Форум » 1572 год » Стены внутри нас » Ответить
Стены внутри нас
Анри де Фезенсак: 15 февраля 1572 года. Шенонсо, поздний вечер.
Ответов - 15
Анри де Фезенсак: Анри де Фезенсак был одним из тех немногих, кто в стенах Шенонсо видел не гений архитектора, а места, где можно разместить стрелков, куда можно выкатить пушки. Здесь – надежно, здесь – не слишком, и приходилось признать, фаворитка Генриха II и его жена больше думали о красоте, чем о пользе. Но красота красотой, а гугеноты вели себя в замке, как на вражеской территории. Во всяком случае, те из них, кто еще сохранял благоразумие. - Вероятно, граф, нам следует радоваться, что эта встреча проходит в Шенонсо, а не в Блуа. Не представляю, как бы там мы защищали нашу королеву. Тут, в случае чего, можно сбить замки с оружейни, и у Фнзесака, похоронившего всю свою семью, чесались руки так и поступить. Захватить Медичи в заложницы и требовать не уступок, а твердых гарантий, требовать, чтобы те преступники из католиков, что проливали кровь добрых французов-протестантов, были вздернуты на виселице. Может быть, кто-то из его единоверцев хотел мира, но Анри де Фезенсак хотел справедливости. А февральская ночь была ясной и звёздной, словно накануне Богоявления. Только на горизонте собиралась легкая дымка, знаменуя, что вот-вот, не сегодня – завтра, закончатся холода, подует ветер, неся с собой оттепель. В окнах замка мелькали огни и тени. Королева Екатерина устроила для гостей «маленький праздник». дай-то бог, чтобы маленький праздник не обернулся большой бедой!
Габриэль д'Эксмес: — Если предательство задумывалось, то оно осуществится. Здесь ли, в Блуа, в другом месте. И это то, чего я опасаюсь. Я не верю королеве Екатерине, не верю ее сыну, потому что он только мягкий воск в руках матери. Габриэль де Монтгомери, «убийца короля», поднял лицо к небу, к серпу месяца, прокалывающему ночь подобно наконечнику копья. — Но мы с вами в меньшинстве, Анри. Это политика, а не война, но я предпочитаю войну. Она честнее. «Разве ты не хочешь мира?» — спрашивали его. И граф пытался представить себе, как сложится его жизнь, случись, наконец, этот самый мир, которого все так жаждут. Но только пожимал плечами. Не выходило. В его жизни был пороховой дым, сражения, редкие часы затишья, вот, как сейчас. Но затишья эти грозились новыми бурями. — Вы знаете, Анри, я люблю вас как сына, — продолжил он, помолчав. — Люблю и доверяю. Поэтому делюсь своими опасениями. Как вам известно, я потребовал, чтобы меня ставили в известность обо всех, кто прибывает в Шенонсо, пока наша королева Жанна здесь, и кто покидает замок. Час назад я просмотрел тетрадь у коменданта и узнал, что в замок приехал ученик Козимо Руджиери. Это флорентиец, Анри. Чернокнижник и отравитель. А если королева Екатерина призвала его, чтобы навредить Ее величеству королеве Наваррской? Мы можем защитить ее от оружия, но не от яда. Поговорить об этом с Жанной д’Альбре графу де Монтгомери еще не выпало возможности, та встречалась то с Медичи, то с ее дочерью. Маргариту Валуа Габриэль видел в последний раз ребенком, при дворе ее отца, Генриха II, но слышал о ней достаточно. И полагал, что никакая красота или богатое приданое не покроют ее грехов.
