Форум » 1572 год » Riu, riu, chiu » Ответить
Riu, riu, chiu
Изабель де Лаваль: 15 февраля 1572 года. Шенонсо, вечер.
Ответов - 27, стр:
1 2 All
Изабель де Лаваль: По гобеленам, свисающим от потолка до самого пола, скакали звери, бежали охотники, жеманно изгибались дамы в старинных нарядах. За гобеленом что-то едва слышно шевелилось, и Изабель задумчиво перебирающая струны лютни, время от времени бросала туда испуганный взгляд – а вдруг мышь? Сегодняшнее купание в ледяной воде, к счастью, последствий не имело. Если не считать последствием знакомство с Генрихом де Бурбоном и Ги д’Астараком. Маркиза ждала гнева королевы-матери, но та, выслушав о ее приключениях, только улыбнулась и велела дамам вечером быть готовыми к маленькому празднику у нее в покоях. «Ничего торжественного, просто чтобы развлечься». Улыбок Екатерины Медичи Изабель боялась больше, чем ее гнева, но еще больше ценила редкие похвалы Флорентийки. Ничего не скажешь, та умела внушать и страх, и верность своим дамам. - Клянусь, я сама не знаю, как такое случилось, лед казался вполне надежным, да и слуги заверили нас, что на реке безопасно. Мы с мадам де Ла Ферьер играли в мяч, и вдруг я оказываюсь по пояс в ледяной воде! Маркиза в полголоса делилась пережитым с герцогиней де Лонгвей, сидя на подушках у камина. Королевы пока не было, ни той, ни другой. О придворных дамах словно бы забыли, только слуги щедро разносили вино и сладости, отчего глаза фрейлин блестели ярче, а голоса звучали громче. Изабель хотелось поделиться с герцогиней и тем, с какой возмутительной холодностью держался с ней барон де Монтама, но все как-то не находила слов, только вздыхала, чувствуя досаду и очень женскую злость на того, кто оказался так не любезен. Католик бы непременно позволил даме поблагодарить его, а потом заверил, что для него это честь и удовольствие – оказать ей такую пустячную услугу. А после не преминул прийти и осведомиться о здоровье спасенной им. В этом двор короля Карла IX Валуа был весьма изощрен – в тонких любовных играх. Но, как успела понять Изабель, гугеноты не имели ни малейшего понятия о тонкости… На голубой шелк платья, подбитый солнечно-желтым атласом, падали завитые пряди. Под квадратный вырез корсажа, под рукава, прихваченные изумрудными застежками, не была поддета тонкая камиза – дань женской стыдливости перед мужским вожделением. Но стыдливость приписывалась фрейлинам Медичи только как уловка соблазнения, а к мужскому вожделению, к горячим взглядам и многозначительным улыбкам Изабель привыкла быстро. Куда труднее было свыкнуться с мыслью, что муж просто обменял ее на выгодную должность, но и это недолго тревожило самолюбие маркизы де Сабле. В конечном итоге, ей было не на что жаловаться. А если супругу мешали рога, то право же, он этого вполне заслуживал.
Жаклин де Лонгвей: Жаклин слушала подругу с таким вниманием, что позабыла о зажатом пальцами засахаренном фрукте и сладкая посыпка беспощадно сыпалась на темно-синий шелк платья. Будто не замечая этого, она неторопливо жевала уже откушенный кусочек лакомства, погрузившись в глубокую задумчивость. - Слуги...мадам, вы доверили свою жизнь слугам! Хвала небесам, что все обошлось и вы сейчас сидите здесь, а не лежите в горячке, - герцогиня старалась сдержать недовольный тон, но негодование от случившегося клокотало внутри с такой силой, что сдерживать его было почти невозможно. Брови женщины были нахмурены, взгляд синих глаз был устремлен поверх плеча маркизы. Бурное воображение рисовало герцогине всевозможные варианты развития событий, один драматичнее другого, что заставляло ее внутренне содрогаться. Похоже, до нее только сейчас начало доходить осознание, что сегодня она могла лишиться самого близкого человека на этой земле. И теперь это не столько злило, сколько пугало. - Мадам, - Жаклин не могла подобрать правильные слова, чтобы выразить все то, что было у нее на сердце. Эй хотелось дать понять маркизе насколько она дорога ей, но сейчас все эти признания казались женщины неуместными. Женщин и так едва не лишилась чувств, когда Мадлен доложила ей о случившимся, изрядно заставив понервничать бедняжку. Не хватало, чтобы теперь ее глаза вновь наполнились слезами, смущая окружающих. Тем более с минуты на минуту должна была прибыть королева-мать, поэтому излишняя эмоциональность явно была не к месту. - Я очень рада, что с вами все хорошо. Прошу, впредь берегите себя тщательнее. Одарив подругу мягкой улыбкой и взглядом полным нежности, герцогиня тихо вздохнула. И тут внезапно вспомнила о фрукте, зажатом тонкими пальцами.
