Форум » 1572 год » Глоток свободы » Ответить
Глоток свободы
Жан Пьер де Марсан: 13 января 1572 года. Ажен.
Ответов - 20, стр:
1 2 All
Жан Пьер де Марсан: Хозяин харчевни «Добрый Анри» вытирая руки о передник, поспешил выбежать из кухни, чтобы самолично узнать, что за шум во дворе средь бела дня. К его радости, удивлению и страху двор был заполнен молодыми людьми. Кто-то уже спешился, кто-то еще только въезжал во двор. Папаша Меркано был рад, что сегодня за выручку можно было не беспокоиться, но побаивался, что его запасов не хватит на то, чтобы утолить голод молодых мужчин. Сена то у него для лошадей хватит, воды из колодца тоже хоть залейся, а вот вина, сала, яиц и зелени маловато. А! Была не была. Бог не выдаст, свинья не съест. Не хватит еды, так пошлет жену в лавку к свояку. - Господа! Рад вас приветствовать. Лошадок сейчас мой сын накормит и нальет свежей воды. А вы проходите, проходите, накормлю на славу. Все есть! Самая свежая рыба, отменное вино, цыплята, - перечислял Меркано, беспрестанно кланяясь пока провожал гостей в свой трактир. - Готье! Жером! Мартин! Быстро на конюшню! Там дел полно! – крикнул трактирщик, вбежав на середину лестницы, ведущей на второй этаж. - Мария, Колет! Быстро на кухню. И Полина пусть тоже с вами. Жан Пьер де Марсан снисходительно улыбаясь, поглядывал на эту суету, предвкушая если не сытно поесть, то заморить червячка. Доброго пути, конечно, королеве Жанне, но с ее отъездом он чувствовал себя свободнее. До Нерака было рукой подать. Что значит шесть или семь лье для молодых людей, самому старшему, кто окружал Генриха, не было еще и двадцати пяти лет. Амори де Ноэ уже устроился за столом, вытянув уставшие ноги, рядом расположился Летурно. Де Марсан не спешил садиться за стол, он высматривал Филипп дю Плесси-Морнея и, конечно, самого Генриха Наваррского.
Генрих Наваррский: «Свобода!» - эта мысль была первой, которая посетила голову Анрио после отъезда ее величества. Нет, маминьку Генрих боготворил и восхищался ее стойкостью, силой воли и твердостью убеждений. Однако суровость гугенотских взглядов и строгость, в которой держала двор королева Жанна, успели несколько осточертеть молодому повесе. В отсутствии дражайшей родственницы даже дышалось как-то легче. Воздух пьянил и кружил голову. Приятная компания, сытная еда и вдоволь вина – что еще нужно юности для счастья? Разве только еще хорошенькие девушки, которые услаждали бы взгляд. И все это у наследника Наваррского престола, как по заказу, имелось в полном распоряжении. Во дворе трактира кипела жизнь. Суетились слуги, принимая лошадей у дворян из его свиты. Анрио задержался, наблюдая за тем, как расседлывают и устраивают их скакунов. Взгляд Генриха оценивающе скользил по добротному строению. Трактир производил приятное впечатление. Местечко казалось не самым затрапезным, а значит молодых людей ждет добрая пирушка. - Не желают ли высокоморальные господа на время избавиться от этой добродетели и вкусить все прелести земных соблазнов? – Вопросил он, распахивая дверь и появляясь на пороге. Короткий осмотр подтвердил, что любители вкусно покушать и славно выпить уже здесь. Амори де Ноэ сидел, развалившись на стуле рядом с Летурно. Жан-Пьер стоял у стола, орлиным взором окидывая обеденный зал. Не хватало только дю Плесси-Морнея. - У нас есть что отметить. Не так ли? Я, как почтительный сын, не могу не пожелать матушке гладкой дороги и успехов в ее деле. А вы не можете не поддержать меня в этом благочестивом намерении. Итак, с чего начнем?
