, засвидетельствовать ей свое почтение, а потом к королеве Елизавете, и, может быть, остался бы у нее для завтрака. Но мать была в Шенонсо а Елизавета, как передал ему шепотом придворный медикус, приболела. Ничего серьезного, просто легкое недомогание. А значит он, Карл, свободен и от долга неприятного, и от долга приятного. Слуга помог королю облачиться в темно-синий с желтым дублет, положил поверх бархата золотую цепь, и распахнул перед придворными двери небольшой приемной. Она соединялась со спальней, кабинетом и небольшой оружейной, которую Карл велел переделать из молельни. Возможно, второй жене его деда, Франциска, испанке по рождению, и нужно было каждое утро взывать к богу, а ему куда важнее каждое утро начинать с осмотра любимых аркебуз и тех, что ему только что доставили в подарок. - Сегодня я завтракаю со своими дворянами, - провозгласил король, цепко вглядываясь в лица, запоминая тех, кто здесь есть, а особенно тех, кого здесь нет. Не было, например, его дражайших братьев, и сестрицы Марго тоже не было. Не было герцога де Гиза, который под предлогом какого-то очередного смотра держался подальше от Блуа, а Карл подозревал, что подальше от Колиньи. А вот колиньи был здесь, и Карл улыбнулся ему светло и радостно. - А вот и адмирал! Отец мой, вы спите когда-нибудь? Молодой король положил руку на плечо своего нового друга и военачальника. В этом жесте было столько же дружелюбия, сколько и расчета. Тем, кого любит король, завидуют. Перед ними пресмыкаются, но их же и ненавидят. Карлу, который был иногда болезненно-непоследователен в своих чувствах, нравилось делать Колиньи мишенью для всеобщей ненависти, и он охотно ее распалял, осыпая строго гугенота новыми и новыми милостями. Вчера он принял папского легата, но разговора у них не получилось, может быть, потому, что за спиной Карла маячил Гаспар де Колиньи. Но зато при его молчаливой поддержке король резко выразил свое недовольство тем, что Его святейшество пытается помешать браку Маргариты и Генриха де Бурбона, принца Наваррского. - Эта свадьба все равно случится, кардинал, - резко бросил он на прощание. - Если папа не даст разрешение на брак, я сам возьму Марго за руку и поведу венчаться по протестантскому обряду. Так ему и передайте.

Гаспар де Колиньи: Вместе с Гаспаром де Колиньи к покоям Его величества пришла свита из протестантов, не уступающая по численности королевской свите. Внезапную приязнь молодого Карла Адмирал использовал на благо, добивался прощения для тех, кто, подобно ему же самому, был несправедливо и неправедно осужден. Возвращал ко двору тех, кто был оттуда изгнан. И, неторопливо но непреклонно окружал его величество кольцом протестантов. Он надеялся, что видя перед собой эти честные суровые лица Карл полюбит их, а полюбив их полюбит и учение Лютера, примет мудрость женевских отцов, и впустит в свое сердце истинного бога. Но, конечно, главной его целью был поход против Испанцев во Фландрию. - Сир, моя обязанность стеречь ваш сон, а мне, старику, ночи нужны для того, чтобы размышлять, - поклонился он Его величеству. – Результаты этих размышлений я принес вам, если вы соблаговолите меня выслушать… Сегодня Адмирал хотел предложить Карлу новый план войны, отличный от тех, что навязывали ему его советники. Как подозревал де Шатильон, в их непроходимом упрямстве была виновата Екатерина Медичи, золотом и угрозами заставив их принять свою сторону. Привыкший к тому, что на военных своетах протестантов его слово было если не решающим, то самым весомым, Адмирал был вне себя от ярости, столкнувшись с тем, что Карл не может одним своим словом отправить в поход армию на Недерланды. Что каждый приказ запаздывает, что всему ставятся невидимые, но крепкие препоны. Особенно злила понимающая и снисходительная усмешка среднего Валуа. Он так и не простил молодому Генриху Александру поражения при Жернаке… Встречаться с ним, кланяться ему и выслушивать его мнение относительно военной кампании – это было почти выше его сил. Почти. Но в действительности Колиньи полагал, что нет на этом свете ничего, что было бы выше его сил. Ибо такова воля божья и его замысел.