Флоретт Ла Ферьер: В Шенонсо Франсуазе несравненно нравилось больше, чем в Блуа, поэтому она считала удачей попасть в число тех счастливиц, которых взяла с собой королева-мать. Нет, конечно, можно было позавидовать тем дамам, которые остались предоставленные сами себе в Блуа, тем более что там остался и принц Генрих, герцог Анжуйский – редкостный красавец, по которому вздыхала не одна из придворных дам. Их невинное развлечение с Изабель едва не закончилось трагедией, но к счастью все обошлось благополучно. Гнев Екатерины Медичи не коснулся их. Может все дело в том, что они вели себя с маркизой предельно скромно и позволили приезжим гугенотам проявить благородство, а может быть, все дело было в том, что королева-мать была занята встречей с королевой Наварры? Даже лихорадка, словно испугавшись гнева Медичи, решила не беспокоить Изабель де Лаваль. Сама Элен Клод сейчас, идя в зал, где Медичи велела собраться для небольшого вечера, улыбалась, предвкушая, как отнесутся остальные фрейлины к той новости, которую она им должна сообщить. - Мадам! Должна сообщить вам, что Ее величество королева-мать и королева Наварры задерживаются, - как можно официальнее сообщила Ла Ферьер, едва переступив порог комнаты. - Ее величество хочет, чтобы мы со всей любезностью встретили тех гостей, которые должны прибыть к нам с минуты на минуту. На этом, посчитав свое поручение выполненным, Франсуаза поспешила подойти к Изабель и Жаклин. - Они уже совсем рядом, - вполголоса сообщила Ла Ферьер, - и среди них принц Конде и барон де Монтама, - добавила она многозначительно глядя на маркизу. - Это сливы? – уже совсем беспечным голосом спросила Элен Клод Жаклин и взяла с серебряного подноса лакомство. - Хорошо бы устроить танцы, но я даже не знаю, умеют ли эти гугеноты танцевать? Даже вилланы у нас в деревне танцуют рилл или бурре, а эти, - тут Франсуаза брезгливо дернула плечиком, - считают все, кроме своих псалмов грехом. Я удивляюсь, как еще у них не прервался род человеческий, ведь для рождения младенца псалмов мало, надо… совершить грех.