Амори де Ноэ: Амори де Ноэ сидел с видом кота, который залез в хозяйский погреб, уворовал сметаны и ушел непойманным и недраным, да еще и вертел в руках голубую шелковую ленточку. Ленточка эта явно не принадлежала де Ноэ, но заповедь «не укради» не относилась к предметам женского туалета. Точно не относилась, граф был в этом совершенно уверен. Разве что дю Плесси, игравший роль их «духовного наставника», что б ему чирей вскочил там где не сказать, мог бы что-нибудь возразить на это, но Амори надеялся, что Филипп промолчит, потому что он был влюблен. Почти. Ну самую малость точно влюблен! - Вы наш король, сир, посему – приказывайте, - отозвался он, вполне готовый за Наваррским и в бой, и в попойку. Генрих был хорош во всем, и его молодые друзья своего молодого короля любили и почитали. Жанну д’Альбре почитали и боялись. Надо ли говорить, что, попрощавшись с великой королевой, первое, о чем возмечтали придворные Генриха Наваррского – это о великой пьянке? С дымом, музыкой, девушками и ни одной молитвы, о да, Господи, прости нас грешных, но сегодня – ни одной молитвы. Одну девушку он, кстати, нашел. ей принадлежала лента, которую он то и дело подносил к губам. Амори очень хотелось рассказать друзьям о своей находке, но следовало выпить хотя бы бокал вина – для красноречия. Трактирщик, счастливо улыбаясь, уже накрывал на стол. Пахло жареными колбасками с чесноком, пахло специями и жиром, капающим прямо в огонь очага, и пылью от винных бутылок, выстроившихся, как солдаты на смотр. Пахло долгожданной гулянкой, за которую уже некому будет их упрекнуть! Дай бог здоровья Жанне д’Альбре и принцессе Наваррской уж, заодно. Все же почти невеста их Генриха.
Жан Пьер де Марсан: Жан Пьер готов был следовать за Генрихом хоть в огонь, хоть в воду, хоть в Париж, хоть на Голгофу, поэтому ему не надо было дважды предлагать вкусить прелестей земных соблазнов. - Генрих, мы готовы поддержать тебя во всем, - отозвался Летурно, вставая за столом, но лишь для того, чтобы махнуть девице, несущей на деревянном подносе хлеб и зелень. - Амори, ты бы соблазнил даже горгулью с католического собора! – добродушно рассмеялся Жан Пьер, глядя на товарища. - Красавица, подари мне свою ленту, а я подарю тебе поцелуй, - де Марсан от души улыбнулся девице, и пока та ставила на стол тарелки, успел ущипнуть ее ниже талии. Уж очень соблазнительно колыхались ее юбки рядом с ним. - Нахал! – ответила Колет и вместо ленты подарила оплеуху наглецу. - И почему мне не дарят лент, как залог любви? А? – вопрошал де Марсан с обидой в голосе, потирая щеку, которой коснулась прелестная, но довольно сильная ручка. Долго грустить Марсан не любил и не умел. Какая может быть грусть, когда на столе уже красуются жареные колбасы и теснятся глиняные бутылки, оплетенные лозой. Тут главное успеть приступить к трапезе не испортив себе аппетит длиной молитвой во славу Господа, пославшего им хлеб насущный. Хлеб это, конечно, хорошо, но лучше когда к нему есть колбаса, жареная рыба и вино. - За здоровье королевы! – Летурно, взявший на себя обязанности виночерпия за королевским столом, откупорил бутылку не без удовольствия понюхал ее содержимое и разлил по грубым оловянным стаканам. - Доброго пути Ее величеству! – подхватил де Марсан, делая добрый глоток из стакана, радуясь, что вместо молитв трапезу сопровождают тосты. - И пусть ее поездка завершиться успехом. Наш Генрих получит красавицу жену, а та подарит ему много славных Генрихов, - Жан Пьер улыбаясь подмигнул товарищам и самому Наваррскому. Да благословит Господь его деда и весь род Альбре, которые воспитали Генриха Наваррским таким, какой он сейчас с ними. Даже жизнь в Париже не испортила их принца. Это пусть французы выглядят вылощенными и изнеженными щеголями, которые и слова попросту сказать не могут, да есть руками за столом брезгуют. За остальными столами тоже царило веселье. Молодые дворяне не страдали отсутствием аппетита, что говорило исключительно о хорошем здоровье. - Генрих, а не заметил ли ты, что когда мы ехали, провожая кортеж вашей царственной матушки, то в город съезжалось немало телег. К чему бы это? Может в городе ярмарка? Может быть наш Амори купил эту ленту у торговца, а теперь беспрестанно целует ее, словно та католическая святыня и принадлежала по меньшей мере Деве Марии?