Карл IX Валуа: - Соблаговолю… конечно соблаговолю! Карл усмехнулся, чуть криво, но тут же исправил свою улыбку, наполнив ее благостью, как церковную чашу вином. Как он понимал сейчас своего отца, вечно ищущего точку равновесия между двумя силами, Монморанси и Гизами. Вот и ему приходится ступить на ту же скользкую дорожку. Но, конечно, приятно и то, что матушка злиться от того, что он приблизил к себе Шатильона. Досадить мадам Екатерине, возможно, и мелко для старшего сына и короля Франции, но много ли у него других радостей? Синий зал возвышался над замковыми стенами пятигранником окон. Утренний свет струился сквозь цветные ромбы, но его все еще было недостаточно, и слуги внесли свечи, поставив их на большой стол, заставленный вином, паштетами, теплым хлебом, острым сыром, который особенно любил король. Особенно любил потому, что Генрих его ненавидел, воротя от блюд свой итальянский нос. Там же лежали карты, потому как Его величество не видел причины, отчего бы не совместить завтрак и военный совет. Следовало пользоваться тем, что Екатерины Медичи нет в Блуа, и принять как можно больше важных решений, тех, которые она не сможет отменить, или уговорить его отменить. Кто-то, не знающий истинного положения вещей, мог бы удивиться – как уже не молодая вдова короля Генриха II может обладать таким влиянием на сына, даже Колиньи, похоже, не до конца это понимал. Но Флорентийка – хитрая бестия, не имея возможности править формально сама, она окружила его своими приспешниками, не говоря уже о той львиной доле полномочий, которых она добилась для Генриха. - Ну, излагайте свои мысли, Адмирал, - добродушно усмехнулся Карл, жадно выпивая бокал неразбавленного вина. Красная капля потекла по подбородку, он вытер ее ладонью. - И я вижу в вашей свите новые лица? Право, скоро у вас будет больше дворян, чем у герцога де Гиза, не говоря уже обо мне, бедном короле Франции. И Карл засмеялся – резким, злым смехом.


Гаспар де Колиньи: - Есть и новые лица, сир, но одно должно быть вам знакомо… Позвольте мне надеяться, что вы милостиво примите этого достойнейшего дворянина, ради тех его достоинств, что могут быть нам полезны в грядущей войне. Адмирал сделал знак рукой, приглашая подойти к королю того, кого он желал видеть подле себя, в Блуа, и на Совете. - Это Габриэль д’Эксмесс, сир, граф де Монтгомери! Среди католиков-придворных пронесся ропот, и, наверное, многие задались вопросом, а не впал ли Гаспар де Колиньи в грех гордыни? Не возомнил ли себя вторым королем Франции, что приводит к сыну человека, убившего его отца, человека, который был заочно осужден и приговорен к смерти? Того, кого Екатерина Медичи открыто ненавидела – и это королева, известная своей скрытностью, своей способностью улыбаться даже врагу! Услышав этот ропот, Адмирал лишь вскинул седую голову, презрительно улыбнувшись. Он пообещал Монтгомери прощение короля и он его добьется. Пока что Карл делал все, что ему советовал граф де Колиньи, дай бог, так будет и впредь, и тогда Франция станет великой страной, протестантской страной, при молодом короле и сильных, мудрых советниках. - Сир, я люблю графа как сына, надеюсь, и вы полюбите его. В предстоящей войне его опыт будет бесценен. Будут и другие дворяне… но они еще в пути. Например, дю Плесси. Колиньи желал иметь рядом с собой этого серьезного молодого человека. Ему нужны были его протестанты, чтобы уравновесить и победить католическую клику при дворе короля Карла, поэтому сегодня утром он написал и отправил королеве Жанне письмо, настойчиво прося ее не затягивать переговоры. Если принцесса дома Валуа станет женой принца Наварры, это, во всяком случае, пошатнет Лотарингский дом, который уже имел в своих рядах одну дочь Медичи – Клод. Колиньи обвел католиков строгим, холодным взглядом, в котором читалось торжество, но не мелочное торжество человека, восторжествовавшего над врагами в своих личных маленьких победах. Нет, это было торжество того, кто ставил перед собой великие цели, и предчувствовал их скорое исполнение.