Изабель де Лаваль: Известие, принесенное мадам де Ла Ферьер, породило маленькую бурю среди фрейлин. Две сестры де Ланнуа, темноволосые, темноглазые, похожие, как горошины в стручке, зашептались, сдвинув головы. Рыжеволосая Катрин принялась прихорашиваться, глядя в маленькое венецианское зеркальце, размером со сливу – дорогой подарок поклонника. Изабель улыбнулась Франсуазе и Жаклин, выразительно приподняв бровь. - Уже совсем рядом? Боже, я так взволнована... Нам поднять юбки? Или спустить пониже платья с плеч? Предлагаю пари, дамы, - предложила она, понизив голос до шепота. - Кто одержит первую победу над еретиками? Мари де Ланнуа, Анна де Ланнуа, или Катрин де Бон? Я ставлю на Катрин, золотую монету! Красивые женщины, как правило, недобры друг к другу. Два исключения из этого правила сидели сейчас рядом с Изабель, обманчиво-хрупкие, белокурые и нежные, умеющие и дарить свою дружбу и красиво изводить тех, кто осмелился им перейти дорогу. - Принц Конде показался мне весьма любезным, хотя и несколько застенчивым, де Монтама невыносим, а прочих я и не знаю. Маркиза рассмеялась, тронув струны и запев: - Любовь не видя, как узнать, А, не узнав, как избежать, Не избежав, как не пропасть, Увы, меня погубит страсть. Прекрасные строки, жаль только, исполнены они были без должной чувствительности. Молодой паж, разносивший вино, поклонился трем красавицам, поднеся им мальвазию. Глаза мальчишки блестели восхищением. Мадам Екатерина знала, кого приближать к себе, и знала, кого брать с собой на переговоры с мадам Жанной. - Совсем не обязательно самому совершать грех, дорогая. Можно попросить об этом… соседа! Изабель чуть подвинулась на подушках ближе к Жаклин, давая место Франсуазе, так, чтобы им было хорошо видно весь небольшой зал. Неприятеля надо встречать лицом к лицу и в полном вооружении.
Жаклин де Лонгвей: - Наверняка, они просто не познали настоящего соблазна, - подмигнув подругам, Жаклин заботливо пододвинула к Франсуазе лакомства. Имена господ, которые только что озвучила графиня ни о чем женщине не говорили. Однако, судя по виду собеседниц, маркизе будет что рассказать ей позже. Убедившись, что свет свечей весьма выгодно отражается в вышивке корсажа и тем самым привлекает внимание к оголенной шее, герцогиня весьма фривольно расположилась в подушках. Утолив голод, оправившись от беспокойства о здравии подруги, теперь она была готова к веселью. - Но таким образом когда-нибудь тебе самому придется стать тем самым соседом, - женщина тихо рассмеялась - Так не честно, Изабелль, вы выбрали самый очевидный вариант. Всем известно, что Катрин в искусстве соблазнения даст фору сестрам. Однако... - Жаклин сделала многозначительную паузу и окинула внимательным взглядом упомянутых девушек - еретики так любят напускную невинность, что я пожалуй отдам свой голос за Мари. Да будет так. Вечер становился интересным. Герцогиня любила подобные приятные неожиданности. Совсем недавно она думала, что на сегодня им предоставлена роль красивых декораций и уже смирилась с тем, что придется умирать со скуки. Однако, Франсуаза принесла благую весть, за которую женщина была готова ее расцеловать.
Флоретт Ла Ферьер: - Браво, Изабель! – захлопала Ла Ферьер в ладоши, когда маркиза прочитала четверостишье. - Тогда я ставлю на Анну, вдруг кто-то предпочтет ее сестре, а может, решит сразить своей стрелой сразу двух? – Франсуаза, в чьих глазах плясали смешинки, посмотрела в сторону сестричек Ланнуа. Всегда приятно поговорить о грехе, особенно о чужом. Устраиваясь на подушках поудобнее, Франсуаза почувствовала, что одна из подвязок, поддерживающая чулки алого шелка, сползла. Поскольку она не была графиней Солсбери ,и нечего было надеяться, что среди гостей окажется кто-то сродни королю Эдуарду, поднявшему подвязку и заставивший окружающих прекратить смех, Ла Ферьер ничего не оставалось, как помочь себе самой. Осторожно, почти целомудренно подняв юбки кораллового цвета чуть выше колена, Франсуаза без всякого смущения занялась своим нарядом. В последнее время стало модным выживать на подвязках какое-нибудь изречение, и Элен Клод вышила фразу «поднимайся выше». Такая мелочь не осталась незамеченной супругом, который и до этого не имел привычки робеть при виде ножек своей жены. - Я тоже ставлю золотой. Кто будет принимать ставки? – спросила Франсуаза, спешно поправляя обратно юбки, пока никто не вошел в дверь. Она и не заметила, что, о, ужас, край платья не смог прикрыть ее вышитую туфельку и даже позволял видеть чуть-чуть щиколотку ноги.