Амори де Ноэ: - Если бы ты знал, откуда эта лента, де Марсан, ты бы умер от зависти, - ухмыльнулся де Ноэ, повертев вышеозначенным предметом перед носом друга. – Клянусь, эта лента принадлежит самой прелестной девушке, настоящему ангелу, которая ждет меня на свидание, и слово даю, даже смерть не помешает мне на него прийти! Дворянину не пристало хвастаться своими победами, с другой стороны, что не делается среди друзей, да и речь шла не о знатной даме, а всего лишь о дочери садовника. Но какой красавице! Де Ноэ увидел ее на улице и покинул тайком кортеж их Генриха, чтобы проследить за ней, а, проследив, был настолько дерзок, что сорвал с ее свежих губок поцелуй и забрал ленту, обещая отдать при следующей встрече. Со встречей он, конечно, медлить не собирался. Малышка была так мила и застенчива, что графу хотелось скорее проверить, насколько притворна эта застенчивость. Вино было разлито по кружкам, друзья с любопытством смотрели на де Ноэ, ожидая продолжения его истории, не забывая при этом хватать с блюда куски курицы в соусе из трав и жареные колбаски. Аппетит – любовный и не только, у гасконцев был отменный. - Она дочь садовника при замке. Волосы – как светлое золото, глаза синие как небо, клянусь, я в них утонул! - Ну а все прочее? – деловито осведомился Летурно. Де Ноэ, поставив кружку, руками показал «все прочее», чем вызвал одобрительный смех товарищей. - Я уложу ее на спину за три дня, - самонадеянно заявил де Ноэ, которому, по правде сказать, не часто приходилось слышать отказы. - За три дня на спину можно уложить даже принцессу Франции, - хмыкнул Летурно, намекая на всем известную славу Маргариты де Валуа. Красивая и щедрая женщина – благословение божье. Но не тогда, когда она будет твоей королевой. - Моя Флоретт красивее любой принцессы! И, подмигнув товарищам, де Ноэ отдал должное талантам здешней кухарки.
Генрих Наваррский: Генрих блаженно отпил вина из бокала, налитого Летурно. Вино и женщины в Гаскони наредкость хороши. Хотя парижанки изысканней, тоньше и изощренней. Впрочем, много ли нужно молодому мужчине, который рано познал все прелести удовольствий и научился виртуозно пудрить мозги, обитающие в хорошеньких головках? Юность – она за количество, а не за качество. И потому Анрио насторожился, вслушиваясь в хвастливые слова Амори. - Здоровье матушки! – поддержал он предложенный тост и одним махом осушил свой стакан. Впившись крепкими белыми зубами в сочную, истекающую жиром колбаску, Наваррский зажмурился от наслаждения. «Красота! Никаких молитв, изнурительных постов и нудных проповедей о недопустимости столь расточительного образа жизни! Благослави Господь ее величество и владеющие ею честолюбивые планы!» - За три дня?! – Возмутился сын Жанны д’Альбре в ответ на заявление де Ноэ. – Ты теряешь хватку, друг мой.Бьюсь об заклад, малышка Флоретта узнает истинный пыл мужской страсти уже завтра! Вскочив с насиженного места, Генрих поймал проходившую мимо него Полину, несшую к соседнему столу поднос, уставленный тарелками, и ловко усадил к себе на колени. Девушка лишь придушенно пискнула. - Ну-ка, скажи, красавица, кто из нас тебе больше по душе – я или вон тот тип, что молится на голубую ленточку дочери садовника? И чтобы не спугнуть очаровательную подавальщицу и не получить затрещину подобно де Марсану, Наваррский отпустил талию девицы и легонько пощекотал, вызвав приступ заливистого смеха. - Да, кстати, что ты там говорил о ярмарке? – Поинтересовался молодой король, обернувшись к приятелю. – Знакомство с женщиной следует начинать с подарков, а не с отнятия у нее приятных безделушек. – Назидательно добавил он и подмигнул Летурно, который по-новой наполнил кружки. - Я пью за всех известных мне и еще неведомых прекрасных дам! – Провозгласил Анрио, высоко подняв стакан.