Анри де Фезенсак: - Ученик Руджиери?! Анри де Фезесак потрясенно уставился на графа де Монтгомери, словно тот только что сообщил ему, будто в Шенонсо прибыл сам дьявол и его присные. Да Руджиери так и называли! Говорят, он мог составить яд, который опасно было даже вдыхать. - Я слышал, этот чернокнижник убил по приказу Екатерины Медичи принца Порсьена, отравил свечи, которые зажигали в его покоях, и Антуан де Крой, этот храбрый воин, умер, якобы от горячки. Граф, неужели мы позволим, чтобы ученик этого змея находился в замке и угрожал нашей королеве? Да я скорее перережу ему горло, и пусть меня судит бог и король! Кровь ударила в голову гасконца, да так, что стало трудно дышать. Анри дернул крючок глухого черного ворота – без вышивки или отделки. Протестанты были просты и суровы, как снаружи, так и внутри. Возможно, кто-то сказал – жестокими, но де Фензесак не был с этим согласен. Они лишь следовали библейской заповеди «око за око, зуб за зуб». Облокотившись о выступ стены, гасконец взглянул вниз. От реки поднималось призрачно-белое марево, колебалось возле самой земли. Это означало, что воздух теплеет, возможно, еще раз или два выпадет снег, но он растает, и дороги на Юг будут отрезаны до весны. По нижнему ярусу стены скользили черные силуэты, медные кирасы тускло сверкали в свете факелов – гарнизон Шенонсо. Католики. Враги. Даже если Генрих Наваррский женится на католичке Маргарите, даже если она – как надеялась королева – сменит веру, они все равно останутся врагами. - Вы говорите, что любите меня как сына, - глухо заговорил де Фезенсак. – Ну так я признаюсь вам, как отцу, которого у меня нет, граф. Я не верю в этот мир и не желаю этого мира. Но если он будет заключен – я уеду из Франции. Уеду сражаться с католиками туда, где нужна будет моя шпага и моя ненависть. Иначе тени моих родителей проклянут меня. Для меня мира быть не может.
Габриэль д'Эксмес: — Осторожнее Анри, осторожнее, — грустно улыбнулся Габриэль д’Эксмесс. — Не забывайте где мы. Да, все верно. Я слышал, за день до того, как принц де Порсьен слег в лихорадке, его слуга зашел за ароматизированными свечами в лавку Руджиери. Но, конечно, никто не смог ничего доказать. Помолчав, граф де Монтгомери добавил: — А через три года его вдова вышла замуж за Генриха де Гиза. Католика и принца католиков. Вдова храбрейшего из наших братьев, Анри. Я сражался с ним плечом к плечу при Дрё. Нас было мало, гораздо меньше, чем католиков, но у нас была кавалерия, и мы с Порсьеном были в первой линии. Он был выкован из холодной стали и горячей веры… Мы летели вперед, сын мой, мы разгромили левое крыло католиков, растоптали, и Антуан де Крой показывал нам всем пример нечеловеческой храбрости! И вот, вместо того, чтобы хранить память тени героя до конца своих дней, Екатерина выходит замуж за Гиза. Не знаю, от чего я скорблю больше, от смерти друга и соратника, или же от того, что женское сердце наполнено предательством. Ему нельзя верить. В голосе графа слышалась затаенная горечь, из тех, что много лет отравляют сердце даже храбрейших из храбрых. Но он улыбнулся молодому де Фензесаку, ободряюще сжав его плечо. — Ваш отец гордился бы вами, Анри. И я горжусь вами. Вы говорите и рассуждаете, как солдат, как храбрый дворянин. Вместе мы не допустим, чтобы с нашей королевой случилась беда. Я возьму на себя смелость посоветовать королеве Наваррской быть осторожнее с едой и питьем, не принимать даров от Екатерины Медичи или королевы Маргариты. А еще лучше, выдворить этого ученика дьявола из Шенонсо. Караул прошел по нижнему ярусу и поднимался наверх, граф отступил в нишу, чтобы не стоять у них на пути. Он устал. Дорога была долгой, день еще дольше и так многое следовало предусмотреть! Прежде чем он позволит себе забыться коротким, тревожным сном следует обойти посты, которые он расставил внутри замка, и снаружи, у главных дверей. Но хотя бы на них не нападут вероломно, не ударят со спины. Любой подозрительный шорох, любая подозрительная тень, и все дворяне королевы Наваррской поднимутся по тревоге, и каждый будет сражаться ни на жизнь, а на смерть.
Анри де Фезенсак: Увы. Это правда. Чем труднее времена, тем реже встречается настоящая верность, тем дороже она ценится. И тем легче пасть духом и разуверится. А предательство всегда тяжелее выносить от тех, кто был к тебе ближе прочих. От жены, от брата, от друга. Но семья графа де Монтгомери была в Англии, его супруга была тихой, послушной, верной мужу и богу женщиной. Старший сын уже вырос и рвался во Францию, сражаться рядом с отцом. Так откуда в голосе Габриэля д’Эксмеса такая горечь? Тем временем, из наползающего на замок белесой холодной мглы послышалось ржание лошадей, потом показался экипаж, который сопровождали всего два всадника с факелами. Анри, нахмурившись, указал графу на это странное явление. - Взгляните! В такой час, и лошади, как видно, скакали без перерыва. К добру ли? Видимо, те же мысли посетили ночную стражу, дежурившую у ворот. - Кто едет? - Кардинал де Бурбон, архиепископ Руана! Откройте ворота! Кованная решетка начала подниматься с тихим скрипом… - Архиепископ Руана! Де Фезенсак задумчиво покачал головой, глядя на то, как повозка въезжает во двор, как из нее выходит невысокий, немолодой уже кардинал в алой мантии под теплым плащом. Еще один Бурбон, родной дядя их принца Генриха, но Бурбон-католик, а значит, Бурбон-предатель. - Что могло в Блуа произойти такого важного, как думаете, граф? Уж не началась ли война! Сначала ученик Руджиери, потом князь Церкви… Ничего, что давало бы им повод обвинить Екатерину Медичи и короля Карла в предательстве, но и ничего, что могло бы успокоить подозрения протестантов. Напротив, Шенонсов се больше походил на хитроумно устроенную ловушку.