Екатерина Медичи: Не смотря на то, что разговор с Жанной д’Альбре закончился с видимой сердечностью, вряд ли он удовлетворил хоть одну из сторон. Екатерина Медичи, простившаяся с королевой Наваррской с заверениями, как она счастлива, что «дорогая сестра Жанна» снова под одной с ней крышей, отбросила ненужную улыбку, как только осталась в своих покоях. Отбросила, как ненужную тряпку. - Ну, каково? – спросила она свою подругу, герцогиню де Рец. – Ее послушать, так это дом Бурбонов оказывает нам честь, взяв Маргариту! Упряма… и всегда была такой! - Я бы проверила, насколько упрямы ее дворяне, - высказала мнение мудрая супруга мудрого Гонди, и Флорентийка понимающе усмехнулась. Так Маргарита получила приказ пожелать нынче же засвидетельствовать королеве Наваррской свое почтение и приказ задержать Жанну как можно дольше. Жанна д’Альбре хотела обсудить с принцессой вопросы веры? Прекрасно! Вот, пусть и обсудят. Дамам было велено готовиться к небольшому вечеру – такие вечера не были редкостью в покоях королевы, не важно, в каком из замков она останавливалась. Музыка и танцы, легкие закуски и вино, и самые красивые и изысканные женщины, разумеется. Ну а когда господа гугеноты были отправлены в ловушку, для них расставленную, а мадам де Ла Ферьер было велено предупредить фрейлин, Флорентийка заняла место в потайной нише за гобеленом. Конечно, ей обо всем доложат. Конечно, каждая из этих дам, выбранная ею за красоту, ум и соблазнительность представит ей подробный доклад. Но Медичи доверяла лишь себе. Поэтому намеревалась услышать все, что произойдет в зале. Первое, что она услышала – это разговор «трех граций», как прозвали при дворе троицу де Лонгвей, де Сабле и де Ла Ферьер, за белокурый цвет волос и особое изящество. Услышала, и невольно усмехнулась. Нежные цветочки обладали змеиными языками и острыми зубками. Но это хорошо, так и нужно. Ей нравились умные женщины, главное, чтобы при этом они были ей верны. Затем… да, слух ее не обманул, мужские голоса, в которых сначала слышалось оживление, потом изумление и… и тишина. - Надеюсь, господа, вы оцените мою о вас заботу, - прошептала она. – Но что эти дурочки молчат, как девственницы на смотринах? Вперед! Пленных не брать.
Генрих де Бурбон: Несмотря на внешнее дружелюбие, католики не доверяли протестантам, протестанты католикам, поэтому посты состояли и из тех, и из других. Монтгомери, этот непримиримый враг Валуа, утверждал, что у них достаточно сил, чтобы захватить оружейню, потом замок, взяв Екатерину Медичи в заложницы. Им говорила такая откровенная ненависть, что всерьез его слова никто не воспринял. Конде напомнил ему, что в Блуа король и армия, и что после такого недружелюбного жеста о мире не будет и речи… Но граф был тем, кто не желал мира. Он жил войной и хотел лишь войны, и объявил, что вечер проведет на стенах Шенонсо, на тот де случай, если враг решит подкрасться в ночи. Прочие же дворяне из ближайшего окружения королевы Жанны, готовились противостоять «соблазнам и праздности» то есть впервые за много времени провести вечер не в разговорах о войне, хотя, Конде не мог это не признать, присутствие строгой королевы любые мысли сделает серьезными и благочестивыми. Принц подбросил в воздух маленький сафьяновый мяч, обтянутый золотой парчой, ловко