Карл IX Валуа: Габриэль д’Эксмесс… Карл долго смотрел на графа де Монтгомери невыразительным, пустым взглядом, словно бы это имя ему ни о чем не говорило, словно бы оно и не было связано с самым страшным днем его жизни, днем, когда рухнул их мир и закончилось детство. Присутствующие затаили дыхание и боясь и ожидая королевской грозы, которая, возможно, сметет неистовой бурей протестантское влияние, расцветшее столь неподобающе-пышным цветом. Но… но губы Карла дрогнули в улыбке. Кто-то облегченно вздохнул. Кто-то нахмурился. - Значит, в пути? Ну что ж, чем больше их будет, тем лучше… Добро пожаловать граф. Не обещаю любить вас как сына, - Его величество непонятно усмехнулся, и никто не посмел улыбнуться на эту странную то ли шутку, то ли нет… - Но при моем дворе всегда рады честным и храбрым солдатам. Вы помирились, надеюсь, с моей матушкой Екатериной? Все ж, граф, вы сделали ее вдовой, так что я не могу винить ее в недобрых чувствах к вам! Запрокинув голову, Карл рассмеялся, и придворные рассмеялись вслед за ним, хотя от некоторых шуток Его величества мороз шел по коже. Смех Карл запил вином. А вместе с ним и все те чувства, что он давил в своей груди. Когда Колиньи только появился при его дворе, он подумал было, что нашел советчика, честного друга и да, возможно того, кто заменит ему, в какой-том ере, отца. Но молодой король был не глуп и быстро увидел, что протестант не испытывает к нему искренних чувств, а ищет своей выгоды… так же, как и все. А значит, и он будет обращаться с Адмиралом так же, как и со всеми. Выжмет из этого яблока сок… а потом выбросит прочь. Так же, как и всех, кто с ним. - Так что вы хотели мне показать, господа? Я весь во внимании.

Габриэль д'Эксмес: Хотя Гаспар де Колиньи заверял его в том, что Его величество король Карл расположен к протестантам, граф де Монтгомери ждал этой встречи с опасением. Нет, он не боялся. Габриэль боялся лишь божьего суда и старался жить так, чтобы закончить земной путь с чувством выполненного долга перед страной и своей верой. Но и рассчитывать на милости королевской семьи ему не приходилось. Но Адмирал был прав, утверждая, что в Блуа Габриэль нужнее, чем в Шенонсо. Никто лучше королевы Жанны не позаботится о благе молодого Генриха де Бурбона, она сумеет выторговать у Екатерины Медичи наилучшие условия для этого союза. А дело мужчин – война. Представ перед Его величеством, граф держался спокойно и почтительно, иное поведение было неуместно. — Сир, граф очень добр ко мне, и если он любит меня как сына, то я люблю его как отца. Надеюсь, я смогу быть полезен Вашему величеству. Война, к которой мы готовимся, будет великой войной, богоугодной войной, и я счастлив, что мы отправимся на нее с благословения короля… и вдовствующей королевы Екатерины, я надеюсь. Габриэль сделал паузу, отметив, как внимательно слушают его придворные. Возможно, ему показалось, но в этой внимательности ощущалась едва заметная враждебность. — Мадам Екатерина милостиво приняла меня в Шенонсо, — добавил он. Это было правдой, но что стояло за милостями Флорентийки? Монтгомери мог поклясться – все что угодно, кроме того, что демонстрировала эта итальянская волчица. Карл казался ему более искренним в своей иронии, которая не ускользнула от внимания Габриэля де Монтгомери. Но и в нем он видел больше черт Медичи, нежели Валуа.

