Форум » Сорбонна » Виолле-ле-Дюк «Жизнь и развлечение в средние века» » Ответить
Виолле-ле-Дюк «Жизнь и развлечение в средние века»
Изабель де Лаваль: «Средневековье нередко представляют темными веками в истории человечества, периодом невежества, насилия, религиозной нетерпимости, городов, утопающих в непролазной грязи, застойного хозяйства и чуть ли не поголовной неграмотности. Виолле-ле-Дюк в своем изложении опрокидывает подобные утверждения. Автор в живой повествовательной манере описывает устройство замков и городов, обстановку жилищ, обычаи, нравы, обряды, крещения, свадебные и похоронные церемонии, танцы, маскарады, охоту, игры и другие развлечения. Во множестве редких подробностей перед нами предстает жизнь высокоорганизованного, цивилизованного общества, с присущим ему этикетом, определенными нормами поведения людей, возвышенными и вовсе не выдуманными отношениями между мужчинами и женщинами. С присущей ему эрудицией и занимательностью автор проникновенно обрисовывает жизнь давно ушедших поколений. Его повествование подкреплено многочисленными отрывками из хроник, поэм, посланий, свидетельств очевидцев».
Ответов - 6
Изабель де Лаваль: О женщинах «В средние века женщина никогда не требовала какой-то эмансипации, о которой в наши дин мечтают некоторые болезненные умы. У нее были более важные дела: она создавала мужчин и, не теряя духовной независимости, хранила среди распрей, хаоса и страстей повседневности возвышенные нормы поведения, часто определявшие для нее роль арбитра. Рабыня и объект наслаждения у восточных народов, в Риме она уже обрела некоторую значимость. Христианство лишь развило то, что эскизно наметилось в римском обществе. Обращение в христианство арийских народов Севера и Запада, у которых женщина уже занимала почетное место, обеспечило ей положение, которого она уже более не утрачивала и высоко пронесла сквозь самые катастрофические эпохи. Наиболее соответствующую своей натуре роль женщина стала играть в феодальный период. Именно тогда ее воздействие было наилучшим и самым эффективным. До тех пор занимавшие высокое положение женщины, участвуя в политике, гораздо чаще оказывали вредное влияние. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть Григория Турского. Но при Каролингах, а особенно начиная с XII в. (апогея феодализма), женщине принадлежит столь же новая, сколь и благотворная социальная роль. Именно тогда она становится спутницей мужчины; она заботится о воспитании наследников, достойных общественного положения ее сеньора и способных поддержать честь рода; она усердно внушает ребенку мужество, необходимое, чтобы обеспечить роду независимость; она безоговорочно разделяет судьбу того, чье гордое имя носит, становясь при необходимости его помощницей, нередко — советчицей; она правит делами дома и здесь полна решимости, готова на любые жертвы, чтобы защитить свой очаг от любой опасности. Но что особенно характерно для женщины в те века бесконечных распрь — это независимость и чувство собственного достоинства. Как же должны были быть воспитаны женщины? Об этом рассказывает Робер де Блуа, автор стихотворного сочинения «Хороший той для дам» [80]. Поэт начинает свое нравоучение следующими словами: Урок учтиво дамам преподать, Желаю я, чтоб рассказать, как должно им себя вести... В движении, в речи и в молчании — во всем следует соблюдать меру. Если женщина говорит слишком много, ее считают болтливой и глупой; если не вымолвит ни слова, ее найдут неприветливой — ведь она должна уметь принять гостей. Если она из учтивости радуется всем приходящим, найдутся глупцы, которые будут хвалиться, что они в особой милости у нее, хоть ей такое и в голову не приходит. А если она сдержанна, ее сочтут гордой и высокомерной, либо скрытной. Так что многие разумные дамы воздерживаются от проявления чувств, принимая