поймал его и подмигнул де Монтама. - Откуда у вас эта игрушка, принц? - На берегу нашел, - посмеиваясь, отозвался Конде. Игрушку он, конечно, вернет его хозяйке, узнав, сначала, имена прекрасных дам и загладив оплошность Ги д’Астарака. Паж проводил их по «лестнице королев» наверх, на второй этаж, распахнул двойную дверь, и Конде замер на пороге. За его спиной что-то пробормотали на беарнском наречии, но он бы сейчас не понял и доброго французского. Единственное, что он понял – королев тут нет, а есть настоящий цветник… и два знакомых лица. - Дамы, - поклонился он женщинам, живописной группой рассевшихся на подушках. Пышные юбки, как цветочные лепестки лежали на ковре, блестели драгоценности, вились локоны, не спрятанные под чепцами и вуалями, а надушенные и перевитые шелковыми лентами и нитями жемчуга. - Так вот ты какой, враг рода человеческого, - хмыкнул кто-то из мужчин. Да, они были протестантами, он они были и мужчинами, а в этих созданиях было что-то и соблазнительное, и беззащитное одновременно. То, что будило в них инстинкт завоевателей. - С врагом надо сражаться лицом к лицу, не знаю как вы, а я уже готов к битве… Слуга торопливо поспешил к господам с подносом, уставленным кубками с вином, и Конде выпил свой, не чувствуя вкуса, и тут же взял второй. - Пойдем, барон, нам надо кое с кем поздороваться, - усмехнулся он другу, замершему подобно жене Лота. – Да отмерзнете уже, Монтама! Можно подумать, вы женщин никогда не видели!
Ги д'Астарак: Значит, Конде все же нашел мяч тех двух дам, на реке. Ги почувствовал что-то вроде досады, что сам не догадался подобрать его, но тут же себя одернул. Вот оно – то, о чем их предупреждали. Еще и дня не прошло, как они в Шенонсо, а женщины уже вносят разлад между ними, вызывая на соперничество. «Но какие женщины», - шепнул ему голос, который, несомненно, принадлежал Искусителю. – «Ты только взгляни…» Ги пришлось отвести взгляд от красавиц, смотрящих на них с улыбками, которые правильнее всего следовало бы назвать бесстыдными. Ни следа скромности или целомудрия, ни в этих губах, ни в волосах, которые, как известно, сети дьявола и их должно скрывать от мужчин, ни в коже, белеющей из под разноцветных шелков. За пряжки и шпильки, за серьги и перстни этих красавиц можно было бы кормить несколько месяцев целый полк. Ги хотел уйти, но против своей воли пошел за Конде. Как он сказал – поздороваться. Их спасенная сидела рядом с подругами, одну из которых он уже знал, и чувствовала себя, по всей видимости, превосходно. - Дамы, доброго вам вечера, - поклонился он, вспомнив об учтивости. – Сударыня, я вижу, вы вполне благополучны. Я рад, что ваша неосторожность не стала причиной несчастья. Конечно, зимы здесь холоднее, чем у нас на Юге, нов се же не настолько, чтобы лед встал достаточно крепкий. «Что ты несешь, Монтама», - спросил он сам себя. – «И где королева Жанна?» Мысль о предательстве кольнула его, заставив похолодеть от тревоги за их храбрую королеву. А вдруг это ловушка и Ее величеству грозит опасность, пока они здесь обмениваются глупостями с женщинами? - Конде, вам не кажется это все подозрительным? Он наклонился к принцу, стараясь, чтобы его шепот был достаточно тихим. - Нам сказали, что королева ждет нас здесь. Мы здесь, но где наша королева?!