Филипп де Морней: - …и все же я согласен с вами, Агриппа. Верить Екатерине Медичи и ее сыну, королю Карлу, все равно, что верить змее и волку. Кивнув д’Обинье, который, прежде чем присоединиться к королю в трактире предпочел проверить лошадей и солдат, дю Плесси вошел внутрь, невольно улыбнувшись царящему там веселью. Но отчего бы и нет? Они молоды, жизнерадостность бурлит в них, подобно молодому вину. Сам Филипп был ненамного старше Генриха Наваррского, но все же считал своим долгом присматривать за сыном их великой королевы. - За прекрасных дам? Прекрасный тост, господа. Но что я слышал о трех днях? Вы бьетесь об заклад? Филипп сел к столу, благодарно кивнув Летурно, наполнившему и его кружку вином. Пил дю Плесси весьма умерено, но кто то же должен был сохранять ясную голову. Особенно, если переговоры королевы Жанны с Екатериной Медичи все же завершаться согласием… Да завершились бы они уже хоть чем-то, право слово. Весь 1571 года длились изматывающие торги, держащие в напряжении всю Францию, да что там, всю Европу. Жанна с невероятным мужеством, не смотря на слабое здоровье, сражалась за каждый пункт договора, который поможет протестантам свободно жить и дышать на своей родной земле. Жанной д’Альбре дю Плесси восхищался, как никем… - Де Ноэ, что за улыбка у вас на лице и лента у вас в руках? – улыбаясь, осведомился он, гадая, в какую еще авантюру успели влезть неугомонные друзья Генриха де Бурбона. По залу трактира пробежала курица, подпрыгивая и кудахча, за ней мальчишка лет семи с огромным кухонным ножом, смуглый и чумазый, как все дети Юга. Видимо, курица пыталась избежать своей участи быть отправленной в суп… но была зажата в угол, и лишена головы без особой жалости. Гордый собой, мальчишка потряс свою добычу и утащил на кухню. Лю Плесси-Марли отвернулся, охваченный холодком неприятного предчувствия. Словно сама судьба пыталась сейчас подать ему знак.
Жан Пьер де Марсан: - Для утопшего ты вполне недурно выглядишь, Амори, - заметил де Марсан, в душе завидуя де Ноэ. Хотя почему завидуя? Он был рад, что его другу повстречалось такое очаровательное создание. Позавидовать можно было только умению Амори заводить знакомства с прелестницами. - И умирать я вовсе не собираюсь, по крайней мере… Э-э-э… в ближайшее время, а то и лет сто, так что непременно хочу посмотреть на твое сокровище и оценить какого оттенка у нее волосы. Вино было хорошо, прожаренные колбаски ласкали небо и желудок, но их было мало, они исчезали с блюда, как тающий снег под горячим солнцем. Отломив кусок хлеба, Жан Пьер добавил к нему изрядный пучок зелени и не без удовольствия закусил этим. Усердно работая челюстями, де Марсан не забывал слушать разговоры за столом и только улыбнулся (насколько это можно было сделать с набитым ртом), услышав слова Наваррского. Их Генриху не было равных, если дело касалось женщин. Да чего грешить против истины, Генрих был хорош и в ратных делах не меньше, чем в амурных. Девица, которую он усадил к себе на колени, заливисто смеялась. - Месье! Месье! Да пустите же! – сквозь смех нехотя сопротивлялась девица, больше из приличия, чем всерьез. - Вы все хороши, месье, - кокетливо проговорила она, не спеша больше вырываться. Летурно только покачал головой, глядя на все веселье. - Хозяин! – Крикнул он, и помахал рукой. - Расскажи-ка нам, что за ярмарка в городе. - Живо неси поднос, - шикнул в первую очередь папаша Меркано, а потом расплылся в масленой улыбке, отчего его глаза превратились в щелочки. - С пасхальной иль майской ярмаркой не сравнить, но купцы приехали, товара разного привезли, а к ним и наши с окрестностей подтянулись, кто сена продать, кто холсты, кто горшки, а кто свистульки. Цыгане тут еще по соседству табором встали, так что вы, господа, присматривайте лучше за своими карманами, да лошадьми. У меня то со двора не то что коня, мышь не уведут, а за других ручаться не буду, - развел руками почтенный Меркано и, поклонившись этим господам, поспешил к соседнему столу, забрать пустые кувшины и бутылки, чтобы заменить их полными. - Я тоже участвую в ставках, - поднял руку Жан Пьер, - какие будут ставки? – обратился он к Наваррскому и Ноэ. То, что предметом спора была некая Флоретт, а вернее ее честь, не смущало Марсана. Не смущало, потому что молодости свойственно безрассудство, особенно если к этому примешивался еще привкус свободы. Покаяться в своих грехах они всегда успеют.