тех, кто им нравится, опасаясь толков. «Ничего не следует делать ни слишком много, ни слишком мало». Поэтому в поведении следует соблюдать меру, особенно на людях. Отправляясь в церковь или иное место, не нужно пускать иноходца рысью или галопом. Ездить следует ровным, размеренным шагом, не обгоняя своих спутников (это неприлично). Дама не должна стрелять глазами вправо-влево, ей следует смотреть прямо перед собой и любезно приветствовать всех встречных. Неблагороден тот, кто скупится на приветствия; по мнению поэта, «приветствие стоит десяти марок». При виде нищих не нужно изображать презрения, к ним следует приближаться ласково, но соблюдая достоинство. Следует, во всяком случае, разговаривать с ними милостиво. В обществе особенно корректно следует вести себя по отношению к посторонним мужчинам. Если вы поставите преграду его устам, Мужчина никогда не коснется ваших, Если это не тот, кому вы вся принадлежите. Неразумна та, что в этом сомневается... Никогда не нужно смотреть мужчине в лицо, разве что тому, кому но праву принадлежит любовь дамы, поскольку хорошо известно, что если женщина на кого-то часто смотрит, тот не преминет счесть себя избранным. И странно будет, если он так не подумает, — «ведь глаза стремятся туда, где находится сердце». Если кавалер просит любви дамы, то она не должна хвалиться этим в обществе, ведь это не только дурно, но и неосторожно. Если дама решила пойти ему навстречу, незачем, чтобы об этом знали все. Благоразумнее скрывать свои чувства, ибо никогда не известно, во что они могут превратиться, и нередко тот, на кого обращают меньше всего внимания, вдруг становится любим. Не следует декольтироваться, показывая плечи и грудь, и открывать ноги. При этом обнаруживается то, что должно оставаться сокрытым. О любой женщине, показывающейся перед слугами в неглиже, очень быстро пойдет дурная молва. Не следует принимать ни от кого драгоценностей, ибо такой подарок дорого обойдется. Вообще любая честная женщина не должна ничего принимать ни от кого, кроме родственников. этом случае ей следует вежливо их поблагодарить и бережно хранить подарок — не за его стоимость, а как бесценную память. Тем более никогда не следует принимать подарков тайно. В обществе особо следует опасаться споров и перебранок. Женщина, позволившая втянуть себя в ссору, потеряет всякий авторитет и прослывет развратной. Женщины, к большому вреду для себя, в пылу спора легко могут сказать больше, чем хотели, а потом будут раскаиваться, что поддались гневу. Если дама оказывается в ситуации, когда с ней говорят в малоподобающей манере, то самый лучший выход — промолчать, сохранив при этом свое доброе имя, поскольку «все, что вы сможете возразить, пойдет вам во вред». Тому, кто ищет ссоры, это нанесет больший урон, чем разразившийся скандал. Произнося оскорбления, дама наносит вред своей репутации: «сварливая женщина противна Богу и людям». Тем более дамы никогда не должны ругаться. Многие дамы, когда им объясняются в любви, бывают так растеряны, что не знают ни что сказать, ни как вежливо отказать в любви. Они молчат, не соглашаясь, но и не возражая. «А это принимают за простодушие...» Тогда поклонник полагает, что нашел то, что искал, и становится настойчив! Тех, что не ответили тут же отказом на обращенную к ним просьбу, а почти что согласились, мало ценят. Так что знайте: если хотите быть в цене, сначала вежливо отвергните искателя. Заставьте ждать себя. Любовь, обретенная без трудностей, быстро проходит. Множьте трудности — тем сладостней будет успех. После ненастья хорошая погода Еще приятнее, еще отрадней. Любовь, что достается сразу Ценится не так, как та, Что обретена с трудом: Ведь любовник может подумать, Что и другой легко ее получит, И ценность скорому мала; Коль то, что дама сразу отдала, Не много стоило тогда...