Изабель де Лаваль: Возможно, дело было в выпитом бокале марсалы, возможно, в близости подруг и пикантном пари, которое они заключили, но Изабель нашла, что господа гугеноты в своих темных одеждах обладают определенным мрачноватым очарованием. Во всяком случае, они так не похожи на блестящих молодых вельмож французского королевского двора, что это даже будоражит чувства и порождает любопытство. Первой встрепенулась рыжеволосая Катрин, красавица, весьма искусная в альковных баталиях. Поговаривали, что сражается она столь доблестно, что одного противника ей уже мало на ночь. Вот и сейчас, она смело взяла за руки двух кавалеров, усадив их возле себя. Сестры де Ланнуа напротив, привыкли все делить друг с другом, от нарядов до любовников, поэтому присмотрели черноволосого красавца, который, вроде бы, не возражал оказаться в их обществе. Еще двое предпочли встать у стены, словно боясь, что пол Шенонсо разверзнется под их ногами и поглотит… - Смотрите, Жаклин! Тот кто пониже и некрасив – это Генрих де Конде, в другой – Ги д’Астарак, я вам о нем говорила… Доброго вечера, господа! Присоединяйтесь к нам, у нас как раз завязался небольшой диспут о том, что же побеждает, в итоге, опыт или везение. «Опыт» в лице рыжеволосой красавицы, что-то шептал на ухо своему кавалеру, отчего он заливался краской. Возможно, псалом, гугеноты же любят псалмы. «Везение» опускали глазки и заливались краской, чем приводили свою пассию в откровенный восторг. - Благодарю вас, барон. Но если бы не моя неосторожность, мы бы не имели удовольствия познакомиться с вами. Улыбка Изабель была сладкой, словно марсала, но, перечной ноткой, на губах маркизы ощущалась едва заметная ирония. - О, принц! Я вижу, вы нашли наш мячик! Моя подруга, мадам де Ла Ферьер, с которой вы уже знакомы, очень переживала за него, не так ли, Франсуаза? А герцогиня де Лонгвей уже успела нас отчитать за неосторожность, так что, барон де Монтама, в своем порицании моего легкомыслия вы не одиноки. Так, изящно и ненавязчиво, Изабель представила всех друг другу. Раз уж им было велено быть любезными и гостеприимными.
Жаклин де Лонгвей: Местная зима была и правда суровее, как подметил барон, поэтому после прогулки на морозном воздухе, вино не только согревало, но и приятно пьянило. Чуть склонив голову к плечу, герцогиня с интересом наблюдала за приближавшимися мужчинами, стараясь разглядеть в их образах деталь, которая помогла бы найти к ним подход. Однако, по ее мнению, все протестанты, которых она встречала за последние дни, походили один на другого. Бледная кожа, горящий фанатичностью взгляд и сухие, выверенные движение - ничего лишнего и личного, будто их вера и правда лишала их страсти ко всему земному. Жаклин было искренне жаль этих людей. Вера верой, но проводить земную жизнь в лишениях - было уже слишком. - Вы сохранили маркизе здоровье, господа, моя благодарность вам безгранична, - Жаклин с мягкой полуулыбкой на губах проворковала приветствие. Как оказалось, первое впечатление ее обмануло и теперь, находясь вблизи, герцогиня была готова поспорить, что эти двое отличались от остальных. Оставалось лишь понять чем именно. Комната постепенно наполнилась гостями и собеседники разделились на группы. Музыканты, видимо уставшие от порицаний протестантской знати, играли сдержанно, но мелодично. Пытаясь сохранить баланс между светской музыкой и мотивами религиозных псалмов, в итоге, к удивлению многих, они погружали присутствующих в чарующее волшебство тягучих мотивов. Вечер становился приятным. Однако мужчины все продолжали стоять на почтительном расстоянии, будто обороняясь, в то время как Жаклин вместе с подругами продолжали восседать в тепле и уюте, красноречиво демонстрируя разницу в предпочтениях. Решив, что господам пришло время расслабиться и отведать отменной мадейры, женщина поднялась. - День был нелегким, вам стоит отдохнуть, - не дожидаясь ответа мужчин, герцогиня взяла их за руки и легким движением усадила между маркизой и графиней. Может они и не испытывали такого удовольствия от женского окружения, как придворные католики, но все же женщина надеялась, что оно им не настолько противно, чтобы вскочить, поправ все приличия. Оставив мужчин на попечение подруг, Жаклин на некоторое время скрылась за дверью, но вскоре вернулась с небольшим подносом в руках. Расторопные слуги уже выполняли ее приказ и разливали собеседниками крепкое вино с прекрасным ореховым послевкусием, она же собиралась предложить гостям поистине прекрасное лакомство. Расположившись на пуфе у ног мужчин, и тем самым отрезав им путь к отступлению, герцогиня с кротостью подносящей предложила отведать принцу и барону баклаву. - Вы не испытывали наслаждения, если не пробовали эту сладость.