Габриэль д'Эксмес: — Как быстро летит время. Я прекрасно помню Карла де Бурбона. Он венчал дофина Франциска и юную королеву Шотландскую. Столько лет прошло… Граф де Монтгомери смотрел в темноту ночи а видел сияние того дня, когда прекрасная Мария Стюарт шла к алтарю вместе с болезненным, вялым Франциском. Уже тогда было ясно, что этот дофин если и сядет на трон, то займет его ненадолго. Но он бы искренне влюблен в свою красавицу-невесту. Половина мужчин тогда были влюблены в Марию Стюарт, а все поэты поголовно посвящали ей стихи. — А после Елизавету Валуа и короля Испании. Короля представлял герцог Альба, но этого я уже не видел, Анри. Пусть король Генрих и успел распорядиться о его освобождении, но он, конечно, не мог присутствовать на свадьбе принцессы, которую лишил отца и государя. — Ненужные воспоминания, простите мне эту слабость, де Фезенсак, — улыбнулся он молодому гасконцу, но улыбка вышла невеселой, омраченной отблесками прошлых несчастий. — Давайте лучше попытаемся узнать, с чем к нам приехал этот достойный кардинал. Он человек умный и проницательный. Я ценю таких друзей и опасаюсь таких врагов. Сняв со стены факел, граф спустился вниз, не обращая внимания на холодный ветер, пробирающийся под камзол. Холодный ветер, сырая земля, голод, кислое вино и постоянная опасность. Все, что может испытать человек, живущий на грани жизни и смерти, он испытал. Ко всему привык. Даже воспоминания уже не причиняли боли, а воспоминания воистину наш самый страшный враг, особенно, если они о женщине, которую ты любил. — Что-то случилось? — спросил граф у начальника караула. — С чего такая срочность, ночь на дворе! Лошади, впряженные в экипаж, были взмылены, им пришлось скакать без отдыха не меньше пары часов. Начальник караула неприязненно взглянул на протестантов, но граф выдержал этот взгляд со стоическим спокойствием человека, выполняющего свой долг. — Пойдите и спросите у Монсеньора сами. Монтгомери кивнул, словно не ожидая ничего другого. — Если понадобится, то я так и сделаю, сударь. Анри, кто-то должен пойти и предупредить королеву Жанну. Но и пост бросать нельзя. Выбирайте, вы или я.