Изабель де Лаваль: Об охоте Охота (chasse), это излюбленное занятие феодальной знати, будет рассматриваться только с точки зрения интереса к одежде, оружию, инвентарю и обычаям охотников. Мы не пытаемся создать исторический трактат на эту тему — это увело бы нас далеко за пределы настоящего издания. Псовая охота всегда была привилегией высших классов, поскольку для ее проведения требуются лошади, конюхи, собаки и соответственно — снаряжение, что стоило очень дорого. Феодалы, присвоив себе право охоты, держались за него более, чем за что-либо, последние остатки этих привилегий исчезли только в конце XVII в. Красивый рассказ об охоте на кабана есть в «Романе о Гарене Лотарингском» [84]. Этот рассказ представляет большой интерес, поскольку он знакомит со многими охотничьими обычаями и показывает, какое значение дворянство придавало этой привилегии. Герцог Бег де Белен выступил рано утром в сопровождении свиты из дворян, одетых в охотничьи котты, высокие сапоги с золотыми шпорами, с охотничьими рогами на шеях и рогатинами в руках, со сворой из десяти собак. Собаки быстро чувствуют зверя и рвутся вперед. Охотник обнаруживает следы кабана, который рыл землю рылом в поисках корней и червяков. Герцог подзывает своего псаря Брошара, чтобы тот спустил ищейку. Перед тем как пустить собаку по следу, герцог ласкает ее, проводит рукой по бокам и ушам, «дабы одушевить». Ищейка берет след и приводит охотников к роднику меж вывороченных дубов. Здесь внезапно из своего логова выскакивает кабан, разворачивается и вспарывает ищейке живот одним ударом клыков. Герцог Бег, который «и за тысячу марок золота не хотел бы потерять свою собаку», выступает вперед, подняв рогатину; но зверь убегает. Более десяти рыцарей слезают с коней, чтобы измерить следы его копыт. Размеры зверя поражают. Кабан направляется к урочищу Годимон, где он был вскормлен. Но свора собак не дает ему передышки. И кабан выходит из леса, бежит по чистому полю добрых 15 лье (более 60 км). Охотники теряют след, многие не могут продолжать преследование. К девятому часу дня пошел мелкий дождь. Почти все охотники возвращаются в Валансьен. Только герцог все еще преследует зверя. Он прячет двух собак себе в плащ, чтобы они отдохнули, и ставит их на землю в перелеске, где кабан наконец остановился. Собаки нападают на него; свора, привлеченная лаем, окружает загнанного «черного зверя». Кабан увидел собак, выпучил глаза и стал громко фыркать. Собаки налетели на зверя, но ему это то же, что «укус вши». Могучими движениями он сбрасывает их на землю, грозя искалечить. Раздраженный, Бег кричит: «Ах, свинячий сын! Мало того, что ты оставил меня без моих людей...» Герцог решительно приближается к вепрю с рогатиной на близкое расстояние — «буквально на дюйм (палец) от него, и правой рукой сердце ему поразил, сквозь его спину острие (лезвие) пропустив». И из раны хлынула кровь, и три собаки бросились ее лизать, «таким образом утолив свою жажду». Герцог Бег и его псы в изнеможении падают рядом с тушей поверженного кабана. Рассказ имеет необычайно красивое продолжение; но он увел бы нас от рассматриваемой темы. При чтении поэмы раскрывается много интересных фактов. Кроме подробностей, относящихся к охоте, видно, что леса тщательно охранялись и то, что сегодня называется браконьерством, сурово каралось. Права на охоту в одном и том же лесу могли принадлежать нескольким дворянам. Помимо лесников, охрана охотничьих угодий поручалась также пешим лучникам.