Гаспар де Колиньи: Адмирал перевел дух. Не смотря на то, что он был уверен в расположении короля, было что-то такое в Карле Валуа, что внушало ему смутную тревогу. Какой-то огонь в глазах, напоминающий о том, что в нем течет не только кровь французских королей, но и коварных и кровожадных флорентийских правителей. Но нет… все обошлось. Монтгомери был принят – пусть не так радушно, как рассчитывал граф, но все же достаточно любезно. А значит, в окружении короля на одного верного человека стало больше. Верного, прежде всего, протестантскому движению, а не своим амбициям. - Сир! Позвольте показать Вашему величеству вот это… Адмирал выложил на стол - прямо между бокалов с вином и блюд с паштетом – его записки о том, что войну с Испанией нужно вести сразу и в Старом Свете и в Новом, чтобы поколебать католическое владычество на обоих континентах. Опасаясь потерять богатые заокеанские колонии, Испания будет вынуждена ответить на удар, и тем неизбежно ослабит себя, будет вынуждена расцепить алчные лапы и оставить Фландрию. Таков был смелый расчет Гаспара де Колиньи. Таков был его план. Но, конечно, требовалось одобрение короля. - Вы видите, сир, все, что я делаю – я делаю ради вашей славы и ради блага Франции, - поклонился он. Надо написать королеве Жанне, чтобы как можно дольше держала Флорентийку в Шенонсо. Пусть обсуждают каждый пункт брачного договора, торгуются за каждую булавку. Чем дольше подле Карла нет его властолюбивой матери, тем сильнее на короля влияние его новых друзей. Несомненно, благое влияние.

Карл IX Валуа: Карл с трудом удержал на губах благостную улыбку. Да что вы говорите, Адмирал! Ради блага Франции! Господа гугеноты столько лет щедро заливали многострадальную Францию кровью, отказываясь подчиняться единственной законной власти, власти, благословленной богом, власти короля, а теперь они вдруг задумались о ее благе? Но его величество очень рано научился скрывать свои мысли, первый урок, который ему преподала королева Екатерина… Помнится, тогда он убивался по королеве Шотландской и горячо просил мать позволить ему на ней жениться. Мать, конечно, не позволила, и холодно отчитала Карла. - Что это за король, сын мой, позволяющий подданным знать о самых сокровенных движениях его души? - Матушка! Я люблю Марию! - О вашей любви, как и о вашей ненависти, Карл, никто не должен знать. Храните их в своем сердце. Ибо иначе они используют это, как оружие против вас. Вы поняли, Ваше величество? Он тогда все понял. - Значит, Адмирал, вы хотите поджечь испанцам хвост? Остроумно, очень остроумно! Карл сухо рассмеялся, в тайне завидуя тому, что эта мысль пришла в голову Колиньи, а не ему. Но лучше Колиньи, а не братцу Генриху, нашему Аяксу, Цезарю, Александру. - Но сколько, по-вашему, для этого понадобится кораблей? И кто будет командовать флотом пока вы, Ваше сиятельство, командуете нашими войсками во Фландрии? Напасть на испанцев в их колониях… По мнению Карла эта мысль граничила с безумием, но в ней была своя жестокая логика. Сколько бы потерь не понес французский флот, главное – потери испанцев. Даже один их потопленный корабль, разорённый город – уже удар в спину. Но что будет потом? Потом, когда Франция, может быть, и победит, но ослабит свои силы на ближайшие лет семь точно? Не ударит ли Колиньи уже в спину Франции и своему королю, пользуясь моментом и собственным возросшим влиянием?

Гаспар де Колиньи: Милостивые слова обнадежили Гаспара де Колиньи. Его предупреждали о том, что не следует верить добродушию молодого короля, что в нем слишком сильна кровь Флорентийки, но Адмирал считал, что доброжелатели сгущают краски, а то и намеренно пытаются посеять вражду между ним и королем. Герцог Анжуйский – вот кто был истинным сыном королевы Екатерины, по духу и по крови. И как удачно, что тот не пришел на Совет. - Благодарю вас, сир! Конечно, я бы с радостью возглавил сам это предприятие, но если Ваше величество пожелает оставить меня подле себя, то пусть это будет моя друг и ваш верный подданный, граф де Монтгомери! Шатильон положил руку на плечо графа, дружески сжал, подбадривая. Они уже говорили об этом. Везде нужны свои люди. И рядом с королем, и в армии, и на море. Протестанты многочисленны и влиятельны, но Гаспар де Колиньи доверял не всем. Многие продадут веру за золото и милости, слишком многие… - Не менее пятидесяти кораблей, сир, вооруженных пушками. Глаза Колиньи загорелись фанатичным огнем, стоило ему представить себе эту флотилию, которая, конечно, выступит под королевским флагом, но будет сражаться по его слову. Это была власть. Которую он собирался употребить на то, чтобы Франция отреклась от католической ереси. Не сразу конечно, но падение Испании, этого монолита, станет таким ударом по Риму от которого он не оправится.