Анри де Фезенсак: Анри колебался всего одно мгновение. Если опасность угрожает королеве Жанне, то она внутри этих стен, а не снаружи. А значит, Габриэль, граф де Монтгомери, должен находиться с Ее величеством, а он останется здесь, пока его не сменят другие дворяне из сопровождения королевы Наваррской. - Идите, граф. Вам лучше чем мне известно, на что способна королева Екатерина и ее доверенные люди. Постарайтесь убедить Жанну д’Альбре, что доверие – это не то блюдо, которым следует угощаться в Шенонсо. А еще хорошо бы все же узнать, с чем пожаловал кардинал де Бурбон. Возможно, конечно, что тот приехал так спешно, лишь затем, чтобы поприветствовать жену своего покойного брата, но что за горячие родственные чувства, которые не могут дождаться дня? В окнах замка по прежнему бродили тени, Анри даже показалось, что он видит на одном стекле двойной силуэт, мужчины и женщины, слившихся в объятиях. Закутавшись в плащ, который был и длиннее и проще, чем приписывала придворная мода, зато теплым и надежно защищал от ветра и дождя, а что еще нужно солдату? Солдатом себя Анри и считал. Солдатом, а не придворным. А в графе де Монтгомери все обличало вельможу, манеры, речь, стать. За ним шли, и шли охотно и с радостью. Такое дано не всем. За стенами Шенонсо снова затаилась тишина…
Габриэль д'Эксмес: Несмотря на позднее время, Шенонсо не спал, а только притворялся спящим, и Габриэль, граф де Монтгомери, почувствовал, как эти стены его душат. Там, в ночи, на холодном февральском воздухе, ему было свободнее, чем здесь, и не радовали глаз шпалеры и изящная мебель из ценного дерева. В его замке было не меньше гобеленов и кресел, но он давно научился измерять богатство военными нуждами. Зерно для лошадей, порох для пушек, хлеб и вино для людей. И не сожалел об этом. Не сожалел и о том, что, возможно, Екатерина ди Медичи уже планирует его устранение. Нож в спину, яд в бокал. Средства старые, но действенные. Хотя итальянка наверняка бы предпочла его казнь. Габриэль не отрицал своей вины – от его копья погиб король Генрих II, но, как потом ему указывали богословы в Англии, не было ли то промыслом божьим? а кто мы такие, чтобы с ним спорить? Но все же, иногда, Монтгомери видел во сне окровавленное лицо своего короля… В покоях, где расположилась Жанна д’Альбре царил почти военный порядок. — Доложите обо мне Ее величеству, — распорядился Монтгомери. — У меня важная новость. Время позднее. Королева могла и лечь спать и тогда новости придется дождаться утра. Но даже самым крепким духом и телом нужен отдых. Королева Наварры показывала им всем пример стойкости, и уже не в первый раз. Дай бог им всем быть достойными такой королевы. — Что за новость, граф? – поинтересовался один из дворян. Габриэль покачал головой. — Сначала их должна услышать королева. Но ничего, что порадовало бы нас, сударь. Королева еще не спала и графу было позволено войти. Он низко поклонился той, кого искренне почитал. — Ваше величество, прошу меня простить за поздний визит, но вам следует это знать. Кардинал де Бурбон спешно и тайно прибыл в Шенонсо. Я счел, что вам необходимо это знать.
Жанна д’Альбре: Несмотря на позднее время Жанна д’Альбре еще не ложилась. Даже, если бы ей хотелось, она не смогла бы уснуть. Слишком тяжелый день, слишком много событий. Беседы с Екатериной Медичи и с Маргаритой Валуа не принесли спокойствия ни ее душе, ни мыслям. Мадам де Лафайет читала королеве Жанне вслух, когда дежурная фрейлина доложила ей, что в приемной граф де Монтгомери просит позволения войти. - Конечно, мадам, велите ему войти, - распорядилась Жанна, стараясь сохранить в голосе спокойствие. Время позднее и граф не побеспокоил ее без необходимости. Мадам де Лафайет без лишнего намека закрыла книгу, отметив нужную страницу закладкой, и оставила ее на столике. Для Жанны д’Альбре приезд кардинала де Бурбона был неожиданностью. Чувствуя, как от волнения кровь приливает к щекам, Жанна сцепила в замок руки, пытаясь найти приезду кардинала разумное объяснение, а не то, что подсказывали ее чувства. Слишком много мелочей, заставляющие думать, что Валуа ведут за ее спиной свою игру. Сначала было изменено место встречи, и она приехала в Шенонсо вместо Блуа, хотя расстояние между этими двумя замками было ничтожным, отсутствие до сих пор известий из Рима, а теперь и тайный приезд кардинала де Бурбон. - Я благодарю Вас, граф за то, что эту новость я узнаю сейчас от Вас, а не от моей сестры Екатерины завтра днем, если меня вообще решать нужным поставить в известность, - в голосе Жанны была признательность Монтгомери, которого она высоко ценила и которому вполне доверяла. По иронии судьбы у королевы-матери были все причины ненавидеть этого благородного человека, который лишь по случайности (или провидению Господнему) ранил короля Франции Генриха II. Сам Генрих, теряя сознание, попросил не обвинять Монтгомери в умышленном убийстве, так как виноват был он сам. - Кардинал приехал именно тайно? – Немного засомневалась Жанна, хотя не доверять Габриэлю у нее не было причин. – Может кардинал решил в память о своем брате, увидеть своего племянника? – неуверенно предположила королева Наварры, смутно представляя радостную встречу дяди и племянника. - Присядьте, граф, - королева указала на стул, который еще недавно занимала читавшая ей книгу Лафайет, - сегодня у нас всех был долгий день и вы заслуживаете это. Жанна ценила тех, кто преданно служил ей и понимала, что даже самым стойким и выносливым мужчинам нужен отдых. Она не так тщеславна, чтобы заставлять стоять перед ней, когда того не требовал строгий этикет официальных встреч или приемов.