Изабель де Лаваль: XIV в. для охоты на «черного зверя» уже использовался арбалет. Охотничий арбалет не отличался от боевого, разве что был несколько легче. На рисунке изображены болты для охотничьего арбалета. Один из видов (А) — с опереньем всего из двух перьев, тогда как стрелы для луков имели трехперое оперенье. Охотники использовали также болты с наконечниками в форме полумесяца, чтобы перебить сустав животного и взять его живым. «Черного зверя» стреляли из арбалета как с земли, так и из седла. В последнем случае тетиву лука натягивали с помощью специального рычага — «козьей ноги». Болты на зайца (В) заканчивались деревянными цилиндрами, окованными железом, т. к. при этой охоте особенно заботились, чтобы на шкуру дичи не попала кровь. Болт же такой конструкции, оглушая животное, не портил мех и не наносил раны, исключая появление крови. В трактате Гастона Феба имеется глава, названная «Рассуждения об аланах и всей их природе», рассказывающая о собаках. Различается несколько пород охотничьих собак. Считаем полезным привести несколько отрывков из этой главы. «Алан — это природа и манера поведения собак, и одни из них именуются аланами благородными, другие же — аланами, катающимися в грязи (alans veautres).80 Вторые — это аланы-мясники. Аланы благородные должны быть по сложению точно, как борзые, — во всем, кроме головы, которая должна быть толстой и короткой, а что до масти, то правильная масть хорошего алана обычно белая безо всяких пятен вокруг ушей. Глаза очень маленькие и белые, ноздри беловатые, уши же прямые И остроконечные, которые обрезают. Алана надо натаскивать больше, чем любое другое животное, потому что он способен причинить зла больше, чем другие. Кроме того, аланы своевольны и легкомысленны по природе и не имеют того здравомыслия, которое есть у большинства других собак. Если кто скачет на лошади, они охотно гонятся и за ним, и за быками, либо овцами, либо свиньями, либо другой скотиной, или же за людьми, или за другими собаками. Ибо я видел алана, каковой убил своего хозяина. И во всех отношениях аланы имеют дурные наклонности, и суть самые шальные и легкомысленные изо всех пород собак. И никогда не видел я из них троих благовоспитанных и кротких, ибо настоящий алан бежать должен как борзая и, кого настигнет, вцепиться должен и держать не отпуская; ибо алан по натуре своей имеет хватку сильнее, нежели три борзые из лучших, каковых найти можно, И потому это самая лучшая собака, каковую можно держать, чтобы нагнать любого зверя и держать его... Добрый алан должен любить своего хозяина и следовать за ним, и помогать ему во всякой работе, и делать, что он прикажет, что бы сие ни было... Другая порода аланов — катающихся в грязи — ничем не напоминает по стати безобразных борзых; у них толстые головы, толстые губы и большие уши, и с ними очень хорошо охотиться на медведей и вепрей; ибо они имеют хватку сильную по своей природе... и берут на охоту их вместе с борзыми, кто хочет успеха, ибо, напав на зверя, аланы хватают его за шею и вцепляются, но сами по себе не удержат зверя, если ранее его не затравили борзые. Потому всякий, кто хочет на медведей и вепрей охотиться, должен иметь и аланов, и борзых, и грязных (мясников), и сторожевых, ежели прочих иметь не может».
Изабель де Лаваль: Благородные дамы не отказывали себе в следовании за охотниками. Но для них обычной была травля зайца, на крупных зверей они охотились редко. Излюбленным видом дамской охоты, как мы увидим позже, была охота с ловчими птицами. Не слишком вникая в подробности обычаев соколиной охоты, надо все-таки несколько слов сказать о птицах, используемых для этого развлечения. Автор «Книги о короле Модусе» [66] говорит, что есть восемь видов птиц, «каковых может использовать человек. Это четыре, что летают по кругу, и четыре, что летят с руки, перелет делая.84 Те, что высоко по кругу летают (высокого полета), суть сокол, балобан рыжеголовый, балобан и чеглок; те, что летят с руки и перелет делают (низкого полета), суть ястреб-тетеревятник, ястреб-перепелятник, кречет и дербник». Сокола приучают к охоте молодым, еще не вылетевшим из гнезда, или ловят сетью в период после линьки. Сокольник должен любить птиц и заставить их любить себя; он должен быть воздержан, вставать с рассветом, не есть ни чеснока, ни сырого лука. Надо, чтобы он хорошо бегал, легко и проворно вскакивал на лошадь с любой стороны. Он никогда не должен возвращаться, пока не отыщется его птица после долгой погони. Четыре птицы «высокого полета» — это птицы, которых привабливают, т. е. приманивают с помощью вабила. Четырех птиц «низкого полета», во время охоты слетающих с руки, приучают возвращаться на руку сокольника. До конца XIV в. вабило представляло собой ремешок из красной кожи с двумя крыльями на конце; позже, до XVI в., крылья крепились на прочное основание из красной кожи. Чтобы приманить птицу, сокольник вращал вабило вокруг руки и выше.