Флоретт Ла Ферьер: Увидев среди вошедших гугенотов знакомые лица Франсуаза почувствовала некоторое волнение. Она незаметно пожала руку Изабель и шепнула: - Посмотри, он достал наш мячик. Такой простой поступок принца Конде, для Ла Ферьер был столь неожиданным, что она была готова даже считать это сродни почитание рыцарем Прекрасной дамы. Жаль, что еще неизвестно кому он отдаст эту игрушку. - Доброго вечера, месье барон, доброго вечера, принц, - поздоровалась в ответ Франсуаза, когда де Монтама подошел к ним, и поспешила поправить подол юбки, чтобы даже кончик шелковой туфельки не ввел в соблазн людей в черном. Не так уж сложно, оказалось, сломать лет суровой чопорности гостей с юга. Мужчины, на каком языке бы они не пели псалмы, остаются мужчинами. Вот уже Катрин, из-за цвета волос и разреза глаз смахивающая на озорную лисичку, уже сидит рядом с черноволосым красавцем и тот держит тарелочку со сладостями, а она дает ему попробовать дольку засахаренного персика. Просто Эдем да и только. - Вы позволите? – спросила Франсуаза, дотронувшись да мяча, когда Жаклин усадила гостей и предложила им изысканное лакомство. Не встретив возражений, она взяла мячик в свои руки. - А не хотите ли поиграть? – внезапно, с весельем в голосе спросила Элен Клод в первую очередь своих подруг, а только потом посмотрела на Конде и Монтама. - Это довольно простая игра. Например, я говорю слово «роза» и кидаю мяч следующему участнику, тот, если поймал его, говорит другое слово, но непременно на ту букву, на которую оканчивается названное. Озвучив эти несложные правила игры, только что придуманной ею, Франсуаза кинула мячик Изабель и шаловливо улыбнулась. Пусть остальные дамы томно вздыхают, строят глазки, а они будут играть в мяч. Кто их осудит за это веселье? Нигде в Библии не написано, что игра в мяч является смертным грехом.
Изабель де Лаваль: - Это слишком сложно, дорогая Франсуаза, - рассмеялась Изабель, поймав мячик. – К тому же, если вы хотели придумать слово на эту букву, то «Рим» подошел бы гораздо больше, чем «роза». Роз много, Рим один и у него власть… Ловите, герцогиня! Мячик, обтянутый парчой, улетел к герцогине де Лонгвей. Жаклин поймет намек. Да, к тому же, о Риме только и говорили в Блуа. Ах, да, еще и о Фландрии. Но не исключено, что без одного не будет другого. Если протестант Генрих Наваррский не станет мужем католички Маргариты Валуа, то к чему Франции эта война против Испании? Маркиза любила политику, и старательно прислушивалась к тому, что говорилось в покоях Екатерины Медичи. Зачастую, именно там решались самые важные вопросы, принимались послы с громкими именами и совсем неприметные люди, чьим занятием, похоже, было собирать сведения и продавать их тому, кто дороже заплатит. Конечно, находясь при дворе, на службе у Флорентийки, можно только танцевать, веселиться и соблазнять, но тогда век твой будет недолог. Год, два – и тебя отправят в провинцию, к старому мужу. Для себя Изабель хотела иного! - Барон де Монтама! Сделайте мне одолжение, проводите меня к окну! Слуги не пожалели дров для камина – от него слишком сильный жар. Мадам де Лаваль прекрасно уловила настороженность Ги д’Астарака, и то, с какой неохотой он принял их общество. Что он шептал принцу Конде, она не различила, но догадалась, что им не доверяют. Любопытно, чем именно вызвано его недоверие. Генрих де Бурбон казался куда жизнерадостнее своего товарища, охотно пил вино и откровенно любовался Жаклин и Франсуазой, а Монтама был словно тень. Маркиза протянула руку – не будет же он столь неучтив, чтобы отказать ей сейчас? - А когда вы проводите меня к окну, барон, я задам вам очень важный вопрос, и, надеюсь, вы ответите мне на него со всей серьезностью. На этот раз бирюзовые глаза Изабель не смеялись, они были требовательны и серьезны. Всему свое время и время каждой вещи под небом, и фрейлинам королевы-матери это прекрасно известно. Время смеяться и время сдерживать смех, улыбаться и таить улыбку. Все для того, чтобы сеть, сплетенная из женского очарования и коварства, была прочной и ловила для Медичи самую завидную дичь.