Габриэль д'Эксмес: — Кардинал прибыл очень спешно, Ваше величество. Поклонившись, граф сел. Между бровей мужчины, еще не старого, но уже много видевшего и много пережившего, залегла едва заметная складка, выдававшая крайнюю степень тревоги. Он не ставил перед собой цели напрасно испугать и взволновать Жанну д’Альбре, но и держать ее в неведении было бы преступно. Его долг говорить ей правду. — Я видел это по лошадям, они почти загнаны. Карл де Бурбон прибыл без должного сопровождения, всего с двумя всадниками и тот час направился к королеве-матери. Если это не тайна, мадам, то, значит спешная весть, которая не терпела отлагательств. Но если его намерения честны, и продиктованы родственными чувствами, отчего не предупредили вас о приезде деверя? Габриэль покачал головой. Седина на висках отчетливо выделялась в темных волосах нормандца. Серебряные нити памяти, памяти о разочарованиях, предательствах. О любви. Она тоже была в его жизни, и, как казалось графу, уж она не предаст. Но тут он ошибся, как многие до него. Любовь женщины еще более изменчива, нежели милости королей. — Простите мне мою дерзость, Ваше величество, но я не доверяю этому ночному визиту. Было бы верно потребовать у королевы Екатерины объяснения, и прямо сейчас. Граф охотно взял бы на себя смелость посоветовать королеве Жанне покинуть Шенонсо, немедленно, но, конечно, Ее величество на это не пойдет. Слишком много надежд возлагалось на эту встречу обоими сторонами.
Жанна д’Альбре: - Вы правы, граф, это похоже на спешную весть. И я почти уверена, что это весть из Рима. Медичи уверяла нее, что вестник Его святейшества еще не прибыл, принцесса Маргарита обмолвилась, что Его святейшество так и не дал согласия на ее брак. Где истина и кто говорит неправду? Жанна чувствовала, что Медичи желает мира в королевстве и ей нужен этот брак. А что если это ловушка? Что если, говоря о мире, партии протестантов готовят новый удар, после которого им придется принять условия брака, выгодные лишь Франции? - Карл де Бурбон в первую очередь верен интересам Его святейшества, а потом интересам короля Франции. Да, именно так, граф. Сначала служение царю небесному, а потом царю земному. Жанна грустно улыбнулась больше своим мыслям, чем Монтгомери. Кардинал сумел сохранить со всеми родственниками хорошие отношения, но загонять лошадей ради того чтобы прибыть в ночи не стал бы даже родного племянника, не говоря уже о вдове своего брата. - Я не могу пойти к королеве Екатерине. У нее найдется тысяча объяснений для меня и каждое из них будет лживым. Приехал кардинал Бурбонский? И что с того? Это и для нее неожиданность. Нам остается надеяться на Господа, он не оставит нас, - королева Жанна гордо подняла голову и распрямила плечи. - Поздно, граф, даже если мы в западне, нельзя дать им повода заподозрить нас в трусости. Я, королева Наваррская, мои предки были королями, а не банкирами. Мой народ избрал меня королевой по праву моего рождения, доверив свою судьбу и благополучие Наварры. Я не могу показать свою слабость и страх. Эта небольшая чувственная речь вызвала очередной приступ удушья, и Жанна поспешила все списать на усталость. Она встала, сделав знак графу оставаться на месте, а сама подошла к окну. Верхние ставни не были еще закрыты, и от окна чувствовалась свежесть морозного воздуха, проникавшего в комнату сквозь щели рам. - Удивительно красивый замок в Шенонсо, граф, вы не находите? Тут работали лучшие итальянские мастера. Говорят этот замок любила Диана де Пуатье, долгое время жившая здесь. Жанна вернулась и села обратно в кресло. То, что ей сказал Монтгомери, было бесценно. Она еще раз убедилась не только в верности этого человека, но и в его уме и благородстве. - В этом замке есть сады, галереи, но нет оборонительных башен. Он создавался для праздников, охот и отдыха Франциска I. Думаю, что королева Екатерина специально перенесла нашу встречу из Блуа в Шенонсо, чтобы показать свое стремление к миру. Королева Жанна сделала паузу, внутренне прислушиваясь к своим ощущениям. Спокойствия на душе у нее не было. - Медичи сказала, что королевские войска будут выведены из городов Гиени только после того, как мы подпишем брачный контракт. Я опасаюсь, граф, что это будет сделано поздно или не сделано вовсе. Подпиши я контракт сегодня, королевский указ достигнет гарнизонов в лучшем случае через неделю, а то и больше. А о том, сколько понадобиться времени королю, чтобы подписать этот указ я вообще боюсь думать. Всегда найдутся недобросовестные переписчики, допустившие ошибку в приказе, нерадивые гонцы, потерявшие королевский приказ или не доехавшие до гарнизона. Это волнует меня сейчас больше всего, граф, и я была бы благодарна вам за совет, что мне делать.