Амори де Ноэ: Не смотря на то, что на дворе стоял январь, в воздухе пахло весной, той, которая юность. Она заканчивается очень быстро, хотя и, кажется, что она будет длиться вечность. - Ну, этому не бывать, - твердо заявил де Ноэ, уязвленный в лучших чувствах, и, одновременно, поддавшийся азарту. – Завтра! да за завтра вы и кошку не приручите, Ваше высочество! Спор… спор это так увлекательно, не важно, что предмет и какие ставки. Амори уже не так была желанна Флоретт – хотя Юг не видел создания более прелестного – сколько нужна была победа над Генрихом де Бурбоном в этом пари. - Ставка! Нам нужна ставка и тот, кто будет нас судить! Дю Плесси! Будьте нашим судьей! Генрих… вот что такого женщины находили в молодом сыне Жанны д’Альбре? Можно было задаваться этим вопросом бесконечно, но все же вот оно, загадка есть, ответа нет, а девицы, не важно, в холщовой юбке или шелковой, липнут к нему как мухи на мед. И дело же не в титуле или богатстве! Но было в молодом Наваррце что-то, что очаровывало и мужчин и женщин. Отчего они шли за ним, или падали в его объятия. - За дам! – провозгласил он. – Но все же, мой принц, что вы готовы поставить в подтверждение нашего спора? Золота у Бурбона отродясь не водилось, да и у кого из них? А то, что выделено им на путешествие, хранится у дю Плесси и Агриппы д’Обинье. Но зачем гасконцам золото? У них есть смелость, и жизнерадостность, и выдумка! С деревянных балок свисали гирлянды жгучего перца, лука, и чеснока. Ги сдернул одну и украсил свою голову подобно античному венку. - Я буду победителем, - заявил он, и чихнул… перец был хорош.
Генрих Наваррский: Генрих неспеша допил вино, плескавшееся в его кружке. Тост за прекрасных дам требовал сосредоточения и бдительности – ни единая капля драгоценного напитка не должна была пропасть в туне. Опрокинув стакан и потряся его над полом, Наварра убедился, что тот пуст, и только после этого поднял полнящиеся азартом глаза на присоединившегося к ним Филиппа. - В споре рождается истина, дорогой друг. И я жажду узнать эту истину! – С насмешливым пафосом заявил он, ставя пустую посуду на стол и кивая Летурно, который тут же поспешил вновь наполнить сосуд. Гасконцы – народ горячий. Они стремительно воспламеняются и горят жарко и неистово, оставаясь верны себе во всем – - от безудержной пьянки до страстного спора. Потому, едва прозвучало заветное слово «ставки», у сына Жанны д’Альбре во взгляде появился восторженный блеск. Так дитя радовалось бы сладкому медовому прянику или юная барышня атласной ленте и дорогим кружевам. - Отлично, де Марсан! Ты на кого ставишь-то? Если на де Ноэ, то рекомендую поставить ржавую подкову твоей лошади, которую она потеряла по дороге сюда! Или голову той несчастной курицы, что на наших глазах отправилась в суп! И молодой Бурбон рассмеялся. Схватив ноздреватый ломоть свежего хлеба и воодрузив на него изрядный кусок сыра, он со здоровым аппетитом вгрызся в получившуюся конструкцию. Но чуть не подавился, когда заговорил Амори. - Кровь Христова, приятель! Моя тяга к познанию истины велика, однако же тяга к пище насущной ничуть не меньше! Поостерегся бы ты разбрасываться столь громкими заявлениями, пока я не прожевал! – Давясь и кашляя, выдавил из себя Генрих. - Иначе тебя обвинят, чего доброго, вмоей смерти. Матушка тебе этого точно не простит! Да и остальные, думаю, не обрадуются. Я так уж наверняка! С трудом дожевав застрявший в горле кусок и прокашлявшись, Наваррский сменил тон с ироничного на лукавый: Тебе идет этот веночек, де Ноэ… – Бурбон выдержал небольшую, точно выверенную паузу, долженствующую заставить всех испытать мгновенное напряжение и включить работу мысли, слегка притупленную хмельными возлияниями. – Так пусть же проигравший весь день затем ходит в дамском платье и ведет себя, как положено добропорядочной барышне! Что скажете, друзья? По нраву ли Вам эдакая шутка? По-моему, из Амори выйдет прелестная девица!