Henri de Valois: - Не менее пятидесяти кораблей? Голос Генриха Валуа прозвучал рассчитано-громко, так, что все обернулись на молодого принца, стоящего в дверях. - А почему не двести пятьдесят, господин адмирал? Не триста пятьдесят? Ваше величество, какая разница, если королевская казна не может себе позволить сейчас и двух десятков кораблей, оснащенных для той войны, о которой мечтает граф де Колиньи? Анри прошел к столу, к картам на столе, небрежно отодвинув в сторону зятя Колиньи – молодого Телиньи, который недавно прибыл ко двору с жалобами от гугенотов. Он не спал всю ночь – сначала тайная поездка в Шенонсо, потом обратный путь, но чувствовал себя полным сил. Что значит несколько часов в седле, если речь идет о будущем Франции, и, возможно, о его будущем? Екатерина Медичи так часто твердила ему, что он будет королем, что Генрих Валуа невольно стал допускать такую мысль. Мать часто оказывалась права, словно имела возможность заглянуть в будущее. А, может быть, и правда имела… - Прошу прощения за опоздание, сир, - поклонился он королю. – Но у меня для вас послание от нашей матушки. Письмо он протянул Карлу, молчаливо напоминая королю Франции чей он сын. Сын Генриха II и Екатерины Медичи, а не Гаспара де Колиньи. - Мое мнение, господа – войну нужно вести по средствам, - ясным голосом заявил он во всеуслышание. Заметил, как одобрительно кивнул Альбер де Гонди, герцог де Рец, как подошел ближе Лодовико ди Гонзага, герцог Неверский. - Сейчас положение таково, что Франция не располагает средствами, достаточными для победоносной войны. А иная нам и не нужна, не так ли, господа? Мы же хотим победы? Тут уже и гугенотам пришлось волей-неволей кивнуть головами – конечно, всем нужна победа. И то, что она с собой принесет. - Но, может быть, господин Адмирал знает чего-то, чего неизвестно брату короля? Может быть он извещен о том, где взять недостающие суммы? Тогда, разумеется, у меня не будет никаких возражений… Генрих улыбнулся всем присутствующим – высокий, обаятельный, красивый. И за его спиной чувствовалась тень железной, несгибаемой женщины, правившей Францией уже много лет…

Карл IX Валуа: Голос брата вызвал у Карла что-то вроде мигрени, он даже поморщился – ну вот он, явился, маменькин любимчик. У короля тут же возникло желание дать Колиньи двести, триста, пятьсот кораблей, только чтобы опровергнуть слова герцога Анжуйского. Но, к сожалению, это невозможно. К сожалению, Анри прав, дьявол его раздери, прав. Он прав, но он не король. И Его величество Карл позволяет себе чуть презрительную улыбку. Дескать, говорите, Монсеньор, говорите… Мы послушаем, конечно, но сделаем по-своему. Когда Елизавета родит ему сына, и сын станет Монсеньором дофином, это будет самый счастливый день в его жизни. Потому что близость Генриха к престолу и короне пугает Карла. Младший брат, Франсуа, раздражает его куда меньше, но это потому, что Франсуа, по сути, ничто. Единственное достоинство юнца – стреляет он метко, что из аркебузы, что из арбалета. Зато Генрих фехтует лучше всех братьев, хотя со своей флорентийской изворотливостью иногда поддается Карлу. На письмо в руке Анжу он смотрит, как на змею. Но делать нечего, берет. Берет и кладет на стол. - Я прочту позже, - высокомерно отзывается он. – Но в самом деле, господа, золото так быстро не находится, как нам бы хотелось. Золото. Карл знал, что оно не растет на деревьях. И в самом деле, Генрих поджал хорошую мысль. Отчего бы господам гугенотам не раскошелиться? Пусть дадут золото, солдат, пушки – видит бог, у них этого было вдоволь и при Жернаке и при Монкотуре. - Адмирал? Вам есть, что возразить герцогу Анжуйскому? Не кажется ли вам, что он слишком осторожен? Насмешку в голосе короля никто бы не различил, но она там есть. Над Адмиралом, над братом, над матушкой – и, в конечном итоге, над собой.