Габриэль д'Эксмес: Граф де Монтгомери был уверен, что народ выбрал Жанну д'Альбре не только из-за ее королевского происхождения, но в первую очередь потому, что эта женщина, сохранившая, не смотря на нелегкую жизнь, привлекательность и свежесть молодости, обладала неукротимой натурой, душой, твердой в вере и смелостью, которой хватило бы и на сотню мужчин. Именно Жанна д'Альбре поднимала знамя, а они шли следом. Но королева не была подвержена греху гордыни и спрашивала советов у тех, кто мог ей эти советы дать. Хотя, будут ли они верными? Габриэль честно постарался пригасить пламя той ненависти, что снедало его каждый раз, когда он думал о городах, осажденных католиками, занятых католиками, о том, как страдают и умирают их единоверцы... И не смог. — Ваше величество, если вы оказываете мне честь таким вопросом, то прошу выслушать мой откровенный ответ и простить меня, если он окажется слишком прямолинейным. Граф вскинул голову и в глазах его загорелся мрачный огонь. — Нужно настаивать на том, чтобы войска были выведены, чтобы наши братья получили возможность молиться без страха и жить без страха. Франция хочет вашего сына в жены Маргfрите Валуа, так пусть заплатит за это не золотом, а жизнями тех, кто сегодня угнетаем и гоним! Мир, Ваше величество, мир и возможность открыто молиться, как нам велит сердце — это все, что нам нужно! И, быть может, приезд кардинала де Бурбона можно использовать, как еще одно оружие для того, чтобы этот мир отвоевать. Габриэль не был интриганом, но его отец служил королям Франции, как и он сам служил, до того рокового турнира. А значит, ему были знакомы игры сильных мира сего. Для благого же дела все способы благие. — Если вы правы, и если приезд кардинала означает, что Рим дал ответ, и если ответ «нет», то это покажет, насколько сильно король Карл и королева-мать хотят этой свадьбы, Ваше величество. Настолько ли, что пойдут против воли папы? Если да, то я, пожалуй, поверю в то, что мир для всех нас возможен. Может быть, это будет первым шагом к обращению короля и его двора. Отчего нет? Если Генрих VIII когда-то порвал с Римом, отчего бы не поступить так же Карлу IX? Франция, открывшая глаза. Франция прозревшая и скинувшая с себя грязь и распутство католицизма, это ли не золотая места каждого из них? Граф был уверен, что этого можно добиться только войной, но, быть может, он ошибался. Быть может и свадьба послужит той же цели?
Жанна д’Альбре: Жанна слушала Монтгомери и в своем сердце соглашалась с каждым его словом. Да, надо настаивать на выводе королевских гарнизонов из городов Гиени. Если надо, она для этого добьется встречи с самим королем. Пусть Карл, который называет протестантов братьями, докажет это на деле. Те, кто презрел золото и фальшь Рима, достоин жить свободно и слушать проповеди, а не мессы. Разве справедливы гонения на тех, кто хочет славить Господа на том языке, на котором говорит с рождения? Слушая этого честного и открытого человека, Жанна д'Альбре чувствовала, что не просто так зародились у нее подозрения в душе относительно коварства Валуа. Ей сулят богатое приданое за принцессой Маргаритой, но сделают то, что угодно Папе и королю Испании. Неужели Екатерина Медичи, эта умнейшая женщина современности не видит, что Франции диктуют, как поступать. Испания смогла купить Рим золотом и жаром костров инквизиции, на которых умирали сотни христиан, посмевших выразить несогласие королю или Папе. Были, конечно, и те, кто отрицал Бога, но их было меньше. Еще немного и французу чихнуть нельзя будет или отправить курицу в суп без благословления Его Святейшества