Жан Пьер де Марсан: - За дам! – подхватил тост Жан Пьер по примеру Генриха Наваррского, осушая свой стакан до последней капли. Правда, когда он его перевернул и потряс над столом, несколько капель живительной влаги, дарованной виноградной лозой, упало на стол, но какое это имело значение, когда уже веселье за столом было сродни порыву весеннего свежего ветра. - Делать ставки на де Ноэ – сплошное разорение, но я рискну, потому, как кто не рискует, тот не пьет вина! - Де Марсан не стал церемониться, а потянувшись через стол, сам налил себе вина, да так и замер с бутылкой в руках, глядя на Амори в венке из перца. - Только ленты в волосах не хватает, - засмеялся Жан-Пьер и, взяв бутылку на манер гитары, стал напевать и делать вид, что играет на несуществующих струнах. - Ла-ла-ла-ла… М-м-м… Ты красива, спору нет, но живет на белом свете белокурая Флоретт, той которой краше нет… Пел Жан Пьер без особого ритма и голоса, так что слушать его можно было только в самый разгар веселья, когда вино и еда настраивают на добродушный лад и не вызывают желания макнуть в бочку с дождевой водой горе-певца. - Тра-ла-ла, ля-ля! Ты тож, смуглянка, хороша, так поцелуй меня, душа! Марсан наклонился к Амори, делая вид, что вот-вот поцелует эту прелестницу в венке из ярких перцев. - Пчхи! – Смачно чихнул Жан Пьер, еле успев прикрыть нос рукой. - Я тебя поцелую. Потом. – Щедро и от души пообещал Марсан уже мало сомневаясь кому придется щеголять в женском платье. Хотя кто знает эту девушку с золотыми волосами. Вот предпочтет она Амори, тогда Генриху Наваррскому придется целый день носить чепец и юбку. Женщины так непредсказуемы, что легче угадать погоду на завтрашний день, чем понять эти создания. - А пока прими это украшение в залог моей любви и дружбы, - от души веселясь де Марсан не поленился потянуться за связкой чеснока и одеть ее, словно бусы, на шею Амори де Ноэ. Хозяин харчевни, снующий из зала на кухню и обратно, только покачал головой, глядя на то, как его гости, веселясь, не стесняются срывать гирлянды перца и чеснока. Ничего, он все впишет в счет. А счет должен потянуть на хорошую сумму. - Мария, сбегай к нашему соседу за окороком. Славный такой окорок, он еще предлагал мне его на Рождество, да я пожалел денег. Бери и скажи, что берешь в кредит, но сегодня или завтра отдашь деньги. Правда папашу Меркано грыз червячок сомнения, а смогут ли господа заплатить за столь радушный прием и угощение? А коль вместо звонкой монеты он получит одни лишь обещания? Всем известно, что слово дворянина дорого стоит, но на него не купить и клочка соломы. Ладно, Бог милостив, да и господа с виду приличные. Не то что один дворянин (или выдававший себя за него) на прошлой неделе попросил жаркое и вино, потом вышел якобы до ветру, и поминай его как звали. - Морней, а ты на кого ставишь? – поинтересовался Марсан, усаживаясь обратно за стол и потирая руки высматривая чем еще порадовать свой желудок.
Филипп де Морней: - Я не участвую в споре, господа, - неодобрительно покачал головой Филипп. Спорить на добродетель девушки, пусть даже речь идет о дочери садовника – не слишком благородное занятие, на его взгляд. Но и останавливать разошедшихся товарищей не стал – их сейчас остановила бы только королева Жанна да внезапная война. Молодость наслаждалась свободой, такой редкой для всех присутствующих, что не мудрено, что у некоторых от нее закружилась голова. - Ваше высочество, - тихо обратился он к Генриху. – Прошу вас, не учувствуйте в этом, вспомните, что принцев судят строже, чем простых дворян. Над приключениями ваших друзей посмеются, но вам подобное поставят в вину, вы же не хотите огорчить вашу матушку? Мадам Жанна рассчитывает на ваше благоразумие. Вернее сказать, мадам Жанна рассчитывала, что ее сын не успеет сотворить ничего совсем уж ужасного. Генрих обладал острым умом и живым нравом, это верно, но в нем кипела горячая южная кровь. Поэтому королева оставила с сыном дю Плесси, который, хотя был лишь ненамного старше Генриха и его приятелей, обладал нервом спокойным и рассудительным. А господа пошли в разнос, украсив себя душистыми гирляндами чеснока и перца, делая ставки, самые безумные, будто каждый из них обладал казной по меньшей мере королевской. Филипп вздохнул, положил себе на тарелку ломоть мяса, розового и сочного внутри, усыпанного по корочке зернышками ароматных трав. Вино к нему тоже было хорошим. Трудно не любить жизнь на Юге. Может быть, и пусть веселятся? Если переговоры будут успешными, то в Париже им не придется вот так вольготно смеяться и пить, там придется следить за каждым своим шагом, за каждым словом и взглядом.