Гаспар де Колиньи: В последние дни Адмирал часто выражал свое удовлетворение тем, что королева Екатерина нынче в Шенонсо, привечает королеву Жанну – и писал королеве Наваррской с просьбой задержать Медичи там подольше. Полагая, что в отсутствие матери король Карл будет сговорчивее. Привыкнув к почтению и послушанию, он считал, что сумеет завоевать и сердце молодого короля, демонстрируя ему не только верноподданнические, но и отеческие чувства. И сейчас, слушая герцога Анжуйского, он невольно хмурился. Принц говорил словами Флорентийки и с ее голоса – сомневаться в этом не приходилось. - Ваше высочество, вы еще слишком молоды... – начал он и осекся, поняв, что начал с неверной ноты. Во-первых, король был ненамного старше своего брата, и, ставя молодость в вину одному, пришлось бы признать, что королю тоже свойственен этот недостаток. Во-вторых, не смотря на молодость, за герцогом Анжуйским числились победы под Жернаком и Монкотуром, которые, конечно не его заслуга а заслуга более опытных военачальников – считал Колиньи – но все же... - Я хочу сказать, сир, что Его высочество недооценивает готовность ваших подданных отдать все – и всю свою жизнь – на благую войну, которая принесет Вашему величеству славу, а Фландрии – свободу. Анжу вел к тому, что война должна вестись на деньги тех, кто хочет этой войны, это понятно, плохо то, что королю эта мысль понравилась – еще один выкормыш Флорентийской волчицы. В глаза улыбается, но спиной к нему поворачиваться не следует. - Но этот вопрос, безусловно, требует тщательного обдумывания. Могу я надеяться на то, что вы, сир, отнесетесь к нему с благосклонным вниманием? Украшенный сединами и славой, Адмирал не видел дурного в тактическом отступлении, если условия оказались не слишком благоприятными. Вступать в спор с этим мальчишкой, Генрихом Анжуйским, он не хотел, чувствуя, что спор завершится не в его пользу. Принц крови, любимец двора – последнее слово останется за ним... Лучше он поговорит с Карлом позже и наедине. Тот каждый вечер зовет его в свои покои, послушать стихи, и хотя в стихосложении Адмирал ничего не понимал, зато понимал что это прекрасная возможность повлиять на решение короля Карла.

Карл IX Валуа: - Вот эти слова мне по нраву, - возвысил голос Карл, обведя взглядом всех собравшихся – и католиков и гугенотов. - Франции – славу, Фландрии – свободу... А если придется пойти на какие-то жертвы, то мы пойдем на эти жертвы, не так ли, господа? Господа пробормотали в ответ что-то малоразборчивое, но почтительное и Его величество милостиво кивнул, выражая тем самым свое удовлетворение. - Мы позже вернемся к этому вопросу. На сегодня я вас отпускаю. И, да, адмирал, на мое благосклонное внимание вы можете рассчитывать, как и на мою любовь к вам. Адмирал склонил седую голову в поклоне, Анжу поскучнел лицом, и Его величество удовлетворенно улыбнулся. Не так он любил Колиньи, как недолюбливал младшего брата. Хотя адмирал был ему симпатичен... когда не забывал, что перед ним король Франции. - Мне же нужно прочесть письмо от дорогой матушки, надеюсь, в нем только добрые вести... Захватив письмо, король махнул рукой придворным, и отправился в свои покои. Опыт подсказывал, что письма матери лучше читать в одиночестве, без свидетелей. Эпизод завершен



полная версия страницы