и молчаливого согласия короля Филиппа. - Я еще не встречалась с королем Карлом, но видно, что королева-мать хочет этой свадьбы. Она даже пообещала города в приданое своей дочери помимо весьма внушительных сумм золотом. Жанна говорила с Монтгомери откровенно, как была бы откровенна сама с собой, зная, что тот не из тщеславия и не ради наживы рядом с ней. Такой преданности не купить за деньги. Золото, золото, золото… Вот чем вечно прельщает умы людей Дьявол, скупая за золотые монеты их души и превращая сердца в бездонные кошели. Жанна д'Альбре была искренне уверена, что только новая вера сможет отделить зерна от плевел, очистить разум и открыть сердца навстречу истинной любви к Богу. - Я завтра же встречусь с кардиналом. И пусть он мне объяснит свой спешный приезд. Если он посмеет солгать, то солжет и перед лицом Господа, как слуга его. В голосе королевы прозвучала решительность сродни той, с которой полководцы планируют сражение. По сути, сейчас и было невидимое сражение, где оружием являлись слова, обещания и улыбки. Ничего. Пусть Валуа хитрят и извиваются, как ужи на горячих сковородах, у ее точно людей достаточно ума и здравого смысла, чтобы избежать обмана. - Если Рим прислал отказ, то нас тут станут всячески удерживать, пока Медичи будет писать письма в Рим, во Флоренцию к своим родным. Она даже обратится к Гизам, лишь бы добиться своей цели. И пусть добивается. Этот брак нужен и мне. Этот брак нужен моему Генриху. Он станет королем Франции, как предсказал Нострадамус. Род Валуа прервется. И не важно, что у Екатерины сейчас три сына, а у меня лишь один. Именно мой сын будет править и Наваррой и Францией. Но королем Франции он станет по закону, а, не придя с мечом. Каждый раз, вспоминая предсказание Нострадамуса, королева Наварры верила, что ее сыну уготована великое будущее. И пусть сейчас Францию и Наварру терзают войны, но наступит день, когда во Франции воцарится новая династия и новая вера. - И еще один момент, граф. Я хотела завтра об этом с вами поговорить, но раз вы тут, то незачем откладывать разговор. Время может быть дорого. Сегодня был устроен вечер в покоях королевы, куда были приглашены и наши дворяне. В гостеприимстве нет ничего дурного, но почему никто из французских придворных не присутствовал там? Неужели королева-мать так боялась, что католики тут же скрестят шпаги с гугенотами, что запретила своим дворянам общаться с нами? Нет, это сделано для того, чтобы ее фрейлины без помех могли флиртовать и пускать в ход все свои уловки. Я прихожу в ужас от вопиющей распущенности фрейлин королевы-матери. Где это видано, чтобы бесстыдно вешаться на шею мужчинам, ухаживая за ними и выставляя напоказ свои прелести. Жанна не забыла еще «красотку Руэ» вскружившую голову ее собственному мужу. Бедный Антуан, он был так слаб духом и так любвеобилен. А его брат – принц Конде? С ним и вовсе случился скандал, когда его любовница разродилась прямо на городской площади. - Монтгомери, я вас попрошу передать моему племяннику, что я хочу поговорить с ним, чтобы тот был осторожнее и не повторил «славу» отца. Я должна открыть ему глаза, что эти фрейлины – глаза и уши Мадам Катрин. Их речи сладки, но лживы. Вы то понимаете, а мальчик еще слишком юн и не опытен в общении с дамами. Ему далеко пока до отца. К счастью далеко. Жанна подумала, что племянника нужно поскорее женить на девушке из хорошей семьи, которая не только принесет ему доброе имя и хорошее приданое, но станет верной женой и заботливой матерью его детям. Да. Она завтра же поговорит с Генрихом. Мария Клевская будет ему хорошей парой.