Амори де Ноэ: - А вот из вас, мой принц, девица получится так себе, вряд ли Жан Пьер захочет вас поцеловать! Не остался в долгу де Ноэ, обладавший, и вправду, лицом достаточно гладким и привлекательным, чтобы под женским чепцом, ночью и из-за угла сойти за дамочку. ну это, конечно, если прикрыть самое важное юбкой. Шпагу, то есть. - Но ничего, ваше высочество, если личико вуалью прикрыть, так и замуж возьмут! – съехидничал он, заедая вино и сыр пучком зелени, пряной, острой. От смеха в трактире дрожал потолок, и толстый кот предпочел убраться подальше – гуляет дворянство знатно, как бы без хвоста не остаться, а то и шкуру на воротник спустят… шкурой кот дорожил, серой, лоснящейся, в черных пятнах. Де Ноэ протянул руку погладить эдакую красоту, но кот зашипел на него так, будто Амори на святое покусился. - Ой, да пожалуйста, - обижено фыркнул он. – Не очень-то и хотелось. И что вы там говорите, де Морней? Не совестно вам веселье нам портить? Ваше высочество, не слушайте его. Наш друг Филипп спит с библией, и нам того же желает, а спать в нашем возрасте надо с теплой девушкой под боком, можно и с двумя. Жан Поль, как звали тех двух сестричек, что я из твоей кровати выгнал на прошлой седьмице? Бабетта и Лизетта? Чернявые такие. Их батюшка потом тебя все разыскивал, а я сказал, что ты умер. Амори врал, конечно, хотя нет, гасконец не врет, он сочиняет для красоты рассказа. Да и что, убудет с друга, что ли? Дай нам всем бог побольше таких Бабетт и Лизетт, но без строгих отцов. И братьев. И вообще без родни. Вот приедет их Генрих в Париж, а там кроме Маргариты Валуа еще матушка ее, та еще змеища и три братца, не считая герцога Гиза, который, говорят, был ее любовником. В общем – спаси и сохрани.
Генрих Наваррский: - Браво! Де Марсан, это великолепно! – Громко хлопнул в ладоши Генрих, стараясь заглушить немелодичное пение не на шутку разошедшегося приятеля. – В тебе погибает если не великий лицедей, то по меньшей мере знатный рифмоплет. Но постой! Не тебе обольщать прелестную Флоретт, так что побереги свое красноречие и запас таланта на иной случай. Мы с Амори не переживем, если девица окажется ценительницей пройдох менестрелей в ущерб любви к благородным господам! Потянувшись за остатками курицы, лежавшими на деревянном блюде на другом конце стола, Наварра пошатнулся и едва не пропахал носом столешницу. Пытаясь избежать столь неприятной встречи, он резко отпрянул в сторону. Но коварное вино сделало свое дело: оставив голову ясной, оно притупило скорость реакций и внесло неуклюжесть в прежде отточенные движения. Ножки стула под сыном Жанны д’Альбре противно проскрежетали по грязному полу, а сам он нежно ткнулся в чесночные бусы на груди Амори де Ноэ. Всхлипнув толи от ядреного запаха пряности, толи от комичности ситуации, в которой оказался, юный Бурбон прогундосил: - Жан-Пьеру целовать меня не обязательно. Я выбираю тебя, красавчик! Сморщившись, принц Наваррский отстранился от ароматного украшения и обвел компанию сияющим взглядом, задержав его на серьезном дю Плесси-Морнее. - Ты можешь не участвовать, дозволяю. – с насмешливой снисходительностью заметил Генрих. –И, кроме того, мы рассчитывали на тебя в роли судьи. Более дотошного блюстителя правил нам не сыскать. Понизив голос и сощурившись, от чего вдруг стало совершенно понятно – этот молодой человек не слишком-то и пьян, будущий король добавил: - Я никогда не позволю себе огорчить матушку. Хотя, согласитесь, что ее надежды на мое благоразумие были несколько опрометчивы. Полагаю, ее величество достаточно хорошо осведомлена о моих повадках, чтобы не рассчитывать на сыновнее благочестие и смирение, а также достаточно умна, чтобы доверить надзор за ними в верные руки. Будь покоен, добродетели дамы не будет нанесено серьезного ущерба, скорее наоборот. На брачном рынке девица, познавшая любовь благородного дворянина и тем более принца, цениться на вес золота. К тому же ее приданое пополнится несколькими симпатичными безделицами, которые подарят галантные кавалеры. Это пойдет ей скорее на пользу, нежели обидит, клянусь святой пятницей! И тут же рядом с друзьями вновь очутился весельчак и балагур, в чьих глазах отплясывали зажигательные танцы лукавые черти. Хлопнув де Ноэ с размаху по плечу, Наварра воскликнул: - Друг мой, да ты уже проиграл! Жан-Пьер, готовься раскошеливаться! Этого сердцееда не любят даже кошки! Однако сам Анрио благоразумно не стал доказывать, что уж его-то – такого расчудесного – эти хвостатые бестии прямо-таки обожают. Зачем испытывать удачу, рискуя заработать несколько свежих царапин и нанести урон репутации? Лучше уж он соблазнит малышку Флоретт и получит страстные отметины в ином месте. Ими и похвалиться будет не грех. - Ну что? – Спросил он, вставая. – Ярмарка и новые приключения ждут нас!