Изабель де Лаваль: XI—XVI вв. дворяне часто брали сокола или ястреба с собой на прогулки, ассамблеи и визиты. Подобная сцена представлена на футляре зеркала из Лувра, где изображены, по всей видимости, библейский царь Соломон, сидящий на троне с соколом в руках, и царица Савская (рис. 26). Этот обычай был отличительным признаком знатности. Красивые птицы, любимые всеми и хорошо воспитанные, привязывались к хозяину, и клобучок надевали на них только перед самой охотой. Впрочем, к одной из лап всегда крепился должик. Любой дворянин, выезжавший на прогулку с дамой, держал в руке птицу. Когда приближались к пруду, с сокола снимали клобучок, и один из пажей, следующих за ними пешком, вспугивал в зарослях цаплю, и если она была там, то сокола спускали. Не только рыцари носили на торжества на руке птиц как символ знатности; часто и высокородные дамы появлялись верхом, с ястребом на руке. На рисунке, скопированном с бронзового барельефа из коллекции графа Ньеверкерке, — молодая женщина в овальной диадеме с вуалью, в облегающем платье-корсете с длинными рукавами из легкой ткани. Она по-дамски сидит верхом на иноходце, на котором — богатая попона и плюмаж между ушами. При лошади — маленький спаниель, необходимый для соколиной охоты. Эта отливка — прекрасное произведение искусства.
Изабель де Лаваль: Игры и другие развлечения Теперь перейдем к разговору об играх, которыми развлекались в обществе. Стихи ХIII в., принадлежащие Бодуэну и Жеану де Конде, демонстрируют любопытный перечень подобных групповых игр. Кроме того, разве не станете вы играть Ни в сирон, ни в прятки, Ни в «я вас полюблю», Ни в цепочку, ни в чурки, Ни в три карты, ни в перье, ни в молодых ланей, Чтобы бросать траву на грудь и на спину; Ни в бессвязные речи, чтобы нести чепуху; Ни в «кого пасут», ни в «кто щиплет траву?»... Существовала игра в «короля, который не правит», сюжетом которой послужила одна красивая сказка. Игра начиналась с того, что назначались «король» и «королева», которые обходили собравшихся и задавали каждому вопрос, на который надо было ответить без утайки. В свою очередь «королева» или «король» должны были честно ответить на любой вопрос, задававшийся им участниками игры. Играми такого рода развлекались каждый день. «Лэ об Иньоресе» повествуется о девушках, которые изобрели игру в «исповедника». Одна из них назначалась для этой роли, и все, по очереди, должны были назвать ей имя своего любовника. Но все двенадцать «кающихся» называют даме-исповеднику имя Иньореса, который, оказывается, был и ее любовником. Была также игра в «святого Куаня» (saint Coisne), по условиям которой один из участников брал на себя роль «святого». Каждый вставал перед ним на колени и приносил свой дар. Если «святому» — жестами или гримасами — удавалось рассмешить коленопреклоненного, тот должен был выполнить какое-нибудь задание.
полная версия страницы