Мария де Монморанси: У Марии де Монморанси, графини де Кандаль, уже давно появилась привычка подходить к спящим дочерям после вечерней молитвы, или того, что ее заменяло... чаще всего, молодая графиня просто пользовалась молитвенной подушкой и библией ради размышления о делах минувшего дня, зная, что в такие моменты ее ничто не потревожит. Сторонники Реформации весьма трепетно относятся к тем, кто желает прямо сейчас, немедленно, переговорить с Господом, и свято уважают это право каждого живого существа. Если существо не папист, конечно... Привычка объяснялась тем, что ее младшая дочь часто болела, так что прикосновением к чистому детскому лбу графиня успокаивала свои тревоги. Нынче же ее девочки спали рядом с принцессой Екатериной, в смежных комнатах. Королева сочла, что общество сверстниц отвлечет Ее высочество от тягот путешествия, и Мари согласилась, и согласилась с радостью, поскольку времена были неспокойные. Ее муж, Анри де Фуа-Кандаль нынче руководил обороной Соммьера, и его жене оставалось либо ждать новостей в Бенноже (когда-то ушедших из семьи за долги и снова выкупленном архиепископом Эр-сюр-л’Адура, Франсуа де Фуа-Кандалем. Либо быть там, где новости сами ее найдут. И Мария выбрала второе. Жаловаться ей не приходилось, королева Жанна была добра с супругой пламенного кальвиниста, графа 'Астарак, кузен которого состоял в ее свите, а значит, мог присмотреть за женой родича и его дочерьми. Поставив свечу на стол, графиня склонилась сначала над дочерьми, а потом над кроватью принцессы, и нахмурилась. Екатерина дышала тяжело, а лицо ее горело. Капли пота на висках, над чудесными рыжими волосами, указывали на то, что девочку лихорадит. Почувствовав, что рядом с ней кто-то есть, она открыла глаза. - Пить... очень хочется пить. Мария приподняла принцессу, и дала ей разбавленного вина. - У вас болит что-то, Ваше высочество? - Да... голова. И горло. Вздохнув, Екатерина опустилась на подушки, а обеспокоенная Мария поспешила в покои королевы Жанны. Королева беседовала с Габриэлем де Монтгомери, и в ином случае графиня не стала бы прерывать эту беседу, однако случай был весьма уважительный. Поэтому красивая, темноволосая дочь Монморанси, чью красоту скромный наряд не смог скрыть или изуродовать до конца, постучавшись, вошла. - Ваше величество, месье граф... прошу меня простить, но вашей дочери нездоровится, мадам. Похоже, принцесса простыла, но было бы хорошо, если бы ее осмотрел лекарь. Графиня потупила глаза, но слова королевы о фрейлинах, что бесстыдно вешаются на шею мужчинам, услышала и они ее повеселили. Конечно, благослови господь скромность, но иногда мужчины очень хотят, чтобы им вешались на шею. Не всем по вкусу кроткие взгляды и губы привыкшие к молитвам. Но иногда, если женщина умна, она сумеет сохранить в себе и то, и другое. И видимое целомудрие и скрытый огонь.
Габриэль д'Эксмес: У графа де Монтгомери не было причин не доверять предсказанию Мишеля де Нострадама. До сих пор все, что предсказал таинственный астролог, сбылось, так или иначе. Даже пророчество о смерти Генриха II. Хотя, в его катренах было больше тумана, чем четких указаний, а Габриэль, как человек дела и солдат предпочел бы знать точно, откуда следует ждать опасности. — Мы все разделяем с вами ваши надежды, Ваше величество. Верю, бог их исполнит, даже если ему придется для этого явить нам чудо. Ибо только чудом и можно будет назвать воцарение сына Жанны д'Альбре при трех живых и здравствующих сыновьях Екатерины Медичи. До Габриэля доносились слухи, что адмирал де Колиньи упорно настраивает короля Карла против матери, и даже хвастается тем, что заставит молодого короля отправить Екатерину в монастырь. Это, конечно, дело богоугодное, но все же Адмирал очень рисковал, выступая против Флорентийки так открыто. — Я слышал об этом вечере, мадам, и целиком разделяю вашу тревогу. Но нам будет трудно внушить благие мысли нашим молодым дворянам. Посмотрите на мир их глазами, Ваше величество. Они никогда не видели женщин столь утонченных и доступных, они простят им любые грехи за одну ночь в их объятиях, и бесполезно открывать им глаза на истинное положение вещей. В голосе графа звучала горечь. Когда-то он сам попался в те же сети. Одна дама из окружения Медичи сделала то, что не удавалось никому — заставила трепетать его сердце, мечтать о любви, добиваться этой любви. Она была белокурой, капризной, ветреной. Ей нравилось играть его сердцем и еще больше нравилось, когда он ревновал ее к другим мужчинам... но все закончилось, и хорошо, что все закончилось. Хотя память, проклятая память, так некстати возвращала иногда ее образ. Когда он бежал в Англию, она один раз написала ему... он не ответил. Постучавшись, в комнату вошла графиня де Кандаль, Габриэль встал, поклонившись молодой женщине. — С вашего позволения, я пойду, Ваше величество, — поклонился он, предполагая, что мать захочет пойти к дочери, чтобы убедиться, что ее недуг не опасен. — Графиня, доброй вам ночи.
полная версия страницы