Генрих де Бурбон: - Дьявол тебя побери, барон с твоей подозрительностью, но ты прав... Конде хотел было посоветовать товарищу пойти разузнать, где Ее величество и не нужна ли помощь, но не успел. Утешил себя принц только словами королевы Жанны: «Со мной ничего не случится до подписания брачного контракта, сейчас я нужна им живой». Но живой — не значит свободной. Правда, протестантов в Шенонсо сейчас больше, чем католиков... Генрих тряхнул светловолосой головой, отгоняя от себя эти мысли. Хватит с них и мрачных пророков Монтгомери и Фензесака. К тому же три светловолосые красавицы были на редкость красивы, а они были не избалованны любезностью красивых и утонченных женщин. - О, барон не порицал вас, - горячо оправдал он друга перед той, кого они недавно спасли, и чье имя ему было все так же незнакомо. Представив своих подруг, она либо забыла, либо из кокетства умолчала о себе. - Кто бы посмел, мадам? Красивой женщине позволено все! Тем временем небольшая зала наполнялась голосами и смехом, кавалеров возле трех других красавиц прибавилось, но это их вовсе не смущало. Конде попытался найти в своей душе возмущение таким откровенным кокетством, те женщины, с которыми он был знаком, в присутствии мужчин молчали и опускали глаза, но эти дамы если и опускали глаза, то только для того, чтобы дать возможность полюбоваться иными своими прелестями. Угощение и вино тоже были куда изысканнее тех, к которым привыкли протестанты. - Благодарю, герцогиня, это лакомство и правда, очень вкусно. Еще, говорят, в сладостях проще всего спрятать яд, а предками Флорентийки были Медичи, знавшие толк в таких вещах, не говоря уже о том, что в штате королевы-матери было достаточно отравителей. Руджиери, к примеру или мэтр Рене. Трудно было не думать об этом, как трудно было не отвечать улыбкой на улыбки молодых женщин, которые, уж воистину, были само гостеприимство.
Ги д'Астарак: - Сударыня. Барон, удивленный, признаться такой просьбой, встал и подал руку молодой даме, помогая подняться с подушек. Уже второй раз за день он касался этой женщины и оба раза чувствовал смущение, и досаду, и, пожалуй, гнев на нее. За то, что она так волнующе привлекательна. Вся эта зала, так красиво обставленная, музыка и вино, все это казалось ему клеткой, ловушкой, в которую они так доверчиво вошли. Ги посмотрел на товарищей, один из которых уже целовал руку белокожей рыжеволосой фрейлины, и она была не прочь, чтобы поднимался все выше, от запястья к локтю, едва скрытого шелком. Если бы сейчас вошла королева Жанна, что она сказала бы? Окно располагалось в небольшой нише, куда д’Астарак и привел свою спасенную, недоумевая, что за важные вопросы могут быть нему. Количество пушек у протестантов? Численность войск и фуража, расположение отрядов? Что ценного он может ей рассказать? И что ценного она может ему поведать? Почем духи в модных лавках Парижа и сколько стоит локоть венецианского кружева? - Простите, но что это за уловка? – спросил он напрямик. – Что вы хотите от меня? Что вы все (кивнул он головой на дам в зале) хотите от нас? Знаете, мадам, о чем я вспоминаю, глядя на это? О данайцах, приносящих дары. И о том, как печальна была их участь.
полная версия страницы