Жан Пьер де Марсан: Жан Пьер де Марсан не стал заставлять себя упрашивать дважды. Поберечь свое красноречие? Чего может быть проще, особенно, если просит об этом Генрих Наваррский. Лучше уж помолчать пока добром просят, а то… А то ведь можно и остаться голодным. В большой компании лучше ворон не считать, а то тарелки опустеют в миг пока ты упражняешься в рифмоплетстве. - Лавры менестреля я оставлю Агриппе д`Обинье, голос у него, может, и не лучше моего, но стихи сочиняет куда ловчее из присутствующих тут. Последние слова де Марсан уже договаривал, одновременно обгладывая куриное крылышко. Даже соловья баснями не кормят, а тут грех сидеть с постной миной за столом, того и гляди обидишь ненароком радушного хозяина невниманием к его стряпне. Все заканчивается рано или поздно. Уже исчезли с тарелок последние куски еды, а кувшины иссякли, как колодец засушливым летом. Гасконцы стали подниматься из-за столов, благодаря доброго папашу Меркано, подмигивая и улыбаясь девицам, подходившим к столам, чтобы забрать пустые тарелки, а некоторые, проходя мимо похлопывали Филиппа дю Морнея по плечу. Всегда приятно, когда ты поел, а заплатил за тебя кто-то другой. Пусть де Морней платил не свои личные средства, а те, что были выделены казной на путешествия принца Наварры со свитой, все равно сознание того, что ты вышел сытый, не положив даже мелкой монеты на прилавок, некоторым грело душу. И дело было не в скупости и желании поживиться за чужой счет. Это была уверенность в заботе сюзерена о своих подданных. Гомон на ярмарочной площади был слышан издалека. Было решено пройтись пешком, и на то было несколько причин: лошади получали отдых, а гасконцы могли быть уверены, что на узких улочках малознакомого города не создадут толчею, если им встретятся носилки или телега. И на самой ярмарке с пешего запросят меньше монет, чем с конного. В ряды, где торговали кожей и кузнечными изделиями, они не пошли изначально, хоть и привлекательно было бы посмотреть на все это. Где торговали живностью и снедью они тоже не стали соваться. Вся дружная компания свернула в те ряды откуда доносились зазывные крики: - Сукно, пряжа, полотно. - Нитки, иголки, тесьма плетеная и вышитая! Ленты, булавки! - Нам сюда, - махнул рукой Летурно, останавливаясь у прилавка, где пестрели расхваливаемые торговкой товары. - Что ищите? У меня лучший товар! Вот смотрите, какие краски! Они не полиняют от первого дождя. Кому ищите подарок? Жене, сестре или матушке? Почтенная торговка была одета скромно, видно было, что ее руки привыкли к труду, а не праздности, и из всего, что у нее красуется на прилавке, себе она мало что может позволить носить. - Амори, смотри, вот лента точь в точь, как та, что ты хранишь у самого сердца, - Марсан выудил голубую ленту и любовался ею, поворачивая со всех сторон, заставляя блестеть при солнечных лучах. - А вот эта еще лучше! Или эта? – в руках Марсана оказалась алая широкая шелковая лента и ярко зеленая. - Я ничего не понимаю в лентах и того, что может понравиться девушкам, - признался Жан Пьер, обращаясь к Наваррскому.
